Даррен О'Шонесси - Город смерти

• Название: Город смерти
• Автор: Даррен О'Шонесси
• Издательство: ACT
• Жанр: Городское фэнтези
• Год: 2001
• ISBN: 5-17-010456-1

Это — Город.

Город, в который попадают, чтобы остаться навсегда. Либо — мертвыми, которых никто и никогда не станет искать, либо — живыми. Живыми игрушками в руках тайного и безжалостного властелина — Кардинала.

Город, в котором убийцы не имеют ни прошлого, ни души. Ибо нет и не может быть души у созданных из ничего «айуамарка», совершающих положенное им и опять в ничто уходящих.

Это — Город.

Город преступления и насилия.

Город кровавого колдовства, пришедшего из темных, незапамятных времен.

Город, который сам — убийца, АЙУАМАРКА.

---

— Мы не знаем, — сознался врач. — Изучаем ее уже скоро четверть века, но причины так и не нашли. В молодости она была абсолютно здорова — и, сказать по чести, очень красива. Лет в двадцать семь она обнаружила, что ее лицо не стареет. Тело изменялось, но лицо сохраняло юный вид. Какое-то время она была в восторге: ведь каждая женщина мечтает навеки остаться молодой, правда? Но с течением времени она начала понимать, что влечет за собой эта особенность.

Она не старела. Телом — да, но не лицом. Точнее, лицо эволюционировало в обратную сторону, по-настоящему молодело. Тридцатипятилетняя женщина с соответствующим телом — и лицом подростка. Можете ли вы это себе вообразить, мистер Райми? Знать, что твое лицо останется неизменным навеки, что ты никогда не состаришься в отличие от своих друзей и родственников? Как идея забавно, но в реальном мире, в жизни, можете ли вы себе представить, какое это ужасное проклятие? Оно превращает вас в изгоя, неизбежно давит тяжким грузом на психику.

После знакомства с Кончитой я мог все это вообразить даже слишком хорошо.

— Когда она поняла, что ее состояние останется неизменным, она сошла с ума, — продолжал врач. — Случай безнадежный. Она пробовала исполосовать себе лицо, надеясь изуродовать его шрамами до неузнаваемости, победить свое тело. Не помогло. Болезнь оказалась сильнее. За несколько дней рубцы срослись и кожа разгладилась, словно ран никогда и не было. Это как-то связано с ее генами. Всех подробностей я не знаю: я пытаюсь излечить ее рассудок, а не организм.

Потом у нее случился нервный срыв, первый из многих. Оправившись, она пыталась скрыть свое лицо под толстым слоем макияжа, играть роль дамы в возрасте. Но она устала прикидываться и наконец, спустя несколько трудных лет, она предпочла ориентироваться на свое лицо, а тело маскировать под лицо.

— Не понимаю.

— Мистер Райми, она выглядела подростком — а потому взяла да обернулась подростком. Накупила молодежной одежды, а взрослую выкинула, начала вести себя как ребенок: есть, играть и мыслить по-детски. Изо всех сил постаралась убедить себя в том, что является маленькой девочкой, отказалась от прежнего образа жизни, от друзей и подруг, от мужа, от…

— От мужа? — вытаращил я глаза. — Она замужем?

— Да.

— Но вы ее зовете «мисс Кубекик».

— Это входит в правила игры. В ее фантазии нет и не может быть места для мужа. Чтобы стать подростком, она должна была бросить его и забыть. Он должен был прекратить существование — иначе она бы не поверила в сочиненный ею мир. Она вычеркнула его из своей жизни, объявила несуществующим, отказывалась на него смотреть, когда он пытался с ней повидаться. Взяла свою девичью фамилию и сделала вид, что никогда ее не теряла.

— Господи ты Боже, — вымолвил я, радуясь, что сижу на кресле — а то упал бы. — Но при мне она упоминала мужа. Ферди? Это его она имела в виду, верно?

— Да. Ей так и не удалось его забыть — не до конца, хотя она старалась. Память упорно возвращается к ней, напоминая об истине, ввергая в отчаяние. Для нас это самая серьезная проблема. В идеале мы хотели бы, чтобы она смирилась с реальностью, осознала свои страхи и переборола их, но этот подход мы уже пробовали — он не годится: она противоборствует всем нашим стараниям, впадает в буйство, когда мы пробуем ее урезонить, устраивает очередное покушение на самоубийство. Остается ей подыгрывать и молчать о муже, прежней жизни и ее подлинных проблемах. Но когда фантазия развеется и она вспомнит… — Врач бессильно пожат плечами. — Мы — не боги. Мы вместе с ней попались в капкан, и раз от разу капкан сжимается еще чуть туже, чуть быстрее. Зубья понемногу становятся острее. Однажды они разрубят ее — на том все и кончится.

Несколько минут мы молчали, размышляя об этой жуткой истории. Затем меня осенило.

— Но сегодня она не испытывала отчаяния, — сказал я. — Она говорила о муже, описывала его без обиняков — и не впала в истерику. Она знала, кто он такой. Она сказала мне, сколько ей лет. Конечно, она была печальна, но говорила разумно, толково, даже шутила по поводу своего возраста и вела себя так, как будто это несерьезная проблема. Складывалось впечатление, что она контролировала себя и ситуацию.

— Да, — пробормотал он, рассеянно потирая подбородок. — Не могу объяснить. Такого еще не было. Возможно, это знаменует начало новой стадии, стадии адаптации и примирения. Ведь она вам не сказала в открытую, что замужем, верно? Просто упомянула его имя. И все равно это однозначный шаг вперед. И свой подлинный возраст признала. Мы даже не были уверены, что она его помнит. Конечно, тут надлежит действовать осмотрительно. Придется собрать консилиум. Спустя столько лет…

— Ну а мне что делать? — спросил я. — Можно пускать ее ко мне в номер?

— Да конечно же! — возопил он. — Прогнать ее, когда… Пусть приходит к вам в номер, мистер Райми, и сидит столько, сколько вы хотели бы. Держитесь с ней так, как вы держались сегодня. Не лезьте с расспросами, не берите на себя роль психиатра, не пытайтесь с налету найти разгадку. Мы за ней последим, мои коллеги и я. А вы, мистер Райми, будьте ей просто другом, как и обещали. Бог свидетель, — пробормотал он, — как давно у нее не было друзей.

aimuari

Кончита стала приходить ко мне почти каждый день. Возвращаясь из офиса, я заставал ее уже у себя: свернувшись калачиком на кровати, она неотрывно глядела на телеэкран и переставала смеяться только для того, чтобы просто улыбнуться. Она смотрела только веселые фильмы — говорила, что хватит с нее своих бед и вообще кино для того и придумали, чтобы люди отдыхали в его особом мире от своей унылой и тяжелой жизни.

Мы играли в настольные игры. Я скупал их дюжинами. Мы перепробовали все, какие я смог найти, примитивные и сложнейшие: игры, требующие полной сосредоточенности, и игры, в которые можно играть с закрытыми глазами; игры, где выигрывает умелый, и игры, где все зависит от игральных костей. Но во всех играх, как правило, побеждала Кончита. Она объясняла это своим огромным стажем. «Лет двадцать, это самое малое, я играю в игры со своей душой, — поясняла она, — а когда твоя ставка — это здравый ум, относишься к игре всерьез».

О своей болезни и прошлом Кончита говорила без всякого стеснения. Она помнила все, хотя был период, когда у нее по-настоящему отшибло память. Она уверяла, что ей и вправду удавалось забыть, кто она на самом деле, полностью войти в образ четырнадцатилетней Кончиты Кубекик, у которой вся жизнь впереди. Когда же маска давала трещину и игра обрывалась, на нее тяжким грузом наваливалась реальность, стягивая петлю на шее.

И всякий раз Кончита стремилась поскорее вернуться в царство блаженного неведения. Сжиться с правдой ей было слишком больно. Когда-то, много лет назад, она попыталась смириться со своей болезнью — но не выдержала напряжения, сдалась. И вот теперь, после знакомства со мной она вновь решилась это сделать; и, несмотря на страхи, несмотря на приступы неуверенности в своих силах, Кончита все-таки упивалась своей новой свободой. Если верить ее словам.

Я чуть ли не силком познакомил ее с Адрианом. Вначале она упиралась, опасаясь, что появление новой переменной станет гибельным для хрупкого уравнения наших отношений.

Я чуть не охрип, улещивая ее. В итоге она согласилась, и мои надежды оправдались: Кончита с Адрианом отлично поладили. Я не открывал Адриану, сколько ей на самом деле лет, даже не упоминал о ее болезни. Для него она была просто необычной девочкой-подростком, с которой я познакомился случайно, невинной и беспечной, как все ее ровесницы.

Адриан приходил не каждый вечер, но раза два-три в неделю забегал обязательно: играл с нами в игры, смотрел обожаемые нами старые фильмы.

— Слушай, а между вами ничего такого, ну, предосудительного, нет? — спросил он как-то. — Ты с ней тайком не это самое?

— Нет, — остолбенел я. — Ты за кого меня считаешь?

— Погоди обижаться, друг, — продолжал Адриан, — мы все-таки в грязных кругах вращаемся. Пока твои руки относительно чисты, но мы оба знаем, что час расплаты близок. Очень скоро тебе придется доказать свою крутизну перед Фордом Тассо и Кардиналом. Показать, что ты способен на жесткие меры. Мы с тобой — разные люди, Капак. Я — простой шоферюга, мелкая сошка и этим доволен. Зла никому не желаю и надеюсь, пока живу на свете, не причинить вреда никому. А ты… Со дня на день ты начнешь запугивать людей, разбивать им головы. Убивать. Когда человек способен на такое, когда он готов на все, чтобы пробиться… По сравнению с этим научить девчонку любви — не самый невероятный грех, верно я говорю?

— Я к ней не притрагивался, — тихо произнес я. — Адриан, у нас совсем другие отношения. Я не такой. Есть вещи, на которые я никогда не пойду. Есть границы, которых я никогда не преступлю. Невинным людям я вреда не причиняю. По крайней мере сознательно. Намеренно. Со мной Кончита в безопасности — и это распространяется на любую женщину или ребенка. Я человек чести.