Владимир Ильин - Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта

• Название: Партизаны не сдаются! Жизнь и смерть за линией фронта
• Автор: Владимир Ильин
• Издательство: Яуза
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20000-2

Судьба Владимира Ильина во многом отражает судьбы тысяч наших соотечественников в первые два года войны. В боях с врагом автор этой книги попал в плен, при первой же возможности бежал и присоединился к партизанам. Их отряд наносил удары по вражеским гарнизонам, взрывал мосты и склады с боеприпасами и горючим, пускал под откос воинские эшелоны немцев. Но самым главным в партизанских акциях было деморализующее воздействие на врага. В то же время только партизаны могли вести эффективную контрпропаганду среди местного населения, рассказывая о реальном положении дел на фронте, агитируя и мобилизуя на борьбу с захватчиками. Обо всем этом честно и подробно рассказано в этой книге.

---

— Ну, что ты узнал? — спросили мы.

— Ничего страшного. Это местные партизаны испытывали свою пушку. Вот они-то и напугали нас.

— Мы правильно едем к Бегомлю?

— Все правильно. До Бегомля осталось ехать километров 40, а может быть, 50. Теперь, самое главное, нам нужно проскочить по деревянному мосту через реку Березину, а там все, считай, что мы уже приехали.

Ночью мы благополучно проехали по этому мосту и километров через пять снова решили отдохнуть. Неожиданно в лесу, где мы остановились, появились два всадника. Это были партизанские разведчики. Подъехав к нам, они спросили, кто мы такие. А затем предупредили нас, чтобы мы не ехали по большакам в сторону Бегомля, так как они в некоторых местах заминированы. И рассказали нам, как лучше проехать в Бегомль по партизанским дорогам, минуя большаки. Дорога, по которой мы теперь ехали, сильно петляла по сосновому бору, да и местность была пересечена балками и оврагами с крутыми песчаными спусками и подъемами. К середине дня, сильно уставшие, наконец-то мы увидели постройки Бегомля.

В крайних домах города мы узнали, как нам проехать к комендатуре. Улица, по которой мы двигались, была сплошным болотом с непролазной грязью и выбитыми глубокими колеями. Посадив на повозку Василия Игнатовича, все остальные шли по деревянному настилу, который в виде тротуара был выложен вдоль этой улицы. Наконец, мы добрались до комендатуры. Я послал Николая Игнатовича узнать, где нам найти Журавского Ивана и расположиться с раненым Голиковым. А сам в это время занялся Сашей, который сильно стонал после этой тряски. Минут через десять появился Журавский Иван, очень обрадованный нашему приезду:

— Здорово, хлопцы! Я вас совсем не ждал. Что с Голиковым?

— Ранен он в руку и находится в тяжелом состоянии. Надо его как можно скорее отправить за линию фронта в госпиталь.

— Ладно! Завтра мы все это устроим. А сейчас давайте поедем к нам.

Город нам был совершенно незнаком, поэтому я не совсем точно помню, в какую сторону нас вел Журавский. В результате мы приехали на противоположный край города. На одной из крайних улиц, на самом углу, стоял добротный одноэтажный дом с двором и надворными постройками. Хозяева нам любезно открыли ворота, и мы въехали во двор этого дома. Должен сказать, что еще в то время, когда мы ехали сюда, над городом стал кружить немецкий самолет-разведчик и корректировщик «Фокке-Вульф», который партизанами был прозван «рамой». Видимо, летчики этого самолета заметили нашу повозку и группу вооруженных людей, идущих рядом, и стали наблюдать за нами. Я обратил внимание на этот самолет и с тревогой спросил Ивана:

— И часто вас навещают эти непрошеные гости?

— Да почти каждый день. А сегодня погода летная, вот они и высматривают, куда бы направить свои бомбардировщики. Мы уже как-то привыкли к этому, — пытался успокоить нас Журавский.

Но я со скрытой тревогой следил за полетами этого разведчика, и не без основания. Не распрягая коней, мы все вошли в дом, и хозяйка показала нам в одной из комнат, около красивой изразцовой печки, большую железную кровать, застланную чистыми простынями и сверкающую белизной подушек.

— Вот здесь можно положить вашего раненого, — сказала она.

Я мельком осмотрел внутренние покои дома и обнаружил там чистоту и необыкновенный порядок. «Ну вот, Саша здесь хорошо отдохнет наконец-то от этой трудной поездки», — подумал я. Мы осторожно на руках внесли находящегося в полузабытьи Голикова и положили его в постель. Не успели мы это сделать, как над нашим домом с ревом, почти на бреющем полете, пронесся немецкий самолет и стал стрелять из своих пулеметов. Я выбежал первым из дома и увидел, как от зажигательных пуль в нескольких местах загорелась соломенная крыша надворных построек этого дома. Наши кони, увидев огонь, которым была уже охвачена крыша, рвались со двора на улицу. Но ворота оказались очень узкими, и, зацепившись за столб в воротах левым колесом, кони не могли вывезти повозку из ворот и загородили ей выход со двора. Пламя все больше и больше охватывало горящие строения около дома. Собрав все свои силы, я приподнял повозку и отодвинул ее от столба. Освободившиеся кони, не слушаясь моих окриков, бросились галопом по улице. В то время, пока занимался повозкой и конями, я не заметил, когда и как выбежал из дома до смерти перепуганный Голиков. Увидел я его только тогда, когда кони галопом понеслись по улице. Он бежал в одном нижнем белье и босиком. Подбежав в конце улицы к сараю, стоящему с левой стороны улицы почти на пустыре, он спрятался за его стену, сел, прислонившись к ней, на корточки, весь сотрясаясь от нервного озноба. Немецкий самолет все еще продолжал кружить над городом, временами стреляя по домам из пулемета. Наконец-то мне удалось остановить коней и вернуться с ними туда, где сидел Голиков.

— Саша, — сказал я ему, — чего ты сидишь на земле? Ложись в повозку.

— Нет, я боюсь. Опять самолет будет стрелять по повозке.

Обернувшись в сторону того дома, где мы должны были остановиться с Голиковым, я увидел, что он горит и около него бегают Журавский и остальные наши товарищи, вынося из горящего дома какие-то мешки, ящики и свертки.

Стало уже вечереть. Самолет улетел, а наш дом догорал в наступающих сумерках. К нам с Голиковым подошли потные, грязные, пропахшие гарью наши товарищи.

— Чего вы там выносили из горящего дома? — спросил я.

— Так там у нас был склад боеприпасов и оружия, которое мы на днях получили с аэродрома для нашей бригады. Вот мы и спасали все это, а сейчас сложили в погреб, недалеко от сгоревшего дома.

— Ну, что же теперь будем делать? — спросил я Журавского.

— Вот что, Володя, это уже не первый дом, который сегодня сгорел в Бегомле. Я думаю, нам нужно пока отвезти Голикова в соседнюю деревню, где более спокойно, а здесь, в Бегомле, немцы не дадут ему покоя. Уже не первый день налетают немецкие самолеты на город. А когда будет возможность его отправить за линию фронта, я сообщу.

* * *

После неудачной операции в совхозе Райцы комбриг Гудков приказал отрядам бригады развернуть свою боевую деятельность в районе. Нашим разведчикам тоже пришлось в эти дни много поработать, чтобы выявить возможность выполнения какой-либо боевой операции против противника.

Пока мы везли раненого Голикова в Бегомль, наш командир разведки Агапоненко через своих связных узнал, что немцы и полиция Волосовского гарнизона 30 апреля поедут в Толочин за продуктами питания и боеприпасами. Он не замедлил доложить об этом комбригу. В штабе бригады тут же решили встретить их засадой.

Накануне этой операции, с вечера, Гудков вместе с Руколем, Агапоненко и разведчиками выехали из лагеря на конях в сторону большака Толочин — Волосово. Туда же двинулись и остальные партизаны бригады. Рано утром у деревни Черноручье, в Пасмурском лесу, около этого большака партизаны расположились в засаде и хорошо замаскировались. В обе стороны вдоль дороги выставили наблюдателей. Гудков выбрал себе место для засады, довольно близко от дороги. Рядом с ним по левую сторону залег его ординарец Гриша Орешич, а еще левее — Руколь Яков с пулеметом в руках. С правой стороны от Гудкова разместились остальные партизаны бригады.

Ждать волосовских полицаев пришлось довольно долго. Наконец, часов в 11 на дороге со стороны Толочина появилась подвода и группа немцев и полицаев во главе с немецким офицером. Когда они поравнялись с партизанами, то, как видно, что-то заметили: то ли кто из партизан кашлянул, то ли где-то треснула сухая ветка в лесу, но полицаи остановились и прислушались, а их подвода галопом понеслась вперед к Волосову. Партизаны незамедлительно открыли огонь из пулемета и винтовок. Часть полицаев были тут же убиты или ранены, а оставшиеся в живых бросились спасаться в придорожную канаву. Среди полицаев раздалась громкая команда: «Гранаты к бою!»

Один из полицаев тут же бросил гранату в сторону партизанского пулемета, туда, где был Руколь. Но граната, попав в дерево, рикошетом отскочила от него и подкатилась прямо к груди Гудкова. Увидев ее, комбриг совсем растерялся, но, на его счастье, граната не взорвалась. Опомнившись, Гудков схватил гранату, вытащил из нее неисправный взрыватель, вставил свой, выдернул чеку и, не поднимаясь, бросил ее в полицаев. Раздался взрыв, после которого, воспользовавшись замешательством полицаев, Руколь поднялся во весь рост, выскочил на дорогу и стоя, прямо с рук, стал стрелять из пулемета вдоль канавы, где находились полицаи. Остальные партизаны, увидев Руколя, тоже стали выбегать из леса на дорогу и, в свою очередь, стрелять из винтовок по полицаям. Немцы и полицаи дрогнули и в панике побежали к противоположной опушке леса. Гудков, увидев, что полицаи бегут, поднялся и вместе с Орешичем побежал вслед за отступающими полицаями. Вдруг Орешич на полном бегу остановился, схватившись за руку, и присел от боли. Гудков бросился к нему: