Николай Равич - Две столицы

• Название: Две столицы
• Автор: Николай Равич
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-111-6

«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.

Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».

А. С. Пушкин

---

Потёмкин сам вышел к нему в подъезд, под руку проводил к себе и спросил:

— Чем я могу наградить вас, Александр Васильевич?

Неожиданно дух ярости и обид за прошлые унижения победил в Суворове благоразумие, и он ответил:

— Да ничем, князь. Кроме Бога и государыни, меня никто наградить не может…

Его ничем и не наградили. Сотни генералов и придворных, даже не находившихся в действующей армии, были в честь взятия Измаила осыпаны милостями. Суворову (поскольку невозможно было его не упоминать совсем) присвоили почётное звание подполковника Преображенского полка.

Когда он приехал в Петербург, Екатерина приняла его сухо и после аудиенции сказала Храповицкому:

— Он гораздо лучше там… на своём месте…

В Петербурге готовились к торжественному празднованию побед над Турцией. Для того, чтобы Суворов своим присутствием не затмевал Потёмкина, императрица повелела ему осмотреть пограничную линию со Швецией и разработать план её укрепления. Под этим предлогом он был выслан из столицы.

Светлейший передал главное командование над армиями князю Репнину и выехал в Петербург. На всём пути его ждали торжественные встречи, благодарственные молебствия и балы в дворянских собраниях. Но его ничто не интересовало. В одном городе он в халате подъехал к собору прямо с дороги, вместе с встретившим его губернатором вошёл в толпу молящихся дворян. Все стали на него оборачиваться. Он вынул из кармана горсть фиников и стал жевать, сплёвывая косточки в сторону и оглядывая церковь. Наконец сказал: «Церковь ничего, недурна», повернулся и вышел, снова сел в карету и уехал. В другом городе, нечёсаный и небритый, также в халате, он приехал на бал, который устраивали в его честь. За ужином молчал, пил один квас, неожиданно встал из-за стола и, не попрощавшись ни с кем, уехал.

Потёмкин был умным человеком. Его угнетало сознание, что оказываемых ему почестей он добился не собственными подвигами, а чужими руками. Помимо этого, он понимал, что международное положение России не улучшается, внутреннее становится всё хуже и одерживаемые победы ни к чему не приводят. Причину этого он видел во всё увеличивающемся влиянии Платона Зубова. Екатерина, которая уже отпраздновала шестидесятилетие, теперь беспрекословно слушалась своего двадцатидвухлетнего любовника. Ни одно дело не проходило без санкции недавнего секунд-майора, который готов был, сидя в нижнем этаже Зимнего дворца, воевать со всем миром. Безбородко только хватался за голову, слушая его глупые рассуждения. По плану Зубова Россия должна была завоевать Швецию, Данию, Пруссию, Австрию и Турцию, не говоря уже о Польше. Империя включала в себя шесть столиц: Петербург, Москву, Астрахань, Берлин, Вену и Константинополь. В Российской империи будет шесть дворов, но верхняя власть едина.

Узнав об этом проекте, Храповицкий записал на память: «Дурачок Зубов совсем сошёл с ума, а она его слушает».

Но Платон Зубов продолжал толкать императрицу на сумасбродные дела. Несмотря на то, что здравый ум Екатерины и огромный опыт сдерживали его напор, иногда благоразумие покидало её.

Она начала готовиться к войне с Англией и, вызвав Чичагова, приказала ему подготовлять для этого флот. Уже были выделены войска для вторжения в Польшу. Под давлением Зубова, который пугал её революцией, Екатерина из опустошённой казны выделила два миллиона рублей французским принцам и всеми способами подбивала Швецию, Пруссию и Австрию на интервенцию во Франции.

Наиболее честные и благоразумные вельможи засыпали светлейшего письмами, умоляя приехать в Петербург и воздействовать на Екатерину.

И теперь он ехал, сумрачный и злой, не обращая никакого внимания на триумфальные почести и торжественные встречи.

Екатерина встретила своего «Гришифишеньку» с великими почестями. Ему соорудили обелиск в Царском Селе, преподнесли осыпанный алмазами фельдмаршальский мундир, выстроили триумфальную арку.

Но прежде чем увидеться с императрицей, светлейший встретился с двумя людьми, совершенно различными по своему положению.

Это был канцлер граф Безбородко и камердинер императрицы Захар Константинович Зотов. Канцлер видел все события сверху, камердинер знал всю подноготную.

Светлейший застал канцлера озабоченным и хмурым. Им подали старого вина. Потёмкин уселся в кресло, взял бокал в руки, протянул свои длинные ноги и стал наблюдать за графом, который, переваливаясь, ходил по огромному кабинету.

— Видите ли, дражайший мой князь, — говорил он, — мы воевать далее не можем. Денег нет, солдат не хватает, в стране голод и недовольство. К тому же и ради чего воевать? Зубову Константинополь взять хочется, так кто же ему его даст? Теперь намерены воевать с англичанами. Спрашиваю — из-за чего и как? Ведь у нас с ними половина торговли — меха, лес, лён, пакля, железо, хлеб. А тогда кто их покупать будет? Мы и со шведами едва справились, а почему?

Светлейший с интересом наблюдал за канцлером, потом отпил вина и поднял брови.

— В самом деле, почему?

Канцлер остановился и с яростью закончил фразу:

— Потому что нечем было — ни грошей, ни людин. Да и беспорядица во внутренних делах идёт великая. Я мемории[84] отправляю императрице, а ответы получаю от Зубова… Смешно! — Канцлер подбежал к светлейшему, наклонился ближе. — Я об одном Бога молю. Нехай во Франции и дальше революция развивается!

Потёмкин от удивления вскочил.

— Да вы в своём уме, Александр Андреевич?

Безбородко был совершенно спокоен.

— Слава Богу, пока здоров. Видите ли, до нас-то далеко. Семён Романович Воронцов, муж великого и проницательного ума, вот что из Лондона пишет своему брату. — Безбородко подошёл к столу и из пачки перлюстрированных писем вынул копию письма: — «Я вам говорил — это борьба не на живот, а на смерть между имущими классами и теми, кто ничего не имеет, и так как первый гораздо меньше, то в конце концов они должны быть побеждены. Зараза будет повсеместной. Наша отдалённость нас предохранит на некоторое время: будем последние, но и мы будем жертвами этой эпидемии». На нас, может быть, сия революция через сто лет скажется. А Англия рядом, а у неё рабочих много, колонии. Американские свои владения она уже потеряла… — Канцлер вдруг улыбнулся и, очень довольный, потёр руки. — О, я Питта хорошо знаю! Он теперь небось ночи не спит…

Светлейший развёл руками:

— Так чему же вы радуетесь?

— А тому радуюсь, мой дорогой, что англичанам уже не до нас. Бьюсь об заклад, что не сегодня-завтра они начнут с нами медиацию о замирении с Турцией и расширении торговли.

Безбородко подошёл к Потёмкину и зашептал ему в ухо:

— И вот тут-то и треба не делать никаких глупостей, а паче всего не греметь оружием, бо его всё равно нема, и все о том знают…

С Зотовым Потёмкин виделся ночью, а утром прошёл к императрице.

На другой день Храповицкий записал на память:

«Захар из разговора с князем узнал, что, упрямясь, ничьих советов не слушает. Он намерен браниться. Она плачет с досады. Князь сердит на Мамонова, зачем, обещав, его не дождался и оставил своё место глупым образом. Сегодня нездоровы. Лежали. И сильная колика с занятием духа».

Но светлейший, не обращая внимания на слёзы Екатерины, решил довести дело до конца. Он составил вместе с Безбородко докладную записку императрице, в которой доказывалась необходимость идти на соглашение с Англией и Пруссией и заключить при первой возможности мир с Турцией, ограничившись приобретением одного Очакова, и сам остался в Петербурге.

Частые поездки Потёмкина во дворец и колкие замечания по адресу Зубова не остались без следа. Теперь зубовские проекты проходили у Екатерины не так легко.

Между тем предсказания Безбородко в точности оправдались. В Петербург прибыл секретарь английского королевского совета Фалькенер, уполномоченный Питта. Сам Питт подвергся нападкам в парламенте со стороны оппозиции во главе с Фоксом за свою враждебную политику к России и был действительно крайне напуган событиями во Франции.

Питт чувствовал неустойчивость своего положения и знал, что своими неприятностями он в значительной степени обязан русскому послу в Англии — Семёну Романовичу Воронцову.

Семён Романович был виднейшей фигурой екатерининского времени по своему богатству и родству.

Отец его — Роман Илларионович — генерал-аншеф и наместник губерний Владимирской, Пензенской и Тамбовской — своё огромное наследственное богатство приумножил женитьбой на дочери крупнейшего откупщика Марфе Ивановне Сурминой. Но, будучи жаден до крайности, он своими поборами и лихоимством довёл подчинённые ему губернии до последнего разорения, за что и получил прозвище «Роман — большой карман». Екатерина, до которой, разумеется, доходили сведения о Романе Илларионовиче, прислала ему специальным фельдъегерем в день именин в подарок кошелёк с вышитой на нём шёлковой петлёй. Получив такой «двоезначащий» символ монаршей милости, Роман Илларионович так был им поражён, что вскоре скончался. Брат Семёна Романовича, Александр Романович, покровитель Радищева, был сенатором, президентом Коммерц-коллегии и впоследствии, после смерти Екатерины и Павла, канцлером империи. Одна сестра его — Екатерина Дашкова, президент Академии наук, — была подругой Екатерины Второй, участницей заговора против Петра Третьего, другая — Елизавета — была фавориткой Петра Третьего и ненавидела Екатерину.