Николай Максимов - Поиски счастья

• Название: Поиски счастья
• Автор: Николай Максимов
• Издательство: Дальневосточное книжное издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1965

Роман о судьбе русских поселенцев Аляски и коренных жителей Чукотки. Действие происходит в начале XX века. Герои романа каждый по-своему понимают, что такое счастье. Для потомка русских поселенцев Андрея Устюгова, понимающего, что скоро на Аляске не станет русского уклада жизни, — это возвращение на родину своих предков, в Россию. Для молодого чукчи Тымкара — это винчестер и шкуры, другие подарки для задабривания своего будущего тестя, отца любимой девушки. Для революционера Кочнева — это всеобщее счастье. Он не может быть счастлив, если несчастны окружающие его люди.

Роман был закончен в 1952 году и выдвигался на Сталинскую премию. Но Сталин умер, и премия не состоялась.

---

Незваный гость вполз, поздоровался и внешне спокойно стал набивать трубку, закурил.

Ляс молча наблюдал за ним. Наконец, овладев собой и решив, что это, пожалуй, все-таки человек, — не мог же дух курить! — стараясь скрыть волнение, начал расспрашивать его о новостях, как это обычно делают чукчи, еще не узнав, с кем они говорят.

И никак не мог уразуметь Ляс, откуда этот человек другой земли — если он действительно человек — знает язык настоящих людей — луораветланов, как называют себя чукчи.

* * *

Владимир Богораз — сверстник Чехова. В Таганрогской гимназии он учился одновременно с ним.

Будучи еще студентом юридического факультета, семнадцатилетний юноша был исключен из Петербургского университета и выслан на родину, а затем арестован и год просидел в тюрьме за принадлежность к партии «Народная воля».

За первым арестом последовал второй. В возрасте двадцати четырех лет, после трехлетнего заключения в Петропавловской крепости, Богораза выслали на десять лет в Колымский округ.

В этой долгой ссылке он увлекся этнографией и лингвистикой, знакомясь с бытом и языками местных народностей. Особенно обстоятельно он изучил чукчей, среди которых кочевал около трех лет.

По возвращении из ссылки Богораз состоял научным сотрудником Музея этнографии Академии наук, но уже вскоре опять был выслан полицией из Петербурга и уехал в Америку. Вернувшись на родину, молодой русский ученый принялся путешествовать по Камчатке, Анадырскому краю и Чукотке.

К этому времени Богораз был уже широко известен своими этнографическими трудами не только среди ученых России, но и за ее пределами. Под литературным псевдонимом он выступал и как автор чукотских рассказов и цикла стихотворений. Однако не литература была его истинным призванием. Малые народности Севера, их примитивная материальная и духовная культура, постепенное вымирание — вот что волновало молодого ученого.

Попав на Колыму, Богораз и другие политические ссыльные (последние «землевольцы» и «народовольцы», как они сами себя называли) рассматривали свою работу по изучению почти совершенно неизвестных народностей, разбросанных на Крайнем Северо-Востоке, как задание науки, которая должна позаботиться о сохранении этих народов.

В 1900 году, уже после отбытия ссылки, выезжая на Чукотку и предвидя, что местные власти будут ему, бывшему политическому ссыльному, чинить препятствия на каждом шагу, Богораз решил запастись соответствующими документами. По ходатайству Российской академии наук министр внутренних дел выдал ему открытый лист, в котором значилось: «Предписывается местам и лицам, подведомственным министерству внутренних дел, оказывать предъявителю сего всякое законное содействие к исполнению возложенных на него поручений».

Тем не менее, еще не доехав до места, Богораз стал терпеть затруднения со стороны местных властей. Открытый лист за подписью министра не помогал…

Как выяснилось впоследствии, причина крылась в том, что министр, выдав открытый лист, одновременно предписал установить за Богоразом строгий надзор.

Г. Иркутский военный генерал-губернатор, согласно конфиденциального письма г. министра внутренних дел от 19 февраля с. г., просил меня сделать распоряжение об учреждении негласного надзора за деятельностью Владимира Богораза, предполагающегося прибыть для собирания коллекций и исследования быта проживающих на Крайнем Северо-Востоке Сибири инородцев, присовокупив, что ввиду прежней противоправительственной деятельности Богораза оказание ему какого-либо содействия по возложенным на него ученым трудам представляется совершенно несоответственным».

Но и без содействия, под негласным надзором полиции, молодой ученый делал свое дело. Против всяких рогаток у него было оружие: любовь к людям, настойчивость, энергия, жажда знаний и научных открытий, чего ни тюрьмы, ни ссылки, ни секретные циркуляры сломить не могли.

…Вскоре после того как Ляс убедился, что пришедший из тундры, по-видимому, действительно не кэле, а человек, его яранга начала заполняться чукчами. Всем хотелось посмотреть на странного пришельца, неизвестно как и откуда попавшего в их стойбище, — большелобого, с крутыми бровями и длинным носом. Но самым удивительным для всех было то, что он отменно говорил по-чукотски.

Этот таньг ничего не принес для обмена, не опрашивал песцов и лисиц, как таньг Амвросий в первые дни своего приезда. Этот знал чукотские обычаи и умел себя вести совсем как чукча. Разве не странно все это? Даже сам Омрыквут недоумевал, хотя ему, как главе стойбища, приходилось не раз встречать за пределами Вельмы людей другой земли. Сейчас Омрыквут с нетерпением ждал возвращения Амвросия, которого считал умным человеком, чтобы спросить его мнение о пришельце.

Отец Амвросий возвратился в становище вскоре после Кейненеун и, узнав, что в яранге Ляса русский, волнуясь от радости, чуть не бегом направился туда, совсем не думая о том, кто этот русский, зачем он здесь, надолго ли, как он попал сюда.

Послышались шаги. Полог приподнялся, чукчи раздвинулись, и Амвросий оказался внутри. Среди присутствующих он сразу увидел европейца. Их взгляды встретились.

Миссионер, одежда и внешний вид которого не оставляли сомнений в том, кто он, не спешил заговорить первым. Он ждал этого от пришельца, полагая, что тот должен обратиться к нему со словами привета и попросить благословения. К тому же в Богоразе он не видел ни начальства, ни кого-либо иного, достойного почтения.

Рассматривая священника, молчал и Богораз. Но когда молчать далее стало уже неловко, Амвросий изрек:

— Кто ты, сын мой? Какая невзгода привела тебя в места, столь отдаленные? Подойди, я благословлю тебя.

Богораз не шевельнулся. Он всматривался в миссионера, и было похоже, что слова последнего не достигли его сознания. Для него эта встреча была и неожиданна, и любопытна. «Далеко, однако, проникла православная миссия», — думал он.

— Кто огорчил тебя, сын мой? Поведай мне. Эти люди, — Амвросий указал на чукчей, — нам не помеха.

— Меня зовут Владимир Богораз, — заговорил наконец пришелец. — По поручению Российской академии наук и с разрешения министра внутренних дел (он счел необходимым упомянуть и это) я занимаюсь изучением народов Крайнего Северо-Востока. — Он помолчал. — Рад встретить русского человека.

Амвросий понял, что покровительственно-духовный тон не удался, и сразу же заговорил просто:

— Давно ли из столицы?

Ответив на все вопросы, Богораз сам расспросил кое о чем и по приглашению отца Амвросия пошел с ним в его жилище — ярангу Омрыквута.

Этнограф подробно интересовался деятельностью миссии, расспрашивал о стойбищах, где побывал отец Амвросий, спросил, знает ли он чукотский язык.

— Что же вы делали сегодня в стаде? — осведомился он и, узнав, что тот просто от нечего делать ходил туда вместе с женой Омрыквута, многозначительно улыбнулся.

Отец Амвросий правильно истолковал такую вольность и обиделся.

Во время этого разговора Богораз бросил несколько острых, колючих взглядов на Кейненеун, и та, молодая, задорная, перехватив их, склонила голову, смутилась.

Миссионер располагал очень небольшим запасом чукотских впечатлений и ничего нового для Богораза рассказать не мог.

Вскоре Богораз завел разговор с Омрыквутом и после этого почти уже не общался с Амвросием. Быть может, причиной такой холодности была и та часть их разговора, во время которой отец Амвросий сказал, что хотя ему и нужно было бы достичь Берингова пролива, куда через неделю — другую направлялся Богораз, однако он не сможет составить ученому компанию, так как у него груз…

— Позвольте, какой может быть у вас груз? — как будто недоумевал Богораз. — Целая нарта?! Отпущенные вами грехи, что ли? — заметил он.

Пятнадцать суток, проведенные в стойбище Омрыквута, Богораз прожил в различных ярангах, переходя из одной в другую. Ночами, когда все засыпали, он доставал блокнот и, лежа при свете жирника, заносил туда дневные наблюдения. В одну из таких ночей он записал.

«…В течение двухвековых сношений чукоч с русскими чукчи сохранили свой язык, материальную культуру и религию… Русское влияние принесло чукчам железные орудия, кремневые ружья и порох, железные котлы и глиняную посуду. Все это, конечно, является полезным приобретением. Цветной бисер и бусы, балахоны из яркого ситца тоже должны считаться приобретением, так как они удовлетворяют эстетическому чувству туземцев и вносят в их тусклую жизнь какую-то физическую яркость…»

«Но этот бич северных народов — спирт, торговля с ее произволом цен, шаманы, хозяева-оленеводы, исправники, миссионеры, американские колонизаторы, золотоискатели, болезни… и при всем этом — полное отсутствие медицинской помощи, школ!» — горько думал Богораз, перелистывая страницы блокнота.