Экономцев Игорь - Обетованный остров

• Название: Обетованный остров
• Автор: Экономцев Игорь
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Можно отчетливо представить всю эту сцену: лицо Пелопа, на котором выражение невольного страха и отчаяния сменилось гримасой восторга, Гипподамию, бледную и немую, прижавшуюся к нему и мертвой хваткой вцепившуюся онемевшими пальцами в того, кого она отныне могла называть своим супругом. Но в следующий момент Пелоп уже понял смысл и причины произошедшей на его глазах катастрофы. Что испытал в тот миг Пелоп, в которого, как щупальца спрута, впились пальцы преступницы, отцеубийцы — отвращение, тошнотворное чувство брезгливости? Но не ощутил ли он одновременно с этим невыносимое сладострастное наслаждение, которое можно испытать, лишь переступив роковую черту? Она увлекла его за «черту», сделав невольным соучастником преступления.

Пелоп резко остановил коней и повернул назад, к поверженной колеснице Эномая, которую продолжали волочить за собой любимые кобылицы писейского царя — Псилла и Арпинна. Он сошел с колесницы, не подав руки Гипподамии.

Оказавшиеся рядом крестьяне подняли с земли изуродованный труп Эномая. Они положили его на колесницу Пелопа и накрыли грубой шерстяной мантией. Траурная процессия медленно двинулась к Писе. Женщины-крестьянки, распустив волосы, карябая себе лицо и грудь, простирая руки к небу, оплакивали погибшего царя. Пелоп и Гипподамия молча шли сзади, не глядя друг на друга. Чудовищное преступление встало между ними и навек связало их между собой.

В тот же день ликующие спутники Пелопа устроили шумный праздник в честь его победы, зарезали целое стадо коз перед храмом Артемиды и сплясали неистовый танец жителей Сипила — кордак. Сам Пелоп, изрядно выпивший, выкрикивал в такт музыки какие-то непонятные слова на термильском наречии. Местные жители смотрели на эту необузданную оргию холодно и неприязненно.

Впрочем, мнение писейцев о Пелопе вскоре изменилось к лучшему. Торжественные похороны, устроенные им Эномаю, и почести, оказанные погибшему царю, можно сказать, даже расположили их к нему.

Наконец, Пелоп отпраздновал свою свадьбу с Гипподамией. И тут выявился новый фактор, придавший еще более драматический характер отношениям между двумя супругами. Оказалось, что Гипподамия была уже не девой. Подозрения Пелопа сразу же пали на Миртила. Вероятно, они были не без оснований. Возможно даже, дело тут не ограничилось одной ночью, обещанной якобы Гипподамией Миртилу. Она, конечно, не испытывала к нему такой же жгучей и всепоглощающей страсти, как к Пелопу, но кровавое преступление связало ее не только с мужем, но и с ним, Миртилом. Новая трагическая развязка была неизбежна. Об этом знали все трое.

Говорят, Миртил вел себя подчеркнуто фамильярно по отношению к Пелопу, если не сказать, вызывающе. Он всем своим видом показывал, что боготворит Гипподамию и готов пойти для нее на все. По одному ее слову он был способен совершить любое преступление. На деле же Миртил знал, что на этот раз жертвой должен стать он сам. По-видимому, он был уверен в том, что одна ночь с божественной Гипподамией — это даже слишком много для него, что дальнейшая его жизнь не имеет смысла, ибо он достиг зенита, невозможного и по-настоящему должен был бы погибнуть сразу же, как только заключил в свои объятия ту, которая была и оставалась для него недосягаемой. Создается впечатление, что Миртил умышленно провоцировал Пелопа.

Однажды, когда они втроем находились в мегароне писейского дворца, Гипподамия попросила Пелопа принести ей воды. Миртил вскочил с кресла, намереваясь лично исполнить просьбу царицы. Гипподамия, однако, остановила его: «Я попросила об этом не тебя, а своего супруга». Пелоп пожал плечами и вышел. Вернувшись с водой, он застал Гипподамию в объятиях Миртила. И тут же, на глазах у жены, он убил человека, который незадолго до этого ценой преступления спас его от смерти. Миртил не пытался оправдываться и сопротивляться. Во время этой сцены Гипподамия не произнесла ни слова, ни один мускул не дрогнул у нее на лице.

Гипподамия было женщиной страсти, но глубокой страсти, она не разменивалась на мелочи и прекрасно умела владеть собой. Таким же был и Миртил, долго таивший в себе любовь к дочери Эномая. Заключив ее в свои объятья, не пытался ли он спровоцировать развязку? При этом загадочную роль сыграла тут и Гипподамия. Не она ли послала Пелопа за водой, причем, весьма нетактично, демонстративно, с каким-то вызовом? Может быть, и в этом преступлении она была сообщницей? Только чьей сообщницей — жертвы, убийцы или того и другого?

В детстве Питфей неоднократно был свидетелем бурных сцен между его родителями. Объяснения происходили с надрывом, в каком-то исступлении, доходя до непристойного фарса. Иногда какая-нибудь незначительная деталь или случайно вырвавшееся слово служили поводом для новых чудовищных обвинений.

Пелоп давал Гипподамии достаточно предлогов для таких объяснений. Об его многочисленных любовных интригах знали все. Но он заводил неразборчивые и порою нелепые связи с женщинами не из жажды наслаждения, не из-за пресыщения или склонности к игре, а с отчаяния. Только одну из этих женщин, Хрисиппу, он по-своему любил. Сын, рожденный ею от Пелопа и названный в ее честь Хрисиппом, был усыновлен им и воспитывался в царском доме вместе с остальными его детьми. Видимо, в ласках этой доброй и примитивной женщины Пелоп находил отдохновение от мучительной, испепеляющей страсти, изнурительной борьбы с самим собой и роком, преследующим его.

Когда Гипподамия упрекала Пелопа в изменах, тот вскипал, вспоминал первую брачную ночь, Миртила. Он начинал паясничать и безобразно кривляться. Его намеки становились все более гнусными. С сарказмом смакуя сплетни о преступной любви Эномая к своей дочери, он давал понять, что эта любовь не осталась безответной.

Со временем у него появилась какая-то болезненная наклонность копаться в прошлом Гипподамии. Трудно даже представить, откуда он выискивал мелкие и, казалось бы, совершенно невинные эпизоды из ее жизни до замужества, но которые в его интерпретации становились крайне двусмысленными. Вероятно, иногда он действительно попадал в цель, ибо Гипподамия бледнела и смотрела на него испуганно, словно перед ней находился всевидящий дух, чем доставляла ему несравненное наслаждение. Если же принять за веру все, что говорилось им, нет такого порока, которому втайне не предавалась бы или не была подвластна его супруга.

Напрягая память, Пелоп концентрировал внимание на своих собственных впечатлениях, относящихся к периоду знакомства с Гипподамией. В его памяти порою всплывали новые детали, прочно забытые им. Тогда он прошел мимо них, не придав им какого-либо значения, но теперь в свете трагических событий и всего пережитого, они вдруг приобрели особый смысл и воспринимались им как откровение.

Пелоп вспомнил, например, свою случайную встречу с Миртилом накануне состязания. Эта встреча оставила у него неприятный осадок, и он постарался забыть о нем. Сейчас же, пытаясь в мельчайших подробностях восстановить весь этот эпизод в своей памяти, он понял, что неприятный осадок был вызван не только советом Гипподамии склонить Миртила к преступлению, предложив ему «что угодно», но и каким-то гнусным выражением лица возничего Эномая, фамильярной ухмылкой. Потом в памяти всплыл стих, который продекламировал Миртил, встав в позу жреца и нагло глядя прямо в глаза Пелопу. Это было или из гимна Афродите или изречение оракула. Стих мог показаться совсем невинным:

Ждет награда великая тех,

Кто последует зову Киприды.

Его можно было воспринять как предсказание победы на предстоящем состязании и Пелоп сделал вид, что он понял стих именно таким образом. Более того, он сам себя попытался убедить в том, что Миртил вложил в свой стих именно этот смысл. Но ведь все было не так. Потом это стало совершенно очевидным. Однако и тогда, при встрече, Пелоп почувствовал двусмысленный характер декламации Миртила. Кто следует зову Афродиты и кого ждет великая награда? Не давал ли он понять Пелопу, какой ценой тот может одержать победу на состязании и получить в жены Гипподамию? Не хотел ли он согласия, санкции Пелопа на преступление и награду за него? Но зачем ему нужна была эта санкция? — Чтобы привязать его к преступлению, чтобы унизить счастливого соперника, отомстить ему за свои муки, за то, что «одна ночь», которая обещана Миртилу как наивысшая награда, будет повторяться сотни, тысячи раз для Пелопа. И к тому же, в тот момент он чувствовал свою силу — от него зависело все. Что мог сделать Пелоп? Он мог согласиться, дав «санкцию», или погибнуть. Пелоп ничего не сказал. Он сделал вид, что не понял Миртила. Он не отказался и тем самым дал «санкцию» и на преступление, и на ночь со своей женой в качестве награды за преступление.

Странным и таинственным образом все действующие лица этой драмы оказались связанными между собой. Вначале существовал треугольник — Эномай, Гипподамия и Пелоп. Был ли выход из этого треугольника менее трагическим? Допустим, Пелоп и Гипподамия бежали из Писы... Куда они могли направить свои стопы? — Вероятно, в Фивы, к сестре Пелопа Ниобе, жене фиванского царя Амфиона. Но в этом случае неизбежно произошел бы вооруженный конфликт между федерацией южных ахейских государств и Фивами, отношения между которыми и без того были достаточно напряженными. И тогда, все равно, кто-нибудь из них должен был погибнуть — Эномай или Пелоп, только спор между ними решался бы не в состязании на колесницах, а на полях сражений с участием тысяч людей.