Вячеслав Марченко - Гнет

• Название: Гнет
• Автор: Вячеслав Марченко
• Издательство: П.Н.Шамрай
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-966-8442-98-8

На примере одной семьи автор описывает исторические события, обусловленные политическими обстоятельствами: репрессии на селе 20 - 30-х годов ХХ столетия во время коллективизации, раскулачивания, ужасный голод 1932 - 1933 годов, 1946 - 1947 годов, военная мясорубка с тысячами невинных и ненужных жертв в период Великой Отечественной войны.

   С документальной точностью в книге приводятся свидетельства о тяжелой, рабской жизни простого украинского крестьянина на Николаевщине в 30 – 50-е годы прошлого столетия.

---

   Тогда, после срочной службы в Пограничных войсках, я учился в Голицынском Высшем пограничном военно-политическом  училище  КГБ СССР  и, окончив второй курс, приехал домой на летние каникулы.

   Разговор о том, как искусственно был организован голодомор на Украине, возник как-то неожиданно: мы тогда ехали с отцом на велосипедах вдоль лесополосы  к нему на родину, в почти заброшенное село Сергеевку. Оно было километрах в десяти от станции Новополтавка – нашего поселка.

   - Никакого искусственно созданного голодомора на Украине не могло быть,- горячо возражал я тогда  своему отцу, который тоже, после раскулачивания его родителей, сам чудом выжил, в полной мере испытав на себе, что такое голод. – Не может партия созданная народом и для народа –  уничтожать свой же народ!  Это все басни,- доказывал  я ему тогда. - Нам в училище преподаватели рассказывали, что голод был не только на Украине, и что виноваты в этом были националистические контрреволюционные силы и кулаки, прятавшие хлеб от народа,… а особенно эти националистические контрреволюционные силы и кулаки зверствовали тогда на Украине - это они спровоцировали на Украине голод!  

   Тогда я еще не понимал, что мои еще не окрепшие мозги, были подвержены в училище сильнейшему идеологическому и психологическому воздействию: мысль о «самом справедливом строе» и «коммунистических идеалах», которые я должен был с оружием в руках защищать «до последнего вздоха» или «до последней капли крови», настойчиво вдалбливалась в мою, еще не засоренную «вредными идеями»,  голову. А после окончания такого заведения, «правильное» представление об образе жизни в Советском обществе должно было  крепко и надолго закрепиться  в моих мозгах. Так оно долго и было: я частенько ставил себя в глупое положение, когда в дискуссиях со старшими по возрасту людьми страстно доказывал им, что более справедливой и более правильной жизни, чем в Советском Союзе, где страной рабочих и крестьян руководит созданная гениальным  Лениным мощная  руководящая и направляющая сила в виде КПСС, и быть не может.

   - Ну, наверное, ты прав,…- после продолжительной паузы сказал мне тогда мой отец, видимо, боясь ставить под сомнение правдивость того, чему учат его сына в таком престижном заведении, как Высшее училище КГБ.

   После того, как отца жены его родного брата  в 1947 году арестовали и отправили на Калыму за то, что он на работе неосмотрительно нелицеприятно высказался в адрес руководства страны, в принудительном порядке вынуждавшего каждого Советского человека приобретать  Государственные облигации, при этом,  высасывая  из карманов нищего, измученного голодом  народа последние гроши, а потом, когда мужа его же старшей дочери - учителя математики и директора школы - как родственника «врага народа», отправили туда же, видимо посчитав, что с лопатой в руках он принесет государству больше пользы чем в школе, мой отец – ветеран войны, до конца жизни боялся сказать что-либо не так  или не то, что можно  было бы говорить вслух. Он боялся, что его, не дай Бог, кто-нибудь не правильно поймет в разговоре или где-нибудь скажет о нем не то. Он даже боялся, что о нем кто-то может плохо подумать, со всеми вытекающими из этого тяжелыми последствиями. 

   -  Но, - мучаясь от бередивших его душу тяжких мыслей, продолжал он тогда начатую со мной беседу, - когда я вспоминаю свое детство и молодость, то мне, кроме нищеты, голода и войны, и вспомнить нечего.

    Он около минуты ехал на велосипеде молча, окунувшись в свои горькие воспоминания и  размышляя о чем-то. Затем,  словно борясь с собой, он вновь заговорил:

   -  Жили мы тогда в селе Баштанка у родителей моей мамы, и в том доме, кроме нас - шестерых детей, еще шестеро взрослых было, и был у нас дом под камышом, лошадь и корова с теленком – а назывались мы, как ты говоришь, – «кулаками»…

   Запнувшись от волнения, отец замолчал, но через минуту продолжил:  

   Если бы ты знал, Слава,  как это бывает на сердце тяжело,  когда ты, твои дед с бабой, мать с отцом, братья и сестры уже пухнуть от голода стали, а к тебе в дом приходит сытая бригада комсомольских активистов вместе с солдатами и  перерывает в нем все верх дном в поисках спрятанных продуктов.  Я помню, до маразма тогда дело дошло: они из туалета ведрами говно черпали,… кривились от вони, но черпали, до последнего надеясь найти там спрятанные нами деньги и золото… И это у нас! У людей,  которые сначала остатками макухи с водой питались - как свиньи, а потом мышей, пока двигаться могли, ловили. 

   - Такого не могло быть,… это не правда,  – сказал я тогда отцу. - Я никогда не поверю, что наша армия  использовалась для того, чтобы изымать у голодных людей последний кусок хлеба… 

   Отец горько усмехнулся.  

   - Рылись тогда у нас  эти солдаты целый день, отца моего и деда Дмитрия они жестоко избивали: требовали, чтобы они указали, где золото спрятали. И с пустыми руками они все равно не ушли: они все наши подушки, чашки и ложки, уходя, с собой тогда забрали.  А через неделю нас вообще из дома выгнали,… хорошо еще, что хоть лопату нам тогда удалось с собой унести: мы землянку за Баштанкой вырыли и жили там. Мне тогда всего семь лет было, но я прекрасно помню, как мне все время кушать хотелось, и как мои мама с бабушкой плакать не переставали.

   Тогда же, в страшных муках, умер сначала старший брат моей мамы Сергей, а потом, через некоторое время, от истощения умер и дед Дмитрий. В это же время пропала и наша соседка по дому - Соня. Она вечером вышла из землянки, и больше ее никто никогда не видел,… кто-то убил и съел ее, бедняжку - ей тогда лет восемь было. - После некоторого молчания, отец тусклым голосом добавил: - страшное это было время, обезумевшие от голода люди тогда человеческий облик теряли, они буквально охотились за детьми. 

   - Бандитов и идиотов у нас в стране всегда хватало,- по-прежнему отстаивая невиновность Советской власти в происходящем, непоколебимо твердил я тогда, - это все были перегибы на местах…

   Боже, как я был тогда глуп!

   А отец не стал со мной спорить и доказывать мне мою неправоту. Он понимал, что помимо его горькой правды, существует еще и другая, с которой ему бесполезно спорить, это та «правда», которая нужна государству, а сын его теперь государственный человек – будущий офицер Пограничных войск КГБ СССР.     

   …Пауза в разговоре с бабой Килей была продолжительной. Я влил в большой граненый стакан вино, выпил и, вновь обращаясь к ней, спросил:

   - Бабуся, а дальше, что было?

   - Дальше?.. – окунувшись в воспоминания, баба Киля вновь на несколько секунд замолчала, затем вновь продолжила свой рассказ: - А дальше, когда мы немного оклемались от голода, мы вновь светлое будущее продолжали строить – работали бесплатно в колхозе от зари до зари, как волы. При этом независимо от того, получали мы оплату за свой труд или нет, мы по-прежнему обязаны были платить государству бешеные налоги.  Но самое противное было даже не это, а то, что если мы вовремя не сдадим все то, что нам полагалось сдать в виде налогов, то к нам в дом мог запросто прийти любой комсомолец или член сельсовета и с целью взыскания недоимок обшарить весь дом. Он мог избить или забрать любого, а мог и из дома всю семью вместе с  детьми на улицу выбросить - за неуплату тех, установленных государством кабальных налогов, даже в лагеря людей отправляли, лет на десять. Бедные люди тогда в постоянном страхе жили и даже вынуждены были шепотом в домах своих между собой разговаривать, чтобы, ни дай Бог, борец за «народное» счастье какой-нибудь  не услышал их недовольство жизнью такой.

    Помню, как весной – до войны это еще было, зашла я к своему брату Сене – мужу бабы Веры, и с ужасом увидела его лицо: оно было все синим, а губы его были расквашены так, что он не мог даже рот открыть. 

   Оказалось, что в тот день он с уже опухшими от голода ногами работал на тракторе в поле – это был единственный трактор в нашем колхозе, а Сеня был у нас единственным трактористом, так вот, будучи голодным, он, когда шел домой после работы, решил зайти на ферму молока попить. И в тот момент, когда доярка налила ему в стакан молоко, и он поднес его к губам, в помещение вошел еще один борец за «счастливую» жизнь - активист местный, Шурка Марцинкевич. Моментально озверев, он сначала выбил из руки Сени стакан с молоком, а потом стал жестоко избивать его. Досталось тогда и доярке за то, что она народное добро разбазаривает. 

   - Боже,… Боже… - после продолжительного молчания, горестно раскачиваясь из стороны в сторону, вновь заговорила баба Киля, -  как же это нужно было этим строителям коммунизма людей своих ненавидеть,  чтобы за стакан  молока так жестоко опухшего от голода  человека избить. А самое страшное было тогда то, что жаловаться на этих партийных активистов людям было некому  – это была власть наша.