Альманах - «На суше и на море». Выпуск 2

• Название: «На суше и на море». Выпуск 2
• Автор: Альманах
• Издательство: Государственное Издательство Географической Литературы
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1961

Это второй выпуск художественно-географического сборника «На суше и на море». Как и первый, он принадлежит к выпускаемым издательством книгам массовой серии «Путешествия. Приключения. Фантастика».

Читатель! В этой книге ты найдешь много интересных рассказов, повестей, очерков, статей. Читая их, ты вместе с автором и его героями побываешь на стройке великого Каракумского канала и в мрачных глубинах Тихого океана, на дальнем суровом Севере и во влажных тропических лесах Бирмы, в дремучей уральской тайге и в «знойном» Рио-де-Жанейро, в сухой заволжской степи, на просторах бурной Атлантики и во многих других уголках земного шара; ты отправишься в космические дали и на иные звездные миры; познакомишься с любопытными фактами, волнующими загадками и необычными предположениями ученых.

Обложка, форзац и титул художника В. А. ДИОДОРОВА

http://publ.lib.ru/publib.html

---

Повесть

Диме Поспелову, товарищу

ЭТО, пожалуй, дневник, а не повесть.  Дневник одного   путешествия. Автор впервые сошел с городского асфальта. Он ходил и смотрел, старался понять то, что видел. Подчиняясь настроению, он становился иногда излишне серьезен, подчас — того хуже — впадал в пафос, а частенько улыбался там, где этого, быть может, и не следовало делать. Он заранее просит извинения.

И благодарит своих спутников, которые не раз выручали его, новичка, и были веселыми твердыми друзьями в походе.

«Научились ли вы радоваться препятствиям?»

(Надпись на одном из высочайших тибетских перевалов)

СТУДЕНЧЕСКАЯ СТОЛОВАЯ

Я получил на выдаче гороховый суп, шницель с тушеной капустой и компот. За столиком у окна обедали трое парней и девушка. Я пожелал им приятного аппетита и сел рядом.

Девушка была красива, это я заметил сразу. Парни — рослые, широкоплечие — тоже понравились мне. Они ели и беседовали. Принимаясь за суп, я невольно прислушался.

Они говорят о Кухистане. Мне незнакомо это слово, но я начинаю улавливать, что Кухистан — страна где-то на Памире… Впрочем… это Памиро-Алай, потому что собеседники предполагают выходить из Сталинабада на север.

Первое я съел с аппетитом. И только за шницелем смог прислушаться внимательнее.

— Если отыщем Гиссарский перевал, — слышу я, — впереди останется только Гава.

— Та самая? — спрашивает девушка.

— Да. Но мы пройдем. Их поздно винить…

— Винить-то уже некого…

В переполненной столовой повеяло холодом ледяных вершин. Сплошным хребтом выстроились они за окном на противоположной стороне улицы.

— А если нет такого в природе Гиссарского перевала?

— Тогда пройдем через Мухбель. Банально — ниже четырех тысяч метров.

Мой шницель показался мне зажаренным на походном костре. Он пахнул дымом и еще чем-то. Он был овеян романтикой и звал в путь.

Я сказал:

— Гиссарский перевал? Это что-то знакомое. — И смущенно принялся за компот.

— Возможно, — дружелюбно ответили мне, — только нет на карте пока такого перевала. Вы, очевидно, имеете в виду Гиссарский хребет..

Но помню, допил ли я компот. Вероятно, да. Не это важно. Неизвестный перевал… Быть может, последний девственный перевал на старой утоптанной планете. У меня зачесались подошвы, запотели стекла очков, и сливовая косточка встала поперек горла. Я заговорил страстным шепотом. Так, вероятно, признаются в любви. Я был пылок и нетерпелив. Сгорал от желания. Таинственный перевал влек меня.

Парни смотрят с любопытством.

— Что ж, можно подумать, — замечает девушка.

Они встают и предлагают мне идти вместе с ними. В Кухистан? Пока нет. На шестнадцатый этаж, в одну из комнат студенческого общежития.

ПЛАНЕТА ЗЕМЛЯ

Обыкновенный кусок красного гранита величиной с кулак, но в нем заключена тысяча историй. Как он попал в эту комнату? Венчал ли он вершину горы или под ним десятилетия пролежала трагическая записка? Или об этот камень споткнулась лошадь с последним продовольствием и сорвалась в пропасть? Откуда, с какого конца тропы принесен он сюда?

Я оглядываюсь, ища ответа, но вижу лишь затылки и спины, склоненные над картой-километровкой.

Странно выглядит эта карта. Четкие линии хребтов внезапно обрываются посреди нее; тропы, нанесенные пунктиром, петляют, описывая кольца в обход вершин, и тоже вдруг исчезают; снова появляются, точно из ничего, за слепым бельмом, делают очередную петлю и пропадают опять… Судя по масштабу, каждое белое пятно занимает не более нескольких квадратных километров, и все же это настоящие белые пятна, как некогда Америка, Австралия или Антарктида. Кухистан — «Страна гор» в переводе с таджикского. Это и название, и определение.

Составив маршрут по-иному, мы прошли бы через богатейшие виноградники и хлопковые поля долины Зеравшана, через колхозные фруктовые сады южных склонов Гиссара. Это советский край, «нашенский». Но наш путь лежит через дикие, еще не возделанные человеком места. С каждым годом их становится в Кухистане все меньше.

Где-то в одном из белых пятен предполагается перевал Гиссарский, о котором еще в прошлом веке узнал от горных таджиков путешественник А. П. Федченко. Перевал — конечная цель. Конечная, и только. К нему можно выйти более коротким путем, чем тот, который наметили мои новые знакомые. Но они хотят узнать как можно больше о труднодоступном крае, потому что каждый из них молод и одержим любопытством.

— Конечно, — говорят они, — пароходы и самолеты пересекают землю в любых направлениях. Но под килем комфортабельного судна остаются таинственные глубины, менее известные, чем поверхность Луны, а за воздушными лайнерами, пересекающими в сутки целые континенты, возможно, следят расширенные первобытным ужасом белесые глаза галуб-явана, «снежного человека»…

Вот этот обыкновенный кусок гранита, загадочный, как отшлифованный алмаз, позволяет мне ощутить правоту французского писателя — авиатора де Сент-Экзюпери: «Дороги веками вводят нас в заблуждение. Они избегают бесплодных земель, скал и песков; они служат нуждам человека и тянутся от родника к роднику… Только с высоты наших прямолинейных траекторий открываем мы основу основ планеты — фундамент из скал, песка и соли, на котором, словно мох среди камней развалин, иногда отваживается цвести жизнь».

Вот и мы собираемся свернуть с привычной дороги и пойти напрямик по планете, увидеть ее изначальную основу, не потревоженную человеком.

Я говорю «мы», однако с тревогой ожидаю окончательного решения.

— Из новичков группа может взять под свою ответственность лишь кинооператора или журналиста, — говорит Сергей, руководитель группы. — Жаль, что вы не кинооператор.

Римляне говорили «божественный Случай». Богиня моего случая выглядит превосходно: в белых одеждах с беспечным лицом. Она совершенно не постарела с античных времен, и зовут ее Нина. В данную минуту она улыбнулась мне.

Волнуясь, я беру с этажерки таинственный камень, точно принесенный с других миров, и рука моя нащупывает отшлифованную грань. Древний скребок… Тотемическое изображение… Вековая работа волн…

На гладкой поверхности укреплена рыжая металлическая ящерица и бронзовая чеканная надпись: «Промартель „Возрождение“. Бобруйск».

СПУТНИКИ

Рюкзак достался мне в наследство от Сергея: он купил новый. Нина, кажется, задета этим.

— Помнишь? — говорит она. — Он затлел на Камчатке от костра, я еще штопала… Вот здесь. — Она трогает грубую дерюжную заплату. — А на Алтае он упал в воду, помнишь, Сережа?

— Помню. Жрать было нечего: сахар растаял.

— Мы еще в него ноги прятали, когда замерзали на Кольском.

— Да, приятное воспоминание, — соглашался Сергей.

Исторический рюкзак промаслен, закопчен и вытерт на спине и лямках. Он гнется в руках, как жесть.

Без связи с Сергеем рюкзак, видимо, не вызвал бы у Нины столько воспоминаний. Она еще долго в задумчивости мнет пальцами жесткий брезент, а Сергей в эту минуту пересчитывает консервные банки.

Вещи в рюкзаках делятся на общественные и личные. Общественные — это палатка, альпинистские веревки, продукты. Личные — все прочее, в зависимости от вкусов. Один любит одеться потеплее, другой привык ежедневно бриться.

Саша не берет с собой даже одеяла, не говоря уже о кружке с миской, зато в рюкзаке у него целая библиотечка: томик Гейне, «Теория относительности» в популярном изложении и «Приключения Чиполлино».

— Насчет миски понятно: из ведра будешь хлебать, — замечает Сергей. — Но как ты спать будешь?

— А я посередке лягу, — беспечно отвечает Саша. — По кусочку одеяла достанется.

Вообще же вид у него самый походный: штормовка с раскрытым воротом, на ногах — выпрошенные у Юрия ботинки с шипами, которыми Саша цокает по комнате, как лошадь.

Нине вручается походная аптечка; принято считать, что женщинам присуще милосердие. У Юрия — хозяйственные предметы: топор, нож и сковородка. Я запасся папиросами. Личные документы — тоже в какой-то мере общественный груз; их сдают Сергею. В каждом рюкзаке двадцать пять килограммов общественного груза и килограммов пять личного.

Остаются ведра. Они не тяжелы, но занимают много места и гремят при каждом движении. Взгляд Сергея останавливается на моей ноше, и он борется с искушением. У меня вполне безразличное лицо. Юрий молча начинает выкладывать из рюкзака свои носильные вещи.

— Погоди, — останавливает его Сергей. — Это Саше. Вместо миски.

— Идет, — легко соглашается Саша. — А фотоаппарат вместо одеяла?