Пол Теру - Старый патагонский экспресс

• Название: Старый патагонский экспресс
• Автор: Пол Теру
• Издательство: Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40447-4

«Старый патагонский экспресс» — это множество пугающих и опасных тайн двух континентов в книге Пола Теру, профессионального путешественника с мировым именем, автора сценариев к популярным фильмам «Святой Джек», «Рождественский снег», «Берег Москитов» с Гаррисоном Фордом, «Улица полумесяца», «Китайская шкатулка».

Блеск и нищета самых загадочных и легендарных стран Центральной Америки — Гондураса, Колумбии и Панамы, футбольный угар в задавленном нищетой Сальвадоре, неподвластные времени и белому человеку горные твердыни инков в Чили, скрытый под маской мецената оскал военного диктатора в Бразилии.

«Старый патагонский экспресс» — один из его нашумевших бестселлеров, завораживающее своей неподкупностью описание приключений романтика-одиночки, не побоявшегося купить билет и сесть на поезд, чтобы оказаться на краю земли.

---

В своем живом и остроумном путевом дневнике «Испанская Вест-Индия» Энтони Троллоп[17] упоминал эту часть Мексики в качестве «прохода, найденного Кортесом и предложенного им правительству Испании… линия проходила от берегов залива Кампечей, по реке Коатцакоалкокс, через Текуантепек и до океана». Троллоп, уверенный, что более южные маршруты через Панаму или Коста-Рику (он успел побывать в обеих странах) будут дорогими и неудобными, писал свой дневник в 1860 году. Десятью годами позже президент Улисс Грант (да, именно он!) направил в эти места Текуантепекскую экспедицию с заданием выяснить резонность прокладки канала. В итоге здесь побывало целых семь экспедиций, и, хотя канал так и не прорыли, через Истмус двинулись десятки тысяч людей. Сперва средством передвижения служили мулы и повозки, позднее — железная дорога. Это был самый удобный маршрут для тех, кто хотел попасть в Калифорнию с Восточного побережья Штатов, и золотая лихорадка 1869 года сделала движение еще более оживленным. Когда через Текуантепек двинулись такие массы людей (надо думать, под равнодушными или презрительными взорами невозмутимых индейцев), выгода от захвата этой зоны стала очевидной, и американское правительство неоднократно предпринимало попытки заставить Мексику отказаться от этого района. Мексике нечего было противопоставить алчности американских дельцов, и в результате она лишилась всех тех территорий, которые известны нам как Западные штаты, но, как это ни странно, наотрез отказалась передавать США Текуантепек. В 1894 году через Истмус проложили железную дорогу, и поток пассажиров увеличился в десятки раз. Это оказалась одна из самых активно действующих железнодорожных магистралей в мире, и в годы своего расцвета она пропускала около шестидесяти составов в день. Это тем более поразительный факт, потому что от былой занятости и оживления остались лишь жалкие воспоминания: убогие полустанки и торговцы скупой снедью. В наши дни от былой славы Текуантепекской национальной железной дороги остались такие же руины, как от пирамид майя в Уксмале или Паленке. Деревушки, доживающие свой век по берегам рек и вдоль трассы, трудно представить наследниками оживленных станций, служивших когда-то перекрестками мира. И все же некоторые участки пути все еще действуют. В 1913 году ветка была проложена дальше на север, чтобы соединиться с линией «Пан Америкен» на границе Гватемалы. Но это оказалось бесполезной тратой сил и денег. На следующий год открылось движение по Панамскому каналу, обанкротившее все железные дороги, конные маршруты, паромные переправы и перевалочные станции на территории Центральной Америки. С этого момента Текуантепек начал умирать, и даже обнаруженная здесь нефть (задолго до этого ацтеки находили ее в виде липких комков, извергнутых на поверхность земли — они сжигали эти волшебные дары во время религиозных обрядов) не исправила положения в Истмусе, принеся в этот край хотя бы небольшой достаток. Сегодня это душераздирающее зрелище: суровая страна, раскаленная и бесплодная; индейцы, живущие за чертой бедности и на грани взрыва; вымирающие города и поселки, измельчавшие даже по сравнению со временами ацтеков. Но мексиканцы в совершенстве освоили науку находить утешение в своем прошлом как ближнем, так и дальнем, заключенном в их незатейливых мифах, и даже среди поросших кактусами гор и скалистой пустыни Текуантепека взгляды мексиканцев обращены назад и ободряют их мыслями о том, что когда-то эти места знали славные деньки.

Склоны гор, похожие то на крепостные стены, то на соборы (это была всего лишь очередная гряда отрогов Сьерра-Мадре) — следовали за нами на протяжении целого дня. Но мы ни разу не поднимались на них. Железная дорога была проложена по равнине, и мы ехали по ней на юг, и чем дальше мы продвигались в этом направлении, тем более убогими и примитивными делались индейские хижины в мелькающих в окне деревушках. Да и люди все больше походили на какие-то символы: голый ребенок, женщина с корзиной, мужчина на муле, застывший под ослепительными лучами солнца перед убогой глинобитной хижиной. По мере того как утро катилось к полудню, народу на улицах становилось все больше, а домишки, на которые мы смотрели из окон, все меньше. Тени практически не было: даже собакам приходилось искать укрытия от солнца под брюхом у коров, с величайшим упорством пытавшихся пастись на жалких островках жесткой травы.

На юго-западе угадывалось присутствие воды: сине-зеленое марево, сверкающая пустота с разбросанными тут и там бурыми пятнами лодок. Это было Мертвое море, продолговатое соленое озеро возле самого берега Тихого океана. Совсем рядом с железной дорогой стояли лошади, привязанные к столбикам веранды деревенского бара. Мужчины сидели в баре у распахнутых окон, а женщины и дети несли в ведрах наловленных ими креветок и какую-то рыбу с ярко-розовой чешуей. От жары у меня слезились глаза, и я едва мог различить расплывающиеся силуэты черных поросят, кокосовые и банановые рощи и горы далеко на горизонте.

Мы приехали в штат Чиапас. В Чиапасе окружающие нас горы выглядели выше, земля в долинах — горячее, и оба эти контрастирующих пейзажа так поражали своим негостеприимством и отсутствием следов цивилизации, что каждый человек казался здесь пионером, только что прибывшим сюда и еще не успевшим закрепиться в этих краях. Это описание относится к участкам между станциями, но и сами станции больше походили на форпосты цивилизации. На станции «Арриага» я поинтересовался у проводника, когда мы планируем прибыть в «Тапачулу». Он посчитал что-то на пальцах и рассмеялся — выходило, что мы опаздываем больше, чем на десять часов.

— Может, к вечеру, — сказал он. — Да вы не беспокойтесь.

— Я и не беспокоюсь.

Я не беспокоился — меня просто тошнило от этого переполненного людьми поезда. Состав, который движется так медленно, как наш, мог бы казаться приятным местом только в том случае, если бы кресла в нем не были продавлены, дверь в туалет не распахивалась от каждого толчка, а в вагонах сделали бы влажную уборку. Пассажиры, очумевшие от жары, беспомощно развалились на своих местах с открытыми ртами, как будто их всех разом перестреляли или отравили газом.

— Я еще сюда вернусь, — утешил меня проводник. — Я скажу вам, когда мы будем подъезжать к Тапачуле. Хорошо?

— Спасибо.

Однако мы продвигались к Тапачуле такими темпами, что она с успехом могла оказаться на другом краю земли.

У меня кончились продукты к тому времени, как мы добрались до Пиджиджапана. И даже то, что еще оставалось — пара ломтей побледневшей ветчины и потекшего на жаре сыра, — я выкинул в окно. Также у меня кончился и «Простофиля Вильсон». В Пиджиджапане был базарный день, и оттого толпа, собравшаяся поглазеть на поезд, выглядела еще безумнее. Состав не менее получаса стоял прямо посреди города, точнее посреди базара, и ни один из продавцов или их потрепанных автомобилей не мог в это время пересечь железнодорожные пути. Через вагоны их не пропускал проводник. Так они и стояли под палящим солнцем, держа на голове свои корзины, и с каждой минутой рыба в этих корзинах воняла все омерзительнее. Еще они несли на продажу цыплят, и индеек, и кукурузу, и бобы. Все продавцы были индейцами: низкорослые и коренастые, они с нескрываемой злобой смотрели на наш состав.

Если кому-то интересно, кем именно они были, достаточно обратиться к трудам Жака Сустеля[18], посвященным ацтекам. Прежде чем заняться описанием шедевров их архитектуры и искусства, он обращает наше внимание на другую группу населения древней империи. «За границами величественных процветающих городов, — писал он, — скромно и незаметно жили простые труженики, начуатли, отоми, запотеки и другие племена. О них мы почти ничего не знаем… Они не интересовали ни отечественных, ни испанских летописцев. Их хижины, их маисовые поля, их индейки, их небольшие моногамные семьи и их ограниченный кругозор удостоились лишь мимолетных небрежных замечаний… Однако мы не должны забывать, как важно было молчаливое присутствие этих терпеливых тружеников для процветания и славы цивилизации великих городов. И оно тем более важно, что после катастрофы 1521 года (испанская конкиста) и крушения всех властей, всех общественных установок, всего порядка и религии выжить сумели только эти крестьяне — и они живы по сей день».

Они, точнее, она продала мне в Пиджиджапане немного жареного картофеля и риса. Я выпил последнюю бутылку содовой (половину из нее я потратил на чистку зубов), и мы снова тронулись в путь. Было ужасно обидно оказаться в таких красивых местах и едва шевелиться от усталости — все равно что заснуть на концерте! Поезд наконец-то развил неплохую скорость и пересекал саванну, подступающую к подножиям волшебных гор. Однако невыносимая жара, грязь, моя усталость, а теперь еще и шум ускорившегося поезда не давали мне ни на минуту сосредоточиться и сфокусировать взгляд ни на живописных скалах, ни на деревьях, мелькающих в окне. Пребывание в таком ужасном состоянии было довольно неприятно само по себе, и мое отчаяние только усугублялось тем, что я был вынужден пропустить самые чудесные районы Чиапаса. Последняя попытка бодрствования истощила меня окончательно, от свежего воздуха и золотистого оттенка саванны закружилась голова, и я заснул.