Юлия Друнина - Полынь: Стихотворения и поэмы

• Название: Полынь: Стихотворения и поэмы
• Автор: Юлия Друнина
• Издательство: Современник
• Жанр: Лирика
• Год: 1989

Честность и прямота выражения чувств, активность нравственной и гуманистической позиции, поэтическая достоверность придают особую притягательность лучшим фронтовым стихам поэтессы. Скорбь о погибших однополчанах, думы о фронтовых буднях, о людях на войне постоянно звучат в произведениях автора. Свое отношение к жизни она проверяет, возвращаясь к воспоминаниям фронтовой юности.

Размышляет поэтесса о времени, о жизненном опыте, природе, о Правде и Добре, стремится сказать свое слово о международных событиях.

Особое место в творчестве Ю. Друниной занимает любовная лирика.

---

«Я принесла домой с фронтов России…»

Я принесла домой с фронтов России
Веселое презрение к тряпью —
Как норковую шубку, я носила
Шинелку обгоревшую свою.

Пусть на локтях топорщились заплаты,
Пусть сапоги протерлись — не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда…

О ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ

Мне при слове «Восток» вспоминаются снова
Ветер, голые сопки кругом.
Вспоминаю ребят из полка штурмового
И рокочущий аэродром.

Эти дни отгорели тревожной ракетой,
Но ничто не сотрет их след —
Потому что в одно армейское лето
Вырастаешь на много лет.

ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ

Машенька, связистка, умирала
На руках беспомощных моих.
А в окопе пахло снегом талым,
И налет артиллерийский стих.
Из санроты не было повозки,
Чью-то мать наш фельдшер величал.

…О, погон измятые полоски
На худых девчоночьих плечах!
И лицо — родное, восковое,
Под чалмой намокшего бинта!..

Прошипел снаряд над головою,
Черный столб взметнулся у куста…

Девочка в шинели уходила
От войны, от жизни, от меня.
Снова рыть в безмолвии могилу,
Комьями замерзшими звеня…

Подожди меня немного, Маша!
Мне ведь тоже уцелеть навряд…

Поклялась тогда я дружбой нашей:
Если только возвращусь назад,
Если это совершится чудо,
То до смерти, до последних дней.
Стану я всегда, везде и всюду
Болью строк напоминать о ней —
Девочке, что тихо умирала
На руках беспомощных моих.

И запахнет фронтом — снегом талым,
Кровью и пожарами мой стих.

Только мы — однополчане павших,
Их, безмолвных, воскресить вольны.
Я не дам тебе исчезнуть, Маша,—
Песней
                возвратишься ты с войны!

ЦАРИЦА БАЛА

Мы первый мирный женский день встречали —
Без смерти, без пожаров, без пальбы…
Ох мне б теперь тогдашние печали —
Стеснялась я окопной худобы!
Завидовала девицам дебелым —
В те дни худышкине были модны.
Три байковые кофточки надела,
Под юбку — стеганые ватные штаны.
Заправила их в катанки со смехом.
Была собою донельзя горда,
Уверена что пользуюсь успехом
Из-за своих «параметров» тогда.
Беспечно в рваных валенках порхала
Привычно, как волчонок, голодна…

Где эта дурочка — «царица бала»?
С кем кружится, нелепая, она?..

«Да, многое в сердцах у нас умрет…»

Да, многое в сердцах у нас умрет.
Но многое останется нетленным:
Я не забуду сорок пятый год —
Голодный, радостный, послевоенный.

В тот год, от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к жизни от войны.
Благословляя каждую минуту.

Как дорог был нам каждый трудный день,
Как «на гражданке» все нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.

И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо:
Год сорок пятый мной не позабыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!

«Русский вечер…»

Русский вечер.
Дымчатые дали.
Ржавые осколки на траве.
Веет древней гордою печалью
От развалин скорбных деревень.

Кажется, летает над деревней
Пепел чингисханской старины…
Но моей девчонке семидневной
Снятся удивительные сны.

Снится, что пожары затухают,
Оживает обожженный лес.
Улыбнулось,
                   сморщилось,
                                            вздыхает
Маленькое чудо из чудес.

БАНЯ

Я у памяти в плену,
Память в юность тянет!..
По дороге на войну
Завели нас в баню.
Мы разделись догола,
И с гражданским платьем
Жизнь гражданская ушла…
Дымно было в хате,
Там кипели чугуны,
Едким щелоком полны:
Щелок вместо мыла —
Так в те годы было.
Пар валил от черных стен,
Не моргнувши глазом,
Всех девчат
Старик туркмен
Кистью с хлоркой мазал!
Приговаривал, смеясь:
— Нэ смотрите строго.
«Автоматчики» у вас
Завэстись нэ смогут.
Зря ты, дэвушка, сэрдит!
Нэту, дочка, мыла…—
Вот каким в солдатский быт
Посвященье было!
Да, прелюдия войны
Прозаична малость…
Опустели чугуны,
Смыли мы усталость
И, веселые, потом
Вылетев в предбанник,
С визгом бросились гуртом
К обмундированью.
Вмиг на мокрые тела
Форму, а не платье!
— Ну, подруженька, дела!
Ты не девка из села,
А лихой солдатик!
До чего ж к лицу тебе
Гимнастерочка х/б!
Мы надели щегольски,
Набекрень, пилотки!
Ничего, что велики
Чуть не вдвое башмаки
В километр обмотки.
Все, подружка, впереди:
И медали на груди,
И другая доля —
Лечь во чистом поле…

— Стройсь! На выход!—
Взвился крик.
Вышли мы из бани.
Вслед смотрел туркмен-старик
Грустными глазами.
Может, видел дочь свою…
Он сказал:
— Ее в бою
Ранило, однако.
Но нэ очень тяжело…—
И добавил:
— Повэзло…—
А потом заплакал…

КОРОВЫ

А я вспоминаю снова:
В горячей густой пыли
Измученные коровы
По улице Маркса шли.
Откуда такое чудо —
Коровы в столице?
Бред!
Бессильно жрецы ОРУДа
Жезлы простирали вслед.
Буренка в тоске косила
На стадо машин глаза.
Деваха с кнутом спросила:
— Далече отсель вокзал?—
Застыл на момент угрюмо
Рогатый, брюхатый строй.
Я ляпнула, не подумав:
— Вам лучше бы на метро!—
И, взглядом окинув хмуро
Меня с головы до ног,
— Чего ты болтаешь, дура?—
Усталый старик изрек.
…Шли беженцы сквозь столицу,
Гоня истомленный скот.
Тревожно в худые лица
Смотрел сорок первый год.

ОПОЛЧЕНЕЦ

Редели, гибли русские полки
Был прорван фронт, прорыв зиял, как рана.
Тогда-то женщины, подростки, старики
Пошли… на армию Гудериана.
Шла профессура, щурясь сквозь очки,
Пенсионеры в валенках подбитых,
Студентки — стоптанные каблучки,
Домохозяйки — прямо от корыта.
И шла вдова комбата, шла в…  манто —
Придумала, чудачка, как одеться!
Кто в ополченье звал ее? — Никто.
Никто, конечно, не считая сердца.
Шли. Пели. После падали крестом,
Порою даже не дойдя до цели…
Но я хочу напомнить не о том,
Хочу сказать о тех, кто уцелели.
Один на сотню — да, таков был счет,
А счетоводом — сорок первый год…

На Красной Пресне женщина живет.
Нет у нее регалий и наград,
Не знают люди, что она — солдат.
И в День Победы не звонит никто
Смешной старушке в стареньком манто.
Ей от войны на память — только шрам…
Но женщина обходится без драм.
«Я, — говорит — везучая, жива!»
Далекая военная Москва.
Идет в окопы женщина… в манто —
Придумала, чудачка, как одеться!
Кто в ополченье звал ее? — Никто.
Никто, конечно, не считая сердца…

ОКОПНАЯ ЗВЕЗДА

И вот она — родного дома дверь.
Придя с войны, в свои неполных двадцать,
Я верила железно, что теперь,
Мне, фронтовичке, нечего бояться.
Я превзошла солдатский курс наук —
Спать на снегу, окопчик рыть мгновенно,
Ценить всего превыше слово «друг»,
И слову «враг», понятно, знала цену.
Изведала санбатов маету…
Одно не знала — никому не надо
Теперь мое уменье на лету,
По звуку различать калибр снаряда,
Ужом на минном поле проползать,
А если нужно — в рост идти под пули.
(В хвосте за хлебом у меня опять —
В который раз! — все карточки стянули…)
Меня соседки ели поедом:
— Раззява, растеряха, неумеха!—
Меня в свой черный список управдом
Занес, как неплательщицу, со вздохом.
Но главное, что сеяло испуг
Во мне самой и подрывало силы —
Неясность, кто же враг тебе, кто друг:
На фронте это невозможно было…
И все-таки, сейчас, через года,
Я поняла, солдаты, слава богу —
Окопная суровая звезда
В то время освещала нам дорогу.
И все-таки она нам помогла,
Там, где житейские бушуют войны,
Не вылететь из тряского седла
И натиск будней выдержать достойно.
Уметь спокойно презирать иуд,
Быть выше злости, зависти, наживы,
Любить любовь, благословлять свой труд
И… удивляться, что остались живы.

«Могла ли я, простая санитарка…»