Грегор Самаров - На троне великого деда

• Название: На троне великого деда
• Автор: Грегор Самаров
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-060-8

За 186 дней своего царствования Пётр III издал 192 указа, из них указы о дворянской вольности, отмене Тайной канцелярии и прекращении преследований иноверцев свидетельствовали о незлобивом характере правителя. Но воспоминания современников о Петре противоречивы. Автор представляет свой взгляд на личность императора.

---

XXI

Пётр Фёдорович перенёс свою резиденцию в Ораниенбаум и, всё более и более увлекаясь, занимался там приготовлениями к датскому походу, причём не упускал случая упражнять и усовершенствовать по прусскому образцу свою голштинскую гвардию, которая всюду сопровождала его и для которой были устроены в конце парка лагерь и небольшая крепость.

Графиня Елизавета Воронцова переехала вместе с ним и, не имея теперь причин бояться императрицы, устроила себе, точно супруга императора, собственный двор, около которого теснилась теперь большая часть всего общества, могущего дышать лишь отблеском власти и могущества.

Влияние и значение Воронцовой возрастали с каждым днём, несмотря на то, что во время устраивавшихся каждый вечер вакханалий, в которых император искал отдохновения от душевной и физической усталости дня, часто происходили бурные сцены, причём он сплошь и рядом грозил Елизавете Романовне Сибирью, но зато в иные дни он давал ей обещания жениться на ней и короновать, по примеру Петра Великого, в Москве императрицей.

Вместе с тем он то и дело посылал курьеров справляться о ходе постройки дома в Шлиссельбурге.

Несчастный Иоанн Антонович был увезён Корфом несколько дней спустя после посещения императора в Петербург. Его поселили в доме фельдцейхмейстера графа Петра Ивановича Шувалова на Фонтанке; хотя он и не смел покидать его, однако ему, проведшему всю жизнь в тюрьме, этот дом, в котором он был господином и при котором имелся небольшой, но искусно разбитый садик, казался раем.

Пётр Фёдорович приказал привезти к себе отца Филарета; когда монах появился пред ним с печальным против обыкновения лицом, с опущенными долу глазами и не поднял руки для благословения, император дружески хлопнул его по плечу и сказал:

— Я обещал вам, благочестивый отче, облегчить долю узника, о котором вы напомнили мне после смерти императрицы. До сих пор государственные дела не давали мне возможности выполнить обещанное; но я не забыл об этом. Я отпер узнику темницу. Вас проведут в дом, отведённый ему, вам будет поручена высокая честь подготовить его к тому, чтобы он мог вскоре занять подобающее его имени и рождению положение в свете.

Отец Филарет долго глядел на императора проницательным взором.

— Поздненько же вы вспомнили об обещании, ваше императорское величество! — холодно произнёс он. — Но я буду молить Бога, дабы Он зачёл вам благодеяние, оказанное узнику. Я помню также, что одновременно с обещанием позаботиться о несчастном отпрыске Петра Великого вы дали мне также обещание быть верным слугой церкви и защитником её против всех зол и напастей. Вместо этого вы намереваетесь теперь оскорбить её и уменьшить её права. Я всего лишь незначительный слуга церкви, но и я имею право свидетельствовать пред вами о данном вами обещании. Поверьте мне, Бог не допускает насмешек над Собой, если вы нарушите свои обещания и будете продолжать преследовать святую церковь. Бог отвернётся от вас и пошлёт несчастье и беду на вашу голову; ведь Господь Бог, а не кто иной, доставляет князьям мира земную власть и могущество; Он даёт корону, но может и отнять её.

— Дерзкий поп!.. Как ты осмелился? — вспыхнув гневом, вскрикнул Пётр Фёдорович, но тут же сдержался и, близко подойдя к продолжавшему стоять спокойно монаху, произнёс: — Вы правы, батюшка, в отношении церкви; я вовсе не хочу заходить далеко в ссоре с ней. Я уже вернул из ссылки митрополита, которого хотел было наказать за сопротивление моим желаниям; я не хочу пускать в ход насилие, но уверен, что он признает обязанности церкви принести и со своей стороны жертву ради императора и России.

— Церковь не побоится жертвы, раз дело зайдёт о защите родины, — произнёс монах, на которого заигрывания императора оказали столько же влияния, сколько и вспышка гнева пред тем, — но церковь не имеет права позволить умалить имущество, так как оно принадлежит бедным и нуждающимся, матерью коих она является. А теперь дело идёт о пролитии русской крови ради расширения пределов страны, не имеющей с нами ничего общего.

— Эта страна — страна вашего императора. Война, в которой я требую поддержки церкви, должна будет быть ведена для защиты моей чести против надменного врага. Разве ваш император, покровитель вашей церкви, не имеет права на вашу помощь?

— Не требуйте от меня ответа на этот вопрос, ваше императорское величество! Не мне определять обязанности и права церкви. Высокопреосвященный владыко, глава которого озарена Самим Богом, даст вам ответ; но берегитесь поднимать против него руку насилия! На его защиту восстанут все ангелы и святые мученики церкви. Я же лично приношу вам свою искреннюю благодарность за то, что вы изволили доверить мне Иоанна Антоновича. Я исполню ваше поручение, но раньше я должен испросить на это разрешение владыки, потому что без его согласия я не могу покинуть монастырь.

— Сделайте это, сделайте, батюшка! — произнёс Пётр Фёдорович и, точно озарённый внезапной мыслью, ближе подходя к собеседнику, глухим голосом прибавил: — Вы — человек, могущий хранить тайну, вы русский и любите потомков своих царей.

— Да благословит Господь эту кровь и да сохранит её во веки веков, — сказал отец Филарет, причём его лицо просияло высоким воодушевлением, после чего, кинув на императора строгий взор, он прибавил: — Если только она не отвратится от единой истинной православной церкви.

— Так вот, — продолжал Пётр Фёдорович, — тот Иоанн Антонович, который томился всю свою молодость в заточении, происходит от крови Петра Великого; вы видели его, и по наружности он — настоящая копия могучего царя, заставлявшего трепетать пред Россией всю Европу. Известно ли мне то же самое насчёт ребёнка, называемого моим сыном? Он — сын той немки, которую дали мне в жёны на моё несчастье, это я знаю наверно, — воскликнул государь с насмешливым хохотом, — но сродни ли он мне, этого я не знаю; почему бы тогда не поменяться ему местами с тем Иоанном Антоновичем, в котором бесспорно течёт кровь Петра Великого? Иоанн Антонович — отпрыск рода старинных царей, он принадлежит к вашей церкви, в которую вы ввели его сами; что сказали бы вы на то, если бы я возвёл его на ступени моего трона, чтобы со временем оставить ему венец, который покоился ещё на его младенческой колыбели?

— Государь, государь! — воскликнул отец Филарет, который при этих заявлениях императора не мог сохранить своё невозмутимое спокойствие. — Государь, остановитесь! То, что вы говорите, ослепляет меня и приводит в смятение… Какое чудо сотворил бы Господь, если бы вознёс наконец это дитя, которое Он вёл путём долгого тюремного искуса, на престол его предков! Но мой взгляд, государь, слишком ограничен; не требуйте от меня ответа!.. Я буду лишь молить Бога, чтобы Он просветил вас… И Господь смилуется над Россией. Он внушит вам то, что справедливо.

Пётр Фёдорович, по-видимому, довольный впечатлением, оказанным на монаха его словами, сказал в ответ на это:

— Россия, имеющая в вас достойного сына, будет мне благодарна. Идите же теперь, просите высокопреосвященного владыку, чтобы он разрешил вам принять на себя заботу о благородном несчастном царевиче!.. Во дворе вы найдёте заложенный экипаж; воспользуйтесь им, чтобы отправиться в Невскую лавру, после чего он отвезёт вас к вашему питомцу.

Пётр Фёдорович позвонил и приказал вошедшему камердинеру проводить монаха до кареты, поданной уже к крыльцу.

Отец Филарет откланялся, совершенно сбитый с толку всем слышанным, и на этот раз, переступая порог, обернулся, чтобы благословить издали императора.

Монах, громадная фигура которого занимала весь кузов кареты, был быстро подвезён лошадьми с императорской конюшни к широко раскинувшемуся монастырю благоверного князя Александра Невского на берегу Невы.

Брат-вратарь остолбенел от изумления при виде приехавшего в придворной карете отца Филарета, который пользовался высоким почётом у всей монашествующей братии в лавре, а также был облечён особым доверием высокопреосвященного владыки Феофана. Но царский духовник, обыкновенно по возвращении из города всегда находивший для смиренного инока у ворот обители какое-нибудь приветливое, назидательное или шутливое слово, а также часто наделявший его вкусными гостинцами, в изобилии получаемыми от многочисленных почитателей, прошёл на этот раз мимо с безмолвным, важным кивком головы и тотчас; пройдя через двор, поднялся в покои владыки в среднем монастырском корпусе.

Покачивая головой, смотрел ему вслед вратарь.

— Неужели Господь просветил императора, — промолвил он про себя, — и государь также избрал достойного старца себе в духовники, как он был некогда избран почившей в Бозе благочестивой императрицей Елизаветой Петровной? Да, да, видно, так оно и будет; иначе не приехал бы он сюда в императорской карете! И, должно быть, что-нибудь особенное взволновало отца Филарета, если он, не ведающий гордыни, прошёл сегодня мимо меня, не поздоровавшись.