Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

• Название: Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина
• Автор: Самир Сельманович
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Религия
• Год: 2010
• ISBN: 978–5–699–42643–0

ЖИТЬ В ОДНОМ МИРЕ…

Миллионы людей предпочитают безличную духовность определенной религии, миллионы ставят свою религию выше других, миллионы просто ни во что не верят.

Эта книга — дерзкий вызов всем нашим представлениям о духовности, вере и атеизме. Ее с восторгом приняли представители всех величайших религий.

Это оригинальный рецепт жить счастливо в мире, где есть «свои» и «чужие». Уже сегодня эта история изменяет мир! Здесь все по–настоящему.

«Поразительная книга, в которой сочетаются воспоминания, озарения, мудрость, страсть и сострадание».

Маркус Борг, религиовед

«Сельманович, сын мусульманина и христианки, был воспитан в традициях ислама, но позднее обратился в христианство, хотя и не утратил почтения к мусульманской вере… Читатели этой книги обнаружат, что перед ними открываются новые важные перспективы их собственной религии, чужих религий и даже их отсутствия».

Дейзи Хан, исполнительный директор Американского общества распространения ислама (ASMA)

«Самир совершил то, что казалось невозможным — написал книгу о Боге, которая выглядит свежо. Книгам о Боге, вере и религии в наше время грош цена, но эта исполнена надежды и энтузиазма. И абсолютной честности».

Карл Медеарис,. писатель

«В мире, где религиозные традиции слишком часто упорствуют на давно утративших актуальность позициях собственной исключительности и правоты, эта песнь любви, обращенная к Богу всего сущего, — долгожданный труд, полный надежды и оптимизма».

Раввин Марсия Прагер

Сзмир Сельманович — писатель, доктор философии, оратор, консультант и общественный деятель. Он родился и вырос в семье этнических мусульман, в атеистической городской среде Загреба — столицы Хорватии.

---

Смех, слезы и спонтанный подъем

На следующее утро после визита моих родителей в церковь я подъехал к ней раньше, чем обычно. Я припарковал машину, вышел на пустую стоянку, где днем раньше мы стояли в кругу родных и друзей. Дух Божий еще витал здесь, прохладу калифорнийской ночи уже вытесняло тепло встающего солнца. Меня переполняла радость от встречи с Богом и сожаления о жизни, потраченной на борьбу из–за религии.

Мне неудержимо хотелось засмеяться.

Над своей религией.

Так я и сделал; я засмеялся, находясь один на стоянке. Мы, люди, смеемся, реагируя на несоответствие. Смех — один из способов справиться с расхождениями нашей жизни[114]. Вот наша мечта о мире, а вот, пожалуйста, — сам мир. Вот надежды, которые мы возлагаем на свою религию, а вот и сама религия.

И все мы — мусульмане, христиане, иудеи, атеисты, индуисты, буддисты, колдуны и так далее — согласимся, что между нашими сокровенными чаяниями и нашим опытом есть несовпадение. Это печально и вместе с тем прекрасно. И смешно. Богослов Томас Оден пишет:

«Мы — студенты Бога, взгляните на нас: образ самого Бога чешет нашу экзему, раздраженные геморроем, но способные на ответную божественную доброту; двуногие животные, мечтающие о вечности; мы играем в Бога, будучи негодяями, паяцами, оболтусами, — но негодяями, которые от всего сердца говорят «Господи благослови», паяцами, которые подражают позе Супермена, оболтусами, которые вынашивают идею совершенного человека. Нам интересны божественные суждения, но в большей мере — состояние тормозов в нашей машине; потребители рациональности, мы не в состоянии привести в порядок финансовые дела; мы живы, но озадачены смертью. Таково существо, которое берется за перо и чернила и царапает туманные сентенции о Боге, отравляет своим дыханием воздух и разглагольствует о Духе, поминает Бога чаще всего, когда бранится, и вместе с тем называет Его «украшением сущего»[115].

Я пришел к выводу, что наша способность любить Бога, себя, людей и все живое растет вместе с нашей способностью смеяться. Мы смешны, и не смеяться над нашей религией, мировоззрением и философией (то есть, в сущности, над собой), было бы лжесвидетельством, ложью.

Мы постоянно путаем наши мечты и достоинство, с одной стороны, и человеческие реалии — с другой. Вот почему насмешки над религией — не просто способ подсластить пилюлю, спрятать замешательство под маской радости. Это, скорее, целеустремленная жизнь, позитивное мышление, сила намерения или закон избыточности. Это исповедь надежды. Это — акт веры.

Такая способность смеяться, несмотря на все наше несовершенство в присутствии Бога, — то, что мы называем благодатью. Она окружает нас повсюду, и те, кто имеет глаза и уши, увидят и услышат ее, а также потрогают, понюхают и попробуют на вкус.

Я говорю здесь не о высмеивании своей или чужой религии. Насмешничество — акт исключения, юмор подразумевает принятие. Мудрость, позволяющая нам смеяться над своей религией, имеет божественное происхождение, она неизменно напоминает о нашем сотворении и служит противоядием для абсолютной зависимости от нашей системы управления Богом. Смех дает нам возможность относиться к себе менее серьезно, чтобы со всей серьезностью принять Бога и Его мир.

Стоя на автостоянке, я отсмеялся и понял, что сейчас заплачу.

И я заплакал. Так, как не плакал много лет. Я присел на бордюр рядом с машиной и закрыл лицо ладонями.

Как я жалел о том, что рядом никого нет.

Я жалел, что рядом нет других. Мне нужен был кто–нибудь, кто обнял бы меня, тот, кто мог бы меня простить. Может быть, люди, которым моя религия причинила вред.

Мы могли бы погоревать вместе. И утратить наши религии, чтобы обрести их.

С тех пор я не переставал мечтать о какой–нибудь межрелигиозной «службе слез», где мы могли бы забыть о своей исключительности. Мы слишком спешим заявить: «Вспомните их историю. Посмотрите, что они творят. Взгляните, как они равнодушны. Они слишком часто творили несправедливость. Они пролили кровь». Но кого бы мы ни подразумевали, говоря «они», когда мы судим других, мы судим себя. Я не просто не могу отречься от христиан, которые веками убивали именем Бога — они мои духовные предки, без них я не был бы христианином, — но и не могу отречься от убийств, которые совершали мои мусульманские или иудейские братья, потому что и они — мой народ. Если мы, люди, принадлежим друг другу, значит, это относится и к нашим злодеяниям. Угнетали и убивали всегда только мы.

Это мы должны попросить Бога и человечество простить нас за то, что сделали они.

Слезы помогают нам быть честными. Возможно, мы сумели бы признаться, что видим в конфликтах пользу. Мы увековечиваем страх, насилие и глупость не без причины. Они помогают нам продавать что угодно — от книг до танков. Они помогают нам оставаться у власти, безнаказанно совершать преступления, скреплять обязательства наших последователей, исцелять боль наших сомнений. Терпение, диалог, смирение, служение и мир просто обошлись бы нам слишком дорого. Мы воюем не за Бога, истину, справедливость или любовь, а за землю, ресурсы и власть. Все это отчетливо видно сквозь наши слезы.

Слезы не удается сдерживать подолгу. Томас Мертон пишет о спонтанном подъеме, который охватит наш мир:

«Все мы живем в эпоху величайшей революции в истории — гигантского спонтанного подъема всего рода человеческого: не революции, спланированной и проведенной какой–то конкретной партией, народом, страной, а стихийной борьбы всех глубоких внутренних противоречий, какие только существовали в человеке, откровениям хаотических сил внутри каждого. Такой выбор нельзя сделать добровольно, его нельзя избежать»[116].

Верить — значит стремиться всей душой и строить действенные взаимоотношения с тайной. При этом можно или принять других, или забыть о них.

Наши разнообразные тайны уцелеют, но может измениться то, как мы будем хранить их.

Мы можем хранить наши тайны, чаще смеясь над собой, чаще оплакивая чужаков, чаще чувствуя вихрь для всех нас. Нам лучше быть вместе.

А когда наметятся волнение и подъем, пусть победит жизнь.

В помощь читателю Тед Юипг

Эта книга будет особенно полезна, если вы отведаете ее, подобно вкусному обеду — не один, а в компании. Воспользуйтесь этими вопросами как столовыми приборами, чтобы попробовать содержание и способствовать самопознанию, самоанализу и целенаправленному диалогу.

Соберитесь вместе, чтобы поделиться историями, осмыслить идеи, изложенные автором, представить себе личную реакцию.

За этим «обедом» не ешьте через силу. Порадуйтесь и угощению, и общению с теми, кто пробует его вместе с вами.

Пролог. Жизнь побеждает

1. Автор пишет: «Су и большинству ее друзей церковь представлялась опасным местом» (с 35). Случалось ли вам воспринимать таким образом какое–либо место? При каких обстоятельствах? Как повлиял на вас этот опыт?

2. Автор называет дар различий, преподнесенный нам, «сокровищем разнообразия» (с. 46). Что представляют собой некоторые из этих сокровищ, которыми часто пренебрегают?

3. Обычно неопределенности мы придаем негативный оттенок, а определенности — позитивный, но автор сообщает: «Теперь я ищу другую, лучшую определенность» (с. 40). Когда и как именно неопределенность может быть благоприятной, а определенность — вредной?

4. Желая ближе познакомиться с жизнью за пределами его религии, автор «взял себе за правило совершать вылазки за пределы христианства» (с. 42). На какие эксперименты вы могли бы решиться, какие правила ввести для себя, чтобы подвергнуться воздействию жизни, находящейся за пределами вашей системы представлений?

5. Автор отмечает: «Нам трудно мириться с мыслью, что и другие могут научить нас чему–то важному, связанному с нашей святыней, нашим Богом» (с. 52). Кто эти «другие», с откровениями которых нам трудно смириться, и каким образом можно разрешить им учить нас?

Глава 1. Бог, религии и тайны жизни

1. Кельтские христиане называли «тонкими» места, с которыми у них было связано ощущение святыни. Автор перечисляет: «Тонким местом» может быть разговор, сновидение, комната, дерево, рассвет, побережье, танец, человек, научная лаборатория, день субботний, евхаристия, трапеза ранним утром перед началом поста в Рамадан» (с. 57). А какие вы знаете «тонкие места», какие чувства ассоциируются у вас с ними?

2. Какие обычаи семьи автора особенно похожи на ваши или особенно отличаются от них?

3. Автор пишет, что в семье, где он вырос, «два учения, которые никто не выражал словами, были такими же весомыми, какой только способна быть религиозная догма. Первое учение именовалось «Радостью»: «Да возрадуйся жизни» (с. 64). «Вторым учением нашей религии была «Честь»: «Не будь негодяем» (с. 66). Какими были основные учения семьи, в которой выросли вы?