Михаил Погодин - Древняя русская история до монгольского ига. Том 1

• Название: Древняя русская история до монгольского ига. Том 1
• Автор: Михаил Погодин
• Издательство: Литература
• Жанр: История
• Год: 1999
• ISBN: 978-5-300-02726-1

Михаил Петрович Погодин — известный русский историк, археолог и журналист.

Погодин собрал ценнейшую коллекцию древнерусских рукописей и исторических документов, поэтому его исследования, основанные на изучении первоисточников, имеют большую научную ценность. Основу исторических взглядов Погодина составляло признание самобытности русского исторического процесса. Он полагал, что в основе русской истории лежит «вечное начало, русский дух» и полностью отсутствует внутренняя борьба. Наличие этой борьбы, как основной черты общественной жизни, Погодин признавал только для стран Западной Европы. Первоначально Погодин стоял на позициях свянофильства, но постепенно отошел от этих взглядов и выступил за необходимость сближения России с Западом. Изданная в 1871 году «Древняя русская история до монгольского ига», в которой Погодин обобщил свои исследования по древнерусской истории, стала заметным событием в русской исторической науке. За свой вклад в развитие исторической науки Погодин был удостоен многих научных и почетных званий.

---

Однажды удалось им убить у греков одного знаменитого вождя, которого они, по блистательным доспехам, сочли было за самого императора. Возвратясь в крепость, они вонзили отрубленную голову на копье и выставили на башне, смеясь над греками. Больше всего хотелось им истребить стенобитные орудия, причинявшие им много вреда, но тщетно: греки мужественно их охраняли.

Около двух месяцев продолжалась осада. Утомленный Святослав окопался рвом и заперся, наконец, совершенно в городе. Вылазки прекратились. Император, не сумев справиться с русью в открытом бою, несмотря на превосходство сил, решился смирить их голодом. С этой целью велел он перекопать все пути, ведущие к Силистрии, расставил везде стражу, строго приказал судам наблюдать за сообщениями и не пускать никого ни в город, ни из города, за запасами, и расположился жить покойно в своем стане.

Эти меры скоро оказали свое действие. Войско Святослава терпело крайний недостаток во всяком продовольствии, между тем как греческое жило в изобилии. Никак нельзя было выйти из города, и всякое сообщение прервалось.

Только однажды, в глухую, темную ночь, во время страшной бури с дождем и громом, удалось Святославу выслать на ладьях две тысячи воинов для собрания припасов в окрестностях; они вернулись с богатой добычей, успев даже разбить один греческий отряд.

Император пригрозил смертью корабельным начальникам, если они опять пропустят русь, и те еще более умножили свою бдительность.

Собранные припасы истощились, а достать вновь уже не было никакой возможности. 20 июня русские решились на вылазку под предводительством Икмора, воина, славного между ними своей храбростью. Стремительно напав, они начали было теснить греков, как вдруг один из телохранителей императорских, по имени Анемас, успел подскочить к нему на горячем коне своем и нанес столь сильный удар в левое плечо, что голова его вместе с правой рукой отлетела и покатилась на землю. Все поле огласилось громом, — греки воскликнули, торжествуя победу, а русские, увидя падение Икмора, испустили от горести ужасный крик, не могли более сражаться и, закинув щиты за спину, поспешно оставили битву.

Как только наступила ночь, и полный месяц появился на небе, они вышли в поле, собрали все трупы убитых на стене и сожгли на разложенных кострах, заколов над ними множество пленников и женщин. Принеся эту кровавую жертву, они погрузили в струи Дуная несколько младенцев и петухов и потом задушили.

Осажденные были доведены, наконец, до крайности. Святослав созвал совет и спросил мнения дружины, что должно делать в таких обстоятельствах. Одни говорили, что должно, выбрав какую-нибудь темную ночь, тихо сесть на суда и спасаться бегством. Другие желали испытать мирные переговоры с греками, ибо уплыть на виду сторожевых судов казалось невозможным.

«Сразимся в последний раз», заключил Святослав.

На другой день, перед заходом солнца, русские вышли из города. Построившись плотной стеной, неся пред собою копья, двинулись они на неприятеля, который ожидал их, также в боевом порядке. Как лютые звери напали они на греков, кололи копьями, поражали стрелами и сбивали всадников на землю. Святослав был везде впереди. С яростью бросался он на греков и ободрял полки свои. Анемас, поразивший накануне Икмора, осмелился напасть и на самого Святослава. Завидя его издали, он понесся прямо к нему, ударил в ключевую кость и поверг ниц на землю. Только кольчужная броня и щит спасли его от смерти. Русские, увидев своего князя в опасности, поспешили со всех сторон к нему на помощь, другие обратились к дерзкому греку… конь его убит, и сам он тотчас пал, пронзенный копьями и стрелами. Русские, ободренные его падением, начали напирать с большим ожесточением, и греки должны были отступить. Насилу удержал их сам Цимисхий, не уступавший своему сопернику в мужестве. К несчастью руси, поднялась ужасная буря с ветром, дувшим им прямо в лицо. От пыли слипались у них глаза. Явилась страшная греческая конница. Русь побежала. Сам Святослав, весь израненный и истекающий кровью, не остался бы жив, если бы наступившая темнота не развела сражавшихся.

Всю ночь стенал Святослав о поражении своей храброй рати, скорбел, предавался гневу. Мало оставалось у него воинов; множество погибло в сражениях. Он увидел, что греки могут погубить его с остальными, и решился… Святослав решился просить мира.

Цимисхий, со своей стороны, рад был кончить войну, которая, несмотря на победы, стоила ему дорого, а силы и время все еще были ему нужны для других дел, не менее важных. Он принял предложение Святослава, налагая на него обязательства: не помышлять никогда на царство Греческое, не собирать воинов, не подсылать соглядатаев, не наводить других врагов, ни на страну Греческую, ни на страны, ей подвластные, страну Корсунскую и города ее, и страну Болгарскую. Если другой какой неприятель явится против греков, то русский князь обязан помогать им.

Как ни тягостны были условия, но Святослав должен был согласиться на все и объявил о том дружине. «Нас мало, а Русская земля далече, печенеги нам враги; помочь нам некому. Заключим мир с царем; если же он не будет вперед давать дани, так мы, набрав воинов на Руси, придем опять под Царьгород».

Люба была эта речь дружине, изнуренной битвами и трудами. Немедленно лучшие мужи отправились в стан греческого царя, и там, от имени своего князя, обещались исполнить все требования царские, которые и были торжественно записаны: если мы не исполним этих условий — князь и все, иже с ним и под ним, да будем прокляты от Бога, в которого веруем, и от Волоса, скотья бога, станем желты, как золото, и иссечемся собственным своим оружием. Так было сказано в заключении договора.

Император велел отпустить хлеба для русских воинов, томившихся от голода, на каждого по две меры.

Святославу захотелось еще раз увидеть своего врага, который остановил его на пути побед, заставил испытать много нужды и горя, и, наконец, уступить… Император Цимисхий согласился, и в позолоченных доспехах вышел на берег Дуная, сопровождаемый многочисленным отрядом всадников, в блестящем вооружении. Святослав приплыл к нему по реке в простой лодке, гребя веслом наравне с прочими гребцами.

Греки описали нам наружность своего страшного врага: роста он был среднего, собою строен, с голубыми глазами, носом плоским, бороду он брил, усы лежали на верхней губе длинными прядями. Голова у него была почти голая, и только на одной стороне висел пук волос, означавший благородство. Шея толстая, плечи широкие. В одном ухе висела у него золотая серьга, украшенная двумя жемчужинами, с рубином посередине. Одежда на нем была белая и почти не отличалась от других, кроме чистоты. Сидя на лавке в ладье, мрачный и угрюмый, говорил он с императором. Свидание продолжалось недолго, и они расстались.

Немедля выдал Святослав грекам пленных, очистил Силистрию и отправился с печалью в сердце на родину, которую хотел было оставить навсегда, — и Русское царство на берегах Дуная не основалось: зерно его понеслось назад, к северу, в родимую почву.

Опытный Свенельд советовал князю возвращаться сухим путем. Святослав не послушался, пустился в ладьях по Днепру, а печенеги уже дожидались его у порогов, предупрежденные болгарами или самими греками о его возвращении с богатой добычей и малой дружиной. Святославу нельзя было пробиваться, и он возвратился зимовать в Белобережье, терпя со своими воинами во всем великую нужду, так что голова конская стоила у них полфунта серебра.

Весной пустился он опять по Днепру, желая достичь поскорее Киева, приплыл благополучно к порогам… врагов нигде не встречалось, опасностей, кажется, не грозило никаких, ничего не было слышно… С надеждой вошел он в пороги… но печенеги вскоре его встретили. Князь их Куря напал на малочисленную дружину, разбил ее, — и сам Святослав погиб. Там, в порогах, где быстрый Днепр могучей волною бьет в каменные гряды Карпатских гор, преграждающие ему путь, и потом низвергается с них в глубокое свое русло шумными водопадами, — там, среди необозримых степей по обе стороны реки, сложил свою буйную голову, во цвете лет, удалой наш Святослав, самый бранный из всех бранных князей древности, не понимавший, что такое опасность, не знавший, что такое страх, приведший в трепет все окружные земли. Печенеги взяли его голову, оковали череп и сделали чашу, из которой после пили, поминая храброго врага. Верные бояре и отроки, оставшиеся в живых после греческих поражений, пали все кругом любимого вождя. Один старый Свенельд пришел в Киев с немногими воинами — известить осиротелую Русь о несчастной смерти ее славного князя, погибели всего войска и потери завоеванной Болгарии.

ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЯРОПОЛК

972-980

Трое молодых сыновей Святослава правили на Руси. Старший, Ярополк, принявший теперь достоинство великого князя, в Киеве; второй, Олег, у древлян; младший, Владимир, в Новгороде. Мудрено им было не поссориться, когда страсти кипели в груди у всех одинаково, руки порывались на битву, все хотели повелевать, и никто не думал повиноваться. И потому мирно между собою прожили они только четыре года.