Илья Вергасов - Крымские тетради

• Название: Крымские тетради
• Автор: Илья Вергасов
• Издательство: Терра-Книжный клуб
• Жанр: О войне
• Год: 2005
• ISBN: 5-275-01283-7

Крым во время Великой Отечественной войны… Опустевшие пляжи и мраморные дворцы, разоренные виноградники и отчаянное сопротивление оккупантам — партизанское движение, активным участником которого был автор «Крымских тетрадей» — Илья Вергасов — бывший начальник штаба партизанского соединения, а позднее командир объединенного партизанского района в Крыму.

«Крымские тетради» — это взгляд изнутри на партизанское движение, — воспоминания о боях с карательными отрядами, о спасенных жемчужинах Крыма — знаменитых коллекционных винах, памятниках истории и архитектуры, среди которых был музей А. П. Ч ехова. Партизанский быт, погибшие и выжившие товарищи… «Крымские тетради» — это взгляд человека, который не может и не хочет забыть те страшные годы, когда каждый человек делал свой собственный выбор — жить в страхе или бороться за жизнь и Родину.

---

Пала Керчь, надежда на снабжение с воздуха слабела с каждым часом. Фашисты катились по равнинам Кубани и Ставрополыцины, их танки нацеливались на Грозный, на Главный Кавказский хребет.

Исаевский отряд устал, как устал весь партизанский район, что действовал в судакских лесах. Он был ближе к гуще немецких войск, на него сыпались удар за ударом.

Чуб прибыл в район с собственным комендантским взводом. Восемнадцать партизан. Но каких! Тех, кто в буквальном смысле слова с Орлиной скалы налетал на Ени-Сала, кто мог и лихо сплясать «яблочко», и ужом проползти степь до самого железнодорожного полотна Джанкой — Керчь, бабахнуть в воздух эшелон, в Грушевке — по пути — выкрасть коменданта, а прибыв в партизанский лагерь, «травить» до утра…

Колоритные фигуры!

Октябрь Козин. Рассказать анекдот, подковырнуть кого — хлебом не корми. В бою хитер, весел и безотказен. Октябрь Козин закончил свое партизанство с партийным билетом в кармане. Он командовал боевым отрядом, и о нем знают крымские мальчишки. Правда, не знают, что Октябрь уже в тринадцать лет имел больное сердце и много-много дней провел на больничной койке.

Или Эмма Грабовецкий. Художник, человек интеллигентный. На выставке, где он демонстрировал свои полотна, волновался, как первоклассник, и никто не догадывался, что на груди этого человека, бывшего комиссара партизанского отряда, горит боевой орден Красного Знамени.

А Виктор Воронин, а инженер Малкин!

Чубовцы, одним словом!

…Сразу же заработала разведка. Чубу скоро стало ясно: и здесь каратели остаются верными своей тактике — ставка на десятикратное превосходство сил. Наметился точный день фашистской операции — 1 августа.

Михаил Ильич присмотрелся к отрядам и понял: они не выдержат натиска карателей. Но увести партизан в безопасное место он не имел права. Ибо получится: пришел Чуб, организовал хорошую разведку — молодец! — и показал спину. Что дальше?

Уйдут те, кто не сможет выдержать чубовского режима боя, Но отряд Исаева, например, имеет отличную боевую закалку, он и люди этого отряда показали себя и за Таракташем, и в зимних боях. Надо вернуть ему боевой дух. А это возможно только на позиции.

Тридцать первого июля партизанские отряды района, были переброшены в зуйские леса, где «прочес» был закончен.

Август — жаркий, изнурительный, безводный; не сладко и немцам с горной выкладкой шагать по этим чертовым тропам.

Где будет им труднее всего, где им захочется убавить шаг, сделать парочку глотков рома или рейнвейна из фляги? Вот это сейчас важно.

Чуб наблюдает, прикидывает. Вон впереди гора с очень крутым наклоном, похожая на утюг. И называют ее «Утюжком».

Пойдут по ней каратели? Наверняка. Дорога, вернее — тропа с «Утюжка» идет в штаб района. Возможно, и главные силы двинутся туда. Было бы хорошо!

Отряд Исаева вызван на «Утюжок».

— Тихо! — Чуб по былой привычке собрал партизан не в строй, а вокруг себя. — Кто видел фашиста в глаза?

— Приходилось.

— Под чьей мушкой стоял фашист в десяти шагах, признавайся.

— В сорока шагах бывало.

— Далековато. Вы поняли? Завтра он будет стоять в десяти метрах от меня и комендантского взвода, в сорока от вашего отряда. У кого кишка тонка? Ну, напрямую!

— Ты, командир, балясы не точи, а уводи нас в зуйские леса, — пробасил кто-то.

— Не слышу. Подойди ближе!

К Чубу устало приплелся красноармеец с бесцветными, сонными глазами.

— Повтори.

— Могу, мне все одно. Не хрена тут нам делать, смысла нет игру тянуть. Немец за Краснодар пошел.

Лицо Чуба покрылось желтизной, но он еще сдерживал себя.

— Он и под Москвой побывал.

— Теперь будет и в самой Москве.

— Выбирай: расстрел сейчас или трибунал потом?

— Шлепай!

Страшная тишина наступила в лесу.

Выстрел — и паникер упал, но стрелял не Чуб, а инженер Малкин.

— Это наше партизанское решение. Всем ясно?

— Капитан Исаев! — сказал Чуб. — Боевой рубеж — перекрестная кромка «Утюжка». Стрелять только по фашисту, которого видишь собственными глазами. Повторяю: собственными глазами!

Чуб увел комендантский взвод чуть ниже.

Пока партизаны отдыхали, Чуб, верный своему методу, пошел на личную разведку.

Как важно знать командиру каждую складочку местности, учесть, как на ней будет вести себя противник!

Да, вот на этом пахнущем полынью пятачке он будет непременно отдыхать. Ему от пятачка нельзя будет продвигаться цепью; желает он того или нет, надо будет скучиваться. Он придет с дальних низин — чертовски усталый, ошпаренный прямыми августовскими лучами.

И что примечательно над пятачком — камни с густым мелким кустарником. Всего в двадцати метрах. Это очень важно. За камнями поперечный вал, а за ним исаевцы.

Михаил Ильич поднялся к комендантскому взводу, лег, передохнул, взял в рот сухой стебелек.

— Батя маракует, — подмигнул Октябрь Козин, Чуб поднял руку, выплюнул стебелек.

— Засада здесь. — Он повел партизан к камням, что в двадцати метрах от пятачка, где, по его расчету, должны отдыхать немцы. Показал каждому боевую позицию, указал место, где будет находиться сам. — Смотреть на меня, на мои глаза, на руки. Каждый будет меня видеть. Стрелять по сигналу! Отдыхай!

С полудня четкие звуки из долин долетели к чубовцам. Ясно: там началось большое движение.

Чуб знал свое место. Умелому везет. Расщеленная глыба, обволоченная кустарником. Если стоишь за ним, то тебя видят все партизаны и не будет видеть враг. Кроме того, под твоим наблюдением и тропа, что начинается от поляны. Отличное место!

Рядом, чуть правее и уступом назад, замаскировался с пулеметом Эмма Грабовецкий, по соседству с ним — Козин, дальше — Малкин.

Восемнадцать партизан комендантского взвода. Что ты, что они! Один дух, одно понятие, будто восемнадцать душ с девятнадцатой, командирской, стали одной душой.

Припекает. Снизу голоса. Постреливают, даже шалят — кто-то перекликается очередями автоматов.

В далеком просвете леса мелькают в три погибели согнутые солдатские фигуры.

Чуб оглянулся — и все взгляды на него. Каждому посмотрел в глаза, подбодрил, потребовал выдержки.

У Эммы Грабовецкого горят глаза, на щеки лег нервный румянец.

Слышен цокот кованых сапог, лошадиный храп. Ближе и ближе. Группа карателей вышла на поляну, остановилась, сбросила ношу. Многие вытирают потные лбы.

Грабовецкий побелел. Чуб больше смотрит на своих, чем на вражеских солдат.

«Выдержка, выдержка, выдержка!» — говорят его глаза.

На поляне все больше и больше немецких солдат.

Офицер подошел ближе, пристально посмотрел на скалы, снял пилотку с цветком эдельвейса и уселся на сухую, выжженную траву.

Больше ста солдат накопилось на поляне, а сзади шли и шли.

Чуб резко повернулся к своим, показал: еще рано!

Солдаты выстроились — один за одним, и Чуб резко взмахнул кулаком. И тотчас же раздалась пулеметная очередь Грабовецкого.

Ударили так, что через полминуты на поляне была сплошная каша. Сзади напирали, но по ним почти в упор ударили исаевцы — им было виднее, они находились повыше.

Всего пять минут — и вся лавина откатилась назад, да с такой прытью, что пулями не догонишь.

Партизаны добили карателей, и Чуб двинул в прорыв исаевский отряд.

— Жмите в зуйские леса — к нашим, и скорее, а мы малость подзадержимся.

Исаевцы ушли, комендантский взвод поднялся выше. Недосчитались Малкина. Его нашли на боевой позиции. Он был мертв, но ни единой раны не обнаружили, установили разрыв сердца. По всему — инженер не выдержал сверхчеловеческого предбоевого напряжения.

Чуб бросил партизан далеко назад. Он знал, что два батальона румын должны двигаться навстречу немцам. Решил ударить немедленно и по ним.

Быстро заняли рубеж, правда не очень выгодный, но румыны уже подходили.

Партизаны подпустили их метров на сто и огневым шквалом положили первую цепь, а сами не стали задерживаться, взяли влево, подошли к ущелью, вскарабкались по обрывистой скале на вершину и замерли.

Румыны открыли очень сильный огонь. Тут и пулеметы, и минометы, и горные пушки.

Вдруг им ответили с противоположной стороны, с той самой, где была поляна.

Кто же там? Неужели исаевцы? Быть не может!

Но это были немцы. Они с таким остервенением набросились на место предполагаемой партизанской засады, что совсем потеряли голову, открыли страшной силы огонь. По румынам…

— Концерт идет! — крикнул Октябрь.

Он бросил автомат.

— Засекай время.

— Галерка, аплодируй! — чуть ли не плясал Эмма.

— Полный аншлаг, — смеялись партизаны и, дождавшись конца перестрелки румын с немцами, преспокойно ушли к своим отрядам.

Еще два дня каратели по плану «обрабатывали» судакские леса, а 4 августа ушли на Керчь.