Фриц Лейбер - Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы

• Название: Избранное. Том 2: Серебряные яйцеглавы; Ночь волка; Рассказы
• Автор: Фриц Лейбер
• Издательство: А.С.К.
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1993
• ISBN: 5-7707-0647-3

До другого тому вибраних творів видатного американського письменника Фріца Лейбера (1901–1992), неодноразового лауреата літературної премії «Х’юго», увійшли науково-фантастичний роман «Срібні яйцеголови», цикл повістей «Ніч вовка» та оповідання, вперше перекладені російською мовою.

---

Здесь Джордж сломался и выложил все как есть: невероятный рассказ Дэйва, его поиски золота и серебра для превращения их в металл тверже алмаза, будильник, являвшийся машиной времени, — словом, все. К счастью, Джорджу удалось избежать обвинения в убийстве, по поводу которого ему уже стали задавать прозрачные вопросы. Действительно, накануне вечером Дэйв заходил к нему в лавку, они даже положили пожертвование в часы, и Дэйв их спрятал, но после ухода Дэйва к нему заглянуло несколько его хороших друзей по клубу любителей фантастики, и они все еще находились в его лавке в тот момент, когда Дэйв вылетел из окна с диким завыванием, походившим больше на крик ярости, чем страха, как потом описывал это один напуганный бродяга.

Но делая столь необходимое для себя признание, Джордж сообщил и кое-что еще, что укрепило людей из Министерства в их сомнениях насчет его психического состояния. Согласившись с тем, что Дэйв был явный аферист и пользовался дубликатом ключа, дабы тайно возвращаться в лавку и опустошать машину времени, он продолжал настаивать на том, что погибший мошенник все-таки являлся доверенным лицом жителей будущего.

По этой новой своей версии, Джордж всегда ощущал, что в словах Дэйва не все было гладко. В самом деле, ведь жители будущего никак не могли путешествовать во времени сами, они посылали через тысячелетия в прошлое только свои мысли, но иногда им удавалось переправлять небольшие партии металла при условии, что на другом конце была подходящая установка. Не сознавая, что просто следует их могучему внушению, Дэйв и взялся провернуть свою аферу.

Как взволнованно заметил Джордж, этим могут объясняться и приступы раздражительности и подозрительности Дэйва, очевидно, соответствовавшие моментам, в которые вневременная аппаратура действительно функционировала; этим же якобы объяснялось и самоубийство Дэйва, вызванное осознанием того, что с ним, незаурядным преступником, кто-то умудрился вести нечестную игру.

Но людей из Министерства финансов нельзя было купить на подобные заверения, хотя они и не высказали этого Джорджу напрямик. Они даже некоторое время соглашались с ним, намереваясь выяснить все мелочи и занимаясь таким серьезным делом, как разглядывание будильника, наполненного накануне вечером серебром и золотом. И с абсолютной уверенностью заключили, что он пуст.

— Нет, погодите, в нем что-то есть, — вдруг произнес один из них и вытряс из корпуса крохотную, сделанную из тусклого металла пуговицу в форме звезды с приколотой с обратной стороны булавкой. Он внимательно осмотрел ее, прищурился и положил на стол.

Он уже хотел сказать: «Этот Кантариан, несомненно, был просто помешан на мелочах. Он ведь говорил, Мэрсер, что вам достанутся всякие знаки благодарности от хороших людей, и на самом деле приготовил дешевую пуговицу с выгравированной надписью „Воин времени“. Таким вот жалким образом он выставил вас, Мэрсер, ребенком, который пишет на телевидение, чтобы ему прислали значок космонавта».

Вместо этого он мельком взглянул на Джорджа и довольно непрофессионально поддался внезапно охватившему его порыву.

— Возможно, вы бы хотели сохранить это, — мягко проговорил он, протягивая пуговицу Джорджу.

В этот момент его лицо приняло довольно-таки растерянное выражение, но секундой позже он пожал плечами и вслед за другим своим коллегой вышел из лавки.

Однако это выражение не ускользнуло от внимания Джорджа, поскольку он сидел как раз со стороны проникавшего в комнату света. Именно оттого, что он заметил эту растерянность, он почувствовал в себе силы храбро противостоять и факту потери сбережений, и даже нескончаемым упрекам жены. Если станет совсем туго, он просто улыбнется и заглянет в свой нагрудный карман, где была приколота маленькая дешевая пуговица (правда, уже с вправленным плоским бриллиантом в центре) с надписью «Воин времени» — звезда из тусклого металла, один конец которой отблескивал золотом; а когда он однажды провел ею по лежавшему на столе стеклу, на стекле осталась глубокая царапина. Позднее, решив проделать с ней пару опытов, Джордж обнаружил, что звезда оставляет царапины и на плоском бриллианте.

Р-румп-титти-титти-тум-та-ти

Однажды, в тот момент когда все молекулы мира и коллективного бессознательного разума приобрели такую скользкость, что стало возможным проскользнуть между ними в настоящее из прошлого, будущего или чего-то там еще, в мастерской художника-модерниста Саймона Грю собрались шесть серьезных интеллектуалов.

Среди собравшихся был Тэлли Б. Вашингтон, джазовый барабанщик. Он тихонько постукивал по серому, выдолбленному из какого-то африканского дерева чурбану и размышлял над композицией, которую хотел назвать «Дуэт для водяного молота и свистящего водопроводного крана».

Там были Лафкадио Смитс, художник по интерьеру, и Лестер Флегиус, дизайнер. Они вели очень интеллектуальную беседу, но в душе каждый желал найти соответственно: первый — поистине привлекательный рисунок для обоев в стиле модерн, а второй — по-настоящему новый мотив в промышленной рекламе.

Там были Гориус Джеймс Мак-Интош, психолог лечебницы для душевнобольных, и Норман Сэйлор, специалист по истории культуры человечества. Гориус Джеймс Мак-Интош пил виски и мечтал о психологическом тесте, с помощью которого контакт с психически больными устанавливался бы лучше, нежели с Рорсхахом или ТАТом. Норман Сэйлор ни о чем особенном не думал и ничего не пил, а просто курил свою трубку.

Мастерская была очень большая и с очень высоким потолком. Она и должна была быть такой, чтобы на ее полу могло разместиться одно из полотен Саймона Грю, отличавшихся огромными размерами, из-за чего в выставочных залах всегда не хватало места. Кроме того, здесь должны были поместиться очень высокие и очень прочные мастеровые леса.

Распростертый на полу холст был еще практически чист: не одной детали, расплывчатого пятна или мазка — только белый, цвета кости фон. На самом верху лесов располагались Саймон Грю, двадцать семь банок с краской и девять чистых кистей, каждая шириной двадцать сантиметров. Художник стоял на краю новой катастрофы — если хотите, наполовину им же самим и устраиваемой. Каждую секунду он мог окунуть любую кисть в одну из банок с краской и, размахнувшись, начать как попало хлестать ею в разные стороны, будто в руке была не кисть, а кнут. В результате рождался целый дождь брызг, падающих на холст беспорядочным, случайным, произвольным, стихийным и, следовательно, пятикратно модернистским рисунком, которому надлежало составить стержень композиции и определить очертания и ритм многих и многих последующих разбрызгиваний, а возможно — и нескольких настоящих мазков и экспрессивных клякс.

Когда темп подпрыгивающих шагов Саймона Грю ускорился, Норман Сэйлор мельком глянул наверх, особо, впрочем не беспокоясь. Все знали, что Саймон брызгает краской не только на холст, но также и на своих друзей, поэтому Норман направляясь в мастерскую, благоразумно надел выцветшую рубашку, старые теннисные туфли и обтрепанный твидовый костюм, который носил, будучи еще преподавателем-ассистентом, а его кепи для рыбалки лежало невдалеке, так что не составляло никакого труда до него дотянуться.

Все пять кресел, в которых сидели интеллектуалы, были вплотную придвинуты к стене. Сегодняшний холст на полу казался громадным даже для Саймона.

Что же касается художника, то он расхаживал взад-вперед на самом верху своих лесов, упиваясь откровением нового зрения, знакомым лишь художнику-модернисту, следующему великой традиции Василия Кандинского, Роберта Мазервэлла и Джексона Поллока — это когда разбрызгивают краску с шестиметровой высоты над прекрасно подготовленным, без единого пятнышка холстом. В такие, моменты Саймон ощущал особую благодарность за эти еженедельные собрания. Присутствие пяти его друзей способствовало созданию в мастерской поистине интеллектуальной атмосферы. С выражением счастья на лице слушал он и ритмичное постукивание Тэлли, и многозвучное журчание беседы Лестера и Лафкадио, и бульканье виски из бутылки Гориуса, и столь же умиротворенно наблюдал он за мистическими кольцами дыма, поднимавшимися из трубки Нормана. Все его естество как чувства, так и мысли — представляло собой чистый, готовый для поцелуя мироздания лист.

Между тем миг, когда все молекулы мира и коллективного бессознательного разума должны были обрести сверхскользкость, приближался.

У барабанившего по африканской колоде Тэлли Б. Вашингтона появилось ощущение какой-то подавленности, предопределенности, почти что мрачное предчувствие. Один из предков Тэлли в седьмом колене был шаманом дагомейского племени, что у африканцев соответствует понятию «специалиста в области искусства и психиатрии». Согласно бережно хранимому фамильному преданию, наполовину в шутку, наполовину всерьез утверждалось, что этот прапрапрапрапрадед Тэлли открыл Магию Идолов, с помощью которой можно наложить заклятие на весь мир. Но он погиб прежде, чем успел испробовать ее действие или передать открытие сыновьям. Сам Тэлли всегда скептически относился к этой Магии Идолов, но временами независимо от своей воли он с некоторой грустью все же задумывался о ней, особенно когда барабанил вот так по африканской колоде, пытаясь найти новый ритм. Сейчас в нем возникло именно это печальное, основанное на чувстве подавленности и предопределенности настроение — и разум его стал таким же чистым листом, как и разум Саймона.