Григорий Линьков - Война в тылу врага

• Название: Война в тылу врага
• Автор: Григорий Линьков
• Издательство: Мордовское книжное издательство
• Жанр: О войне
• Год: 1961

В своей книге воспоминаний Герой Советского Союза Г. Линьков рассказывает о действиях партизанских отрядов в Великой Отечественной войне. Он повествует о тех реальных трудностях, которые испытывали жители на первых порах на оккупированной врагом территории, и о тех больших боевых успехах, которые были достигнуты партизанами в труднейших условиях. Г. М. Линьков на примере своей боевой работы показывает, как постепенно, от мелких вылазок до крупнейших диверсий, все более уверенно и эффективно, все с большим успехом выполнялась задача, — создать на оккупированной территории невыносимые условия для врага, как рос и ширился всенародный подвиг в тылу противника.

---

— Выбрасывать десант?.. Нет?.. Решайте! — кричал мне в ухо капитан Старчак.

«Как поступить?»

Для приземления и сборного пункта было выбрано болото в районе озера Домжарицкое, в пойме реки Березины, примерно в восемнадцати километрах юго — западнее города Лепеля. Это место изобиловало маленькими сухими островками, на которых заведомо не было гитлеровцев. А когда они узнают, что в эти пустынные просторы выброшен десант, им потребуется немалое время, для того чтобы проникнуть туда и организовать боевую операцию.

Все это было учтено в Москве перед нашим вылетом.

Но получилось совсем не так, как предполагали.

Наш самолет шел над линией железной дороги. За нами больше не было ни одного самолета. И вдруг команда: «Приготовиться!» Находившийся рядом со мной командир авиадесантной службы фронта Иван Георгиевич Старчак знал, что точка нашего приземления — около озера Домжарицкое, от которого до железной дороги два десятка километров. Но озера не видно, самолет продолжает идти над полотном железной дороги. И все же мне отдана команда: «Приготовиться к прыжку!» «В чем дело? Чем объяснить столь явное отступление от того, что было принято?»— недоумевал я.

Вывод мог быть один: летчики потеряли ориентировку, не знают, куда лететь и где искать намеченное место приземления.

Самым правильным казалось решение не прыгать, а возвратиться на прифронтовой аэродром и начать операцию сначала. Но такое решение можно было бы принять, если бы все самолеты следовали за флагманским кораблем. А около нас уже не было видно ни одной машины. Может, остальные самолеты вернулись на прифронтовой аэродром, а может, улетели к намеченной точке приземления и люди уже выбросились? При таком положении не выброситься командиру было бы просто преступлением…

Я стал было пояснять штурману, что надо бы немного уклониться от полотна дороги, но он, тыча пальцем в какой-то зеленый квадрат, просвечивающий через целлофан, что-то кричал. Мне ничего не оставалось, как прекратить этот ненужный спор. Моторы уменьшили рев, и была подана команда приготовиться к выброске.

* * *

Карабин моего парашюта уже был надет на скобу. Я крикнул командиру отделения Ковалеву, чтобы он прыгал третьим, его задача — собрать людей и вывести на мои сигналы.

— Пошел! — раздалась команда штурмана.

Я выскочил на крыло. Рядом лизал плоскость длинный, в полтора метра, язык багрового пламени, вырывавшегося из выхлопной трубы. Меня сразу охватило горячим воздухом и омыло теплым дождем. Я слегка согнулся и напружинил все мускулы, как это делал при прыжках в воду с семиметровой вышки, затем оттолкнулся ногами от плоскости и полетел головой вниз.

Удар строп по лицу и плечам возвестил о том, что парашют раскрылся благополучно. Сильный толчок вывел меня из пике и поставил в вертикальное положение. Грохот моторов и свист в ушах внезапно сменились тишиной и плавностью спуска. Где-то над головой еще слышался гул удалявшегося, самолета, а внизу лаяли собаки и два костра горели неподалеку. Мне пришло в голову засечь курс удалявшейся машины. Я попытался отпустить стрелку компаса, надетого на левую руку, но в тот же момент почувствовал шлепок ногами о воду. Меня положило на спину, и на секунду я с головой погрузился в воду.

Водоем оказался неглубоким. Полотно парашюта зацепилось за густой куст лозы, натянутые стропы ослабли, и я, упираясь руками в дно, поднялся на колени. Оказалось, что я попал в небольшое чистое болотце. Встав на ноги, я вышел из воды, нащупал у пояса финку, перерезал лямки и, свернув парашют, спрятал его в кустах. Затем я извлек из кармана утиный манок и попробовал дать условный сигнал, но манок не действовал — в него налилась вода. Да и на мне все до нитки промокло. В сапогах хлюпала вода, меховая куртка — своей добычи и выработки, — плащ-палатка стали тяжелыми.

Присев на пень, я быстро разобрал манок, прочистил и собрал его, затем вынул часы. Они шли. Было двадцать пять минут пятого, до рассвета оставалось менее полутора часов. Я подал несколько сигналов манком — никакого ответа. Подождал несколько минут, осмотрелся. Вдали на дымчато-сером фоне неба вырисовывались контуры большого леса. Впереди и влево было чистое поле. Там темнелись какие-то строения, от которых доносился лай собак. Вероятно, это была деревня. Пройдя метров двести вперед, я дал еще несколько сигналов. Кругом тихо. Только по-прежнему лаяли собаки и пели петухи. Присмотревшись хорошенько, я заметил, что метров за семьдесят впереди тянулась какая-то ровная возвышенность и вдоль нее на одинаковом друг от друга расстоянии шли столбы телеграфной линии. Я понял, что это железная дорога. Подходить к ней было опасно. Там могла быть охрана.

Что делать? Где люди, которые были со мной на: самолете? Не могли же они отказаться прыгать вслед за командиром? А может, здесь рядом аэродром или военный лагерь и мои хлопцы уже схвачены гитлеровцами?

Мне вспоминается сейчас случай, который произошел одиннадцать месяцев спустя в районе озера Червонное, Пинской области. Наш штаб располагался тогда в большом глухом лесу.

Огромные стволы граба, ясеня и клена переплетались вершинами над штабной палаткой. Там и тут возвышались мощные стволы многовековых буков и елей. У подножья их — поваленные стволы осин, березы, заросшие крапивой и малинником. Гниющие деревья светились по ночам бледным ртутным светом. Тетерева и рябчики перепархивали в ветвях и подолгу как бы с недоумением смотрели на людей, В изумлении останавливались проходившие, мимо лоси. И вот в такую таежную заросль к нам были выброшены с самолета два молодых радиста и груз. Бойцы, обслуживающие штаб, целый день разыскивали груз в окрестных зарослях и перетаскивали его к местам хранения. К вечеру все так изнемогли, что на ночное дежурство, против существовавших у нас обычаев гостеприимства, были поставлены хорошо отдохнувшие гости.

Ночью, когда все спали мертвым сном, раздался сигнал боевой тревоги. Молодой радист, стоявший на посту, доложил, что наш штаб окружен гитлеровцами.

Мы быстро поднялись, подбежали к мощным стволам дубов, стоявших здесь же, и заняли оборону, приготовили гранаты, запас патронов.

Прошло несколько мучительных минут ожидания. Все шорохи были нам знакомы. За кухней слышна была суета, пофыркивание ночных хищников — хорьков и горностаев, дерущихся за остатки пищи. Ночные птицы шныряли меж ветвей с хрипом и писком. Все совершалось, как всегда, в середине ночи. Но что же делает враг, окруживший нас? Не было ни единого признака присутствия постороннего человека. Треск валежника под ногами людей — особый, он отличается оттого, который раздается, когда приходит зверь.

— Где же ты обнаружил немцев? — спросил я у радиста.

— Да вон, вон же они лежат… Смотрите, светятся их каски, — и парень указал рукой в сторону двух бледных пятен.

Я подал команду «отбой» и повел новичка к фосфоресцирующему стволу дуба.

Но это было в августе сорок второго года. А в сентябре сорок первого я еще сам был новичком на занятой врагом земле и местности, совершенно для меня незнакомой. Мне так же было страшно. Только когда я попал в мокрый еловый лес, густо заросший тростником и крапивой, я успокоился.

Сентябрьское утро в этих широтах наступает медленно. Я неторопливо удалялся в глубь зарослей разнолесья.

Под ногами была грязная, вязкая, никем не топтанная, проросшая густой зеленой травкой почва. Я шел, стараясь обойти селение, — из которого доносились голоса, и выйти на опушку леса с противоположной стороны деревни.

Высеивался мелкий дождь. Вода шваркала в рюкзаке за плечами и в размокших кожаных сапогах.

По каким-то неуловимым признакам я чувствовал, что правее от меня лесное озеро, которое я обхожу слева, и, чтобы не завязнуть, нужно чуть-чуть уклониться вправо.

Здесь мне не опасно никакое преследование. Я мог бы уйти от целого батальона карателей, если бы они пошли по моим следам. В крайнем случае я спокойно бы перебрался через озеро, которое здесь не должно быть глубоким. В лесу я был опытным человеком. И в тот момент казалось мне: я понимал, о чем между собой попискивали лесные птахи.

Часа через два я вышел в сухой лес. Дождь продолжал итти.

Надев на себя плащ-палатку и непрерывно давая сигнал, я шел лесом, надеясь встретить кого-нибудь из своих. Мне казалось, что мои люди где-то здесь, близко, и вот-вот я их увижу. Но прошел час, другой, наконец пятый, а мои поиски и сигналы не давали никаких результатов. Садиться было нельзя, — немедленно засыпал от нервного переутомления. Грудь устала от непрерывного дутья в манок.

Время уже приближалось к полудню, когда я услышал в лесу стук топора. Пошел на звук. Стройный крестьянин лет сорока пяти рубил дрова. Я подошел к нему, поздоровался. Он мне вежливо поклонился и стал охотно отвечать на мои вопросы. Я спросил, где находится Лепель, крестьянин указал рукой, я засёк направление по компасу и запомнил. Оказалось, что я находился около деревни Есьбы, от нее по железной дороге, которую я видел ночью, считалось до Лепеля семьдесят километров.