Евгений Салиас - Француз

• Название: Француз
• Автор: Евгений Салиас
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1992

В книгу вошли незаслуженно забытые исторические произведения известного писателя XIX века Е. А. Салиаса. Это роман «Самозванец», рассказ «Пандурочка» и повесть «Француз».

---

Поднялся переполох в доме. Все бросились в разные стороны, и скоро весь дом, весь двор и даже сад был обшарен вдоль и поперек. Ни единого уголка, ни единого чулана, даже ни единого куста в саду не оставили, чтобы не обнюхать его. Антон и дворники даже лазали на забор сада и глядели в соседние сады и огороды, думая найти Софью и увидеть сидящею за забором на чужом дворе.

Когда стало очевидно, что девушка бежала из дому, Ермолай Прокофьевич, вернувшись в столовую, опустился молча на стул и взял себя за голову. Лицо его было красно, кровь прилила к голове, и он чувствовал, что ноги и руки его слегка дрожат, чего с ним за всю жизнь не бывало.

Разыскать дочь, конечно, не мудреное дело, обвенчать ее на другой же день силком — еще того легче, но огласка — вот чего не поправишь, срамота! И весь срам падает на него одного. Его — своего родителя — осрамила дочь. Этого ничем не поправишь! И замуж выйдет, и все-таки ведь все будут помнить, что она не повиновалась родителю и «была в бегах». Да еще, пожалуй, теперь и Тихоновы из-за этого срамного поступка откажутся, тогда и деньги Живова останутся у него в кармане, и фабрика… Фабрика у брата!

И Хренов чувствовал, что кровь бурлит в нем и все сильнее приливает к голове.

— Тьфу! Что же я это? — выговорил он. — Стоит того! Ведь этак из-за поганой девки кондрашка хватит.

Хренов спросил себе воды прямо из колодца, и когда мальчуган рысью появился с ковшом в руках, Хренов отпил половину, а затем стал черпать рукой и мочить себе голову.

— Ну, вот и хорошо! — сказал он. — Ну а теперь расправа! Говорите вы, где Софья? Ты, Ольга, первая сказывай!

— Не знаю, батюшка…

— Лжешь!.. Берите ее, веди… ну, в холодную, что ли! И давай розог!

— Батюшка! — закричала девушка, падая перед отцом на колени. — Вот тебе Господь Бог. Греха на душу брать не стану. Разрази меня Господь! Матерь Божия, накажи меня хоть вот сейчас, если я знаю! Я прилегла на постели часу в пятом, а когда проснулась, Софьи уже не было. Я тогда же, не говоря никому ни слова, весь дом обошла и так напугалась, что вернулась к себе как потерянная и сидела до сумерек. Кабы я знала, куда она девалась, я бы вот, как перед Господом Богом, сейчас бы тебе сказала.

Отчаянный голос молодой девушки был настолько искренен, что Ермолай Прокофьевич развел руками и молчал.

«Что же, в самом деле? — думалось ему. — И впрямь, за что же из-за виновной невинную терзать?! Да еще зря! Кабы знала она, где сестра, то, понятное дело, сейчас бы созналась».

— Ну, ладно, обожду, но знай: не вернется Софья к полуночи, я завтра утром за тебя примусь!

Разумеется, Хренов тотчас же вышел из дому и, несмотря на позднее время, разослал сына, невестку и людей на поиски ко всем знакомым. И даже с угрозой! Сказать в домах, что если друзья и приятели Хренова не выдадут ему тотчас беглянку, то он хлеб-соль водить перестанет.

К полуночи все рыскавшие по городу вернулись обратно с одним и тем же ответом: Софьи Ермолаевны не было нигде.

— Прячет кто-нибудь у себя! Не утопилась же она? Не на колокольне Ивана Великого сидит! Прячет кто… А кто прячет, ну, погоди, я до того доберусь!

А между тем переполох не дозволял самому Хренову и его семье догадаться сразу, где была беглянка. Впрочем, может быть, мысль эта и приходила кому-нибудь в голову, но каждый боялся сообщить это вслух.

На это была особая причина.

Софья, по всей вероятности, спаслась в ту семью, которая не была в числе знакомых или приятелей всей семьи Хреновых. Это были личные знакомые Софьи. И в этой семье она бывала уже года с три, а за последний год бывала особенно часто, но тайком от отца.

Уже года с полтора, как Хренов по каким-то своим соображениям запретил дочери бывать у своих приятелей, говоря, что они — господа Глебовы — им не по плечу, и что если он не может запросто бывать у самого генерала Глебова, то и Софья не должна дружить с его внучкой, княжной.

Между тем приказание Хренова не исполнялось. Все в доме знали, что Софья, пользуясь ежедневным от зари до зари отсутствием отца, продолжала часто бывать и оставаться подолгу у этих господ Глебовых.

Как же теперь можно было сознаться и объявить Хренову, что его дочь, по всей вероятности, в том доме, в который ей уже полтора года было им приказано ноги не ставить!

Разумеется, Ольга не только знала, что сестра решила бежать после своего объяснения с Макаром Тихоновым, но знала, что она спаслась именно к своей приятельнице — внучке Глебова.

Ольга решилась лгать, чтобы спасти себя от позорного наказания. Она бы даже решилась из-за этого тоже бежать из дому.

VII

На Тверской, близ Страстного монастыря, высился довольно красивей двухэтажный барский дом, который со времен императрицы Елизаветы принадлежал родовитому и богатому дворянскому роду господ Глебовых. Теперь в нем жила семья, состоявшая из старика генерала Сергея Сергеевича Глебова, его сестры — Анны Сергеевны, его дочери-вдовы — княгини Ольги Сергеевны Черемзинской и ее двух детей — девушки-невесты Нади и юноши Сережи. Кроме того, в доме жил деверь вдовы княгини — князь Борис Иванович Черемзинский, который, будучи родным братом покойного отца молодых людей, был, собственно, их родным дядей и совершенно чужим человеком для старика Глебова, так что мог почесться как бы нахлебником.

Генерал Глебов, которому шел седьмой десяток лет, был одним из самых уважаемых и почетных членов московского дворянского круга; в то же время он был старшиной Английского клуба и старостой одного из кремлевских соборов.

Все сошлось вместе, чтобы сделать Глебова важным барином: имя его было старинное, дворянское; знатной родни и в Москве, и в Петербурге у него было много; состояние было большое и в полном порядке.

Помимо вотчины в Калужской губернии, около Малого Ярославца, в котором вся семья Глебовых проводила каждое лето, у Глебова были еще четыре больших вотчины и одна особенно большая, в две тысячи душ, в Пензенской губернии. Всего у старика генерала было от шести до семи тысяч душ крестьян, следовательно, было если не огромное, то очень большое состояние.

Кроме того, что заставляло всю Москву уважать генерала, была его прошлая боевая карьера. Глебов вышел в отставку с чином генерала только тогда, когда великий полководец, обожаемый им Александр Васильевич, ушел на покой. Стало быть, сравнительно не так давно. И если не все, то многие походы суворовские сделал Глебов, и в том числе главный. Он побывал в Альпах, был и на Сен-Готарде.

Разумеется, за все эти походы генерал имел все русские ордена, но вместе с тем три раны и одну контузию. Две раны были в левую руку и плечо и одна в бедро, от которой он долго пролежал в постели, а затем проходил на костылях. Но самое, хотя не опасное, но тяжелое для Глебова была контузия в голову, от которой он оглох на одно ухо и ослеп на один глаз. Это обстоятельство было для него самое обидное.

Умный, начитанный и образованный человек, Глебов любил заниматься, любил много читать, получал, помимо русских газет, одну иностранную, французскую, интересовался всеми новостями русской литературы. Когда-то он был близок с знаменитым Новиковым[14], с масоном Лопухиным[15], и это одно доказывало, насколько Глебов был выдающейся личностью в московском обществе.

Умный старик, суровый и неприветливый на вид, был, собственно, очень добрый человек и крайне вспыльчивый, несмотря на свои преклонные лета; он, как и все люди, которые пылят, за всю свою жизнь мухи пальцем не тронул. Строгий по отношению к себе, он был, конечно, строг и ко всем окружающим. Его крепостные боялись его как огня, но вместе с тем не только любили, но боготворили.

Последний крепостной мужик самого захолустного имения Глебова знал, что барин его, Сергей Сергеевич, — самый праведный барин. Никто никогда от него худа не видал, а добра видел много. А уж невиновный у него всегда прав будет.

Один случай, бывший лет шесть тому назад, доказал ясно, какой барин был Сергей Сергеевич. В его самом большом имении, пензенском, был управляющий, умный и бойкий человек, лет уже сорока, большой его любимец. Человек этот, рассчитывая на привязанность к нему барина, зазнался и повел дело круто и несправедливо.

Три года маялись всячески крестьяне пензенской вотчины, и, разумеется, ни один не смел жаловаться барину, да и не решился двигаться так далеко с жалобой. От их губернии до Москвы не рукой подать.

Наконец однажды какой-то махонький, плюгавый на вид мужичонка появился у Страстного монастыря и стал расспрашивать, где дом их барина, Сергея Сергеевича. Фамилию барина он знал да забыл, но знал, что барин его, Сергей Сергеевич, военный и воевал с разными басурманами.

Разумеется, найти дом Глебова было немудрено. Бутырь[16] Гвоздь из будки около Тверского бульвара, к которому прохожие послали плюгавого мужичонку, тотчас же указал ему на высокий дом, лучший на площади. Мужичонка полез на подъезд. Швейцар, в красной перевязи с золотом и с большущей булавой, крикнул на него. Мужичонка принял его за самого барина и повалился в ноги, называя его Сергеем Сергеевичем. Швейцар прогнал его и велел идти во двор.