Томас Пинчон - Радуга тяготения

• Название: Радуга тяготения
• Автор: Томас Пинчон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58248-8

Грандиозный постмодернистский эпос, величайший антивоенный роман, злейшая сатира, трагедия, фарс, психоделический вояж энциклопедиста, бежавшего из бурлескной комедии в преисподнюю Европы времен Второй мировой войны, — на «Радугу тяготения» Томаса Пинчона можно навесить сколько угодно ярлыков, и ни один не прояснит, что такое этот роман на самом деле. Для второй половины XX века он стал тем же, чем первые полвека был «Улисс» Джеймса Джойса. Вот уже четыре десятилетия читатели разбирают «Радугу тяготения» на детали, по сей день открывают новые смыслы, но единственное универсальное прочтение по-прежнему остается замечательно недостижимым.

---

Внутри меня ты бродишь из грезы в грезу. Ты узнала ход в распоследний мой обшарпанный уголок и там, средь обломков, отыскала жизнь. Я теперь не скажу точно, какие слова, образы, грезы иль призраки «твои», какие «мои». Уже не разобрать. Мы оба теперь новые, невероятные…

Его испытание веры. Детишки на улице распевают:

Славословят ангелы: ля-ля,
Миссис Симпсон умыкнула Короля…

На каминной полке затаился Сажин сынок Ким, пугающе жирный косоглазый сиамец, — надеется учинить то единственное, что его нынче развлекает. Помимо еды, сна или ебли, его главный бзик — прыгнуть или рухнуть на мать и валяться, хохоча, пока та с воплями носится по комнате. Сестра Джессики Нэнси выходит из сортира — унята ссору Элизабет и Клэр, уже вышедшую из берегов. Джессика пятится от Роджера, чтобы высморкаться. Звук ему знаком, как птичья песня: ип-ип-ип-ип НГУННГГ — и платок раздувается…

— Ой, изюмительно, — говорит она, — я, кажется, простуду подхватила.

Войну ты подхватила. Она заразная, и я не знаю, как ее шугануть. О, Джесс. Джессика. Не оставь меня…

2. UN PERM’ AU CASINO HERMANN GOERING[94]

Вам достанется самый высокий, самый смуглый ведущий актер Голливуда.

Мериан К. Купер — актрисе Фэй Рэй

□□□□□□□

Улицы этого утра уже стучат вблизи и вдали под деревянными подметками гражданских. Вверху на ветру копошатся чайки, скользят, легкие, бок о бок, крылья развешаны недвижно, то и дело слегка пожимают плечами, только чтоб набрать высоту — сплестись, расплестись, бело и медленно стасовывается с незримых больших пальцев фараон… Первый взгляд вчера, вдоль по эспланаде ближе к вечеру, был хмур: море оттенков серого под серыми тучами, казино «Герман Геринг» расплющено белесо, а пальмы зазубренные, еле шевелятся… А вот сегодня утром деревья на солнце вернулись к зелени. Налево вдалеке петляет, крошась, древний акведук — сухо-желтый, вдоль Капа[95], дома и виллы там пропечены до теплой ржави, кроткие коррозии изъедают все краски Земли, от бледно-недожаренного до глубоко надраенного.

Солнце пока не очень высоко, готово поймать птичку за концы крыльев, ярко обратив перышки в завитки ледяной стружки. Ленитроп стучит зубами на толпу птиц в вышине, сам внизу на своем миниатюрном балкончике, из глубины комнаты электронагреватель едва достает ему до икр. Его подшили куда повыше, на белый фасад к морю, предоставили целый номер одному. У Галопа Муссора-Маффика и его друга Тедди Бомбажа — один на двоих дальше по коридору. Ленитроп втягивает кисти в ребристые манжеты толстовки, скрещивает руки на груди, наблюдает изумительное иностранное утро — в него вырываются призраки утрешнего дыхания, он ощущает первое солнцетепло, хочет первую сигарету — и извращенно дожидается внезапного шума, с которого начнется день, первой ракеты. Все время осознавая, что он в кильватере великой воины, сместившейся на север, и тут могут раздаваться только одни взрывы: хлопки пробок от шампанского, выхлопы лоснящихся «испано-сюиз», иногда амурный шлепок, будем надеяться… Ни Лондона? Ни Блица? Можно ли привыкнуть? Еще бы, и к тому времени пора будет возвращаться.

— Итак, он проснулся. — Бомбаж при мундире, бочком протискивается в номер, гложа тлеющую трубку, за ним Галоп в пиджачной паре в тонкую полоску. — Поднялся с первыми лучами, разведывает, несомненно, пляж на предмет неприкаянной мамзели-другой…

— Не спится, — Ленитроп зевает в комнату, а за спиной у него птицы на свету реют воздушными змеями.

— Нам тоже, — это Аллюр. — Это ж сколько лет адаптироваться.

— Боже, — Бомбаж нынче утром поистине исходит напускным воодушевлением, театрально простирает длань к громадной кровати, рушится на нее, энергично подскакивает. — Не иначе, Ленитроп, их про тебя предупредили! Роскошь! А нас, понимаешь, вселили в ненужный чулан.

— Эй, да чего ты ему напел тут? — Ленитроп шарит везде, ищет сигареты. — Я вам кто, Вэн Джонсон, что ли?

— Лишь… касаемо, — Галоп с балкона швыряет ему зеленую пачку «Крэйвенов», — девушек, понимаешь…

— Сами англичане довольно сдержанны, — поясняет Бомбаж, подпрыгивая на кровати для убедительности.

— Во маньяки полоумные, — бормочет Ленитроп, направляясь к личной ванной, — нормально так меня оккупировали, банда жертв 8-го Параграфа… — Стоит довольный, писает без рук, подкуривает, вот только про этого Бомбажа ему чуток непонятно. Бомбаж с Галопом вроде как старинные кореша. Спичку щелчком отправляет в унитаз, краткое шипенье; но к Ленитропу он обращается как-то — снисходительно, что ли? может, нервничает…

— Так вы что думаете, я вам свиданки устраивать буду? — орет он поверх рева туалетного селя. — Я-то думал, вы как за Каналом окажетесь, ступите во Францию — тут же превратитесь в Валентино.

— Я слыхал, до войны была такая традиция, — Галоп жалобно зависает в дверях, — но мы с Бомбажем — Новое Поколение, вынуждены полагаться на опыт янки…

При этих словах Бомбаж вскакивает с кровати и тщится просветить Ленитропа песенкой:

ЗАСТЕНЧИВ БРИТАНЕЦ НАШ (Фокс-трот) (Бомбаж): Застенчив британец наш —
Какие там Ка-за-но-вы,
Ведь в деле любви нено-вом Янки у нас на коне:

(Галоп): Британец владеет не
Тем ухарством атлантичным —
Аля дам оно романтично,
Хоть я бы назвал его «блажь»…

(Бомбаж): От многоженца-янки и его утех
У бриттов-повес краска сходит с лиц,

(Галоп): Но он почитается втай-не от всех,
Как некий эротический Клау-зе-виц…

(Вместе): Да только, увы, не придашь
Все навыки янки в спальне Морденции идеальной,
Иначе вошли бы в раж
Красотки — правда, застенчив британец наш.

— Ну да, вы обратились по назначению, — кивает Ленитроп, сим убежденный. — Только не ждите, что я за вас и совать буду.

— Лишь разведку боем, — говорит Бомбаж.

— Муа[96], — тем временем вопит Галоп вниз с балкона, — муа Галоп, понимаете ли. Маффик.

— Ми-фиг[97], — отвечает снаружи и снизу невнятный девичий хор.

— Жа дезами осси[98], по странному совпадению. Парюн биза совпадению или как, уи[99]?

Ленитроп, который в данный момент бреется, выбредает с пенистой барсучьей кисточкой в кулаке поглядеть, что происходит, и сталкивается с Бомбажем, который кинулся выглянуть из-за левого эполета своего соратника: внизу три запрокинутых симпатичных девичьих личика в соломенных ореолах гигантских шляпок, улыбки у всех ослепительные, очи загадочные, как море у них за спинами.

— Слышьте, у, — вопрошает Бомбаж, — у, понимаете, деженёр[100]?

— Рад, что сумел вас выручить, — бормочет Ленитроп, намыливая Галопу спину между лопаток.

— Но пойдем же с нами, — девушки перекрикивают шум прибоя: две воздевают огромную плетеную корзину, откуда глянцево-зеленые винные бутылки и хлеба с заскорузлыми корками выглядывают из-под белой ткани, трепещущей перышками по ореховой глазури и бледным разломам, — пойдем — sur la plage[101]…

— Я только, — пол-Бомбажа уже в дверях, — составлю им компанию, пока вы…

— Сюр ля пляж, — Галоп несколько замечтался, моргает на солнце, улыбается сверху сбывшимся утренним желаньям. — О, на слух — как картина. Что-то импрессионистское. Фовизм. Полно света…

Ленитроп смахивает с рук ведьмин орешник. Запах в номере будит в памяти беркширскую субботу: пузырьки сливового и янтарного тоников для волос, усеянная мухами липучка плещется под вентилятором на потолке, тупые ножницы дергают кожу… Выпутывается из толстовки, во рту — зажженная сигарета, дым идет из горловины, как из вулкана.

— Эй, а можно у тебя сшибить…

— У тебя и так уже пачка, — вопиет Галоп. — Боже всемогущий, а это что еще такое?

— Где что? — Ленитропова физиономия сугубо невинна, пока он влезает в обсуждаемый предмет и начинает застегиваться.

— Ты, разумеется, шутишь. Юные дамы ждут. Ленитроп, будь умницей, надень что-нибудь цивилизованное…

— Я готов. — Ленитроп по пути мимо зеркала зачесывает волосы в обычный щегольской помпадур Бинга Кросби.

— Мы не можем выйти на люди с…

— Мне ее прислал брат Хоган, — сообщает Ленитроп, — на день рожденья, аж с самого Тихого океана. Видишь, на спине? под ребятами в каноэ с этим балансиром, слева от гибискуса — написано «Память о Гонолулу»? Это подлинный продукт, Муссор-Маффик, не какая-нибудь там дешевая подделка.

— Милый боженька, — стонет Галоп, уныло плетясь за ним из номера, прикрывая глаза от рубашки, что слабо светится в коридорном сумраке. — По крайней мере, заправь ее и прикрой чем-нибудь. Вот, я готов тебе даже норфолкскую куртку пожертвовать… — Жертва и впрямь: куртка — из заведения на Сэвил-роу, где примерочные взаправду украшены портретами почтенных овец, с которых и состригли посеребренную туманом шерсть, — некоторые благородно позируют на утесах, иные представлены в задумчивых мягких крупных планах.