Евгений Салиас - Француз

• Название: Француз
• Автор: Евгений Салиас
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992

В книгу вошли незаслуженно забытые исторические произведения известного писателя XIX века Е. А. Салиаса. Это роман «Самозванец», рассказ «Пандурочка» и повесть «Француз».

---

Хотя в нем была еще сильная слабость, по ночам нечто вроде легкой лихорадки, иногда и легкий бред, но все-таки целыми часами он чувствовал себя гораздо крепче. Ясно было, что он выздоравливает. Если так пройдет еще с неделю, то, очевидно, он поднимется на ноги и сам разыщет своего начальника.

Однако иногда нетерпение брало молодого человека. Он изумлялся, что Мержвинский нейдет и что вообще генерал Мартинэ не обращает никакого внимания на своего больного адъютанта и не присылает какого-нибудь солдата справиться, в каком он положении. Если бы не этот мужик, который приносил ему какие-то лепешки, то он бы буквально умер с голоду. Да и денщик хорош! Негодный итальянец, очевидно, пьянствует или грабит.

Наконец однажды около полудня Федот не вошел в комнату больного, а вбежал радостный и что-то затараторил. Клервиль понимал, что мужик счастлив и доволен, но почему — он, конечно, понять не мог. Через полчаса всякой мимики, на которую только был способен Федот, ему удалось объяснить Клервилю нечто, что поразило молодого человека. Он сначала поверил, потом решил, что мужик выдумывает, а затем снова поверил.

Известие это заключалось в том, что армия их покидает Москву.

«Стало быть, они идут, как говорил Мержвинский, на юг России. А он? Он остается в Москве, он, стало быть, будет военнопленным… А что, если враг, разъяренный и рассвирепевший, станет мстить тем, что будет расстреливать всех военнопленных?»

Клервиль, продумавши около часу, решился, поднялся и стал одеваться. Он хотел, несмотря на свою слабость, выбраться из своей странной квартиры с громадной печкой, с какими-то лавками под потолком и отправиться разыскивать в город кого-либо из старших военачальников. Наконец, увидеть собственными глазами и убедиться, что этот добрый мужик не лжет.

Клервиль кое-как оделся, вышел из бани, но, пройдя несколько шагов, вдруг ослабел, поневоле присел на землю, на груду угля, и лишился сознания… Когда он пришел в себя, то понял, что с ним сделался обморок. Он лежал, а не сидел, а над ним на корточках сидел Федот и что-то жалостно толковал.

Клервиль через силу поднялся, при помощи мужика вернулся снова в свою странную квартиру и лег на лавку, но уже не раздевался.

Попытка обошлась дорого. Снова сильная слабость сказывалась во всем теле, и через несколько времени — сколько, Клервиль не знал — он понял, что снова дремлет, лежит в легком жару и бредит вслух. Однако вечером сказался голод, и Федот по его условленному знаку дал ему две лепешки.

На другой день Клервиль чувствовал себя гораздо лучше и бодрее. Ему казалось, что на этот раз, если он решится выйти, то доберется до центра города. А найдя кого-либо из своих главных начальников, он пристроится с ними вместе. Но молодой человек решил обождать, чтобы попытаться с меньшим риском.

В этот же день случилось нечто необычное. Федот исчез из дому, и весь день Клервиль пролежал один-одинехонек. Ему хотелось пить, а где достать воды — он не знал. К вечеру его начал мучить голод. Разумеется, вследствие жажды и голода он снова чувствовал себя хуже. Вечером Федот все-таки не появился, и всю ночь было тихо в маленькой бане.

XXVII

Священник отец Иван и его семья, а равно и крестьяне поселка под Девичьим монастырем жили в вечном страхе и днем и ночью. Хотя они были почти вне Москвы, но тем не менее и у них всякий день бывали гости непрошеные. Все, что можно было унести, — было унесено. Не раз каждый из обитателей, от старика священника до последнего мужика, бывали на волоске от смерти.

Причина была всегда та же самая: мародеры требовали или денег, или хлеба. Денег ни у кого уже не было, последнее было отдано ввиду угроз. Что касается хлеба, то у каждого маленькое количество муки или ночью запеченный хлеб были спрятаны.

Отец Иван смерти, конечно, не страшился и сначала боялся только за своих — за больного сына и за девочку Любу, но затем кончил тем, что стал говорить:

— Что же, и всех нас убьют… Что делать, времена такие! Тысячи христиан православных, ратников и воинов убиты в сражениях, ну, и мы за ними пойдем.

Главная забота отца Ивана была сохранить церковное имущество, всю утварь. Все это было давно зарыто, и холмик над сундуками, где было все имущество храма, изображал могилу. Но вдруг до отца Ивана достиг слух, что француз смекнул, куда из всех храмов девались золотые и серебряные вещи.

В нескольких церквах в Москве солдаты разрывали свежие могилы, над которыми не было памятников, и так как один раз им посчастливилось найти вместо гроба ящик с церковной утварью, слух распространился между ними. И теперь все чаще появлялись на кладбищах солдаты и разрывали могилы посвежее, без памятников.

Отец Иван только и думал теперь что об этом. И наконец старик надумал нечто и успокоился.

«Греха тут нет, а если и есть грех, Господь простит!»

И старик даже порадовался своей хитрости.

Однажды утром две бабы доставили в храм накануне умершего младенца. Священник отпел маленького покойника, а затем стал умолять обеих женщин помочь ему спасти церковное имущество.

— Хотите, земно вам поклонюсь? — сказал отец Иван.

И он объяснил женщинам, что младенчик может спасти от француза имущество и за это, уж конечно, прямо внидет в царствие небесное. Да и они обе по смерти за такое дело богоугодное удостоятся того же.

Не объясняя, собственно, ничего, отец Иван попросил у них разрешения действовать так, как он надумал, и отпетого младенца оставить в церкви. Женщины согласились.

Отец Иван дождался вечера и, позвав двух крестьян, разрыл яму, в которой были зарыты сундуки с церковной утварью, поставил немножко ниже уровня земли маленький гробик, насыпал кругом земли, но так, чтобы крышка гробика была видна.

«Увидят они, что это могила маленького покойничка, и на ум, конечно, не придет вытаскивать гробик и рыться дальше…»

Действительно, через несколько дней случилось то, чего и ожидал отец Иван. На кладбище явились солдаты и оглядели все. Увидя свежую могилу одного крестьянина, похороненного с неделю назад, они тотчас же разрыли ее и, наткнувшись на гроб, принялись искать другую свежую могилу. Таковая оказалась в конце кладбища, там была похоронена женщина, но уже с месяц назад. Поработав над этой могилой, они, конечно, не дорылись до самого трупа, а от сильного зловония бросили работу.

Раза три прошли они мимо свежей могилы, где виднелся одним краем маленький гробик, но хитрость отца Ивана, конечно, им на ум не пришла. Приставать к священнику с вопросом, где вся церковная утварь, ризы с икон, они не стали. Они знали, как все священники отвечают одно и то же: что у них мало было чего, а что и было, то по приказу начальства выслано на подводах из Москвы еще прежде прихода неприятеля.

После этого дня незваные гости появлялись реже. Говорили, что якобы француз собирается покидать Москву, уходить и что некоторые полки уже будто бы вышли через Серпуховские ворота.

За все это грозное время отец Иван держал пятнадцатилетнюю Любу на чердаке. Там была устроена конурка, загороженная всяким хламом, битыми бочками. Каждый раз, что появлялись грабители и злодеи, Люба пряталась в свою конурку. Теперь, когда стало потише, отец Иван позволил девочке гулять, но не отдаляться много от дому. И вот однажды в сумерки, пока отец Иван сидел с Никифором, раздались отчаянные крики за их огородом. Они прислушались… Кричал женский голос. Они вышли на крыльцо, и теперь до их слуха достиг уже ясно отчаянный женский крик и вдобавок слово:

— Дедушка… дедушка!..

И старик, и его сын бросились на этот крик, но когда они добежали до огорода, в конце у плетня уже появились два мужика-крестьянина из прихожан. Люба, бледная как смерть, бежала к ним, а прихожане с кем-то барахтались. Оказалось, что на Любу напал француз, скрутил ей руки на спину, начал уже было вязать руки, и если бы не подоспевшие крестьяне, то она бы, конечно, не одолела солдата.

Никифор взял за руку перепуганную насмерть Любу и увел в домик, а отец Иван пошел поглядеть на злодея. Негодяй был уже связан, но этот француз был таковым для двух крестьян, его накрывших, и для отца Ивана. В действительности это был бывший денщик генерала-бурбона итальянец Фистокки.

Если бы солдаты, которые требовали и грабили только хлеб или только вино или, будучи сыты, требовали или грабили ценные вещи, то были и такие охотники-мародеры, как Фистокки, которые бросались только на женщин. Разумеется, теперь итальянец упал на колени и повторял:

— Signori mii, Dio mio![55]

— Ладно, ладно, — говорил один из крестьян. — Сидор милый! Или не милый, или другой какой! Все одно! Много мы от вас натерпелись. Благо темно, да ты один, так надо нам душу отвести.

— Что вы хотите делать? — спросил отец Иван.

— Как что? Вестимое дело, хоть одного похерить! Мало они нас мучают, и мы теперь хоть одного похерим!