Антоний Либера - Мадам

• Название: Мадам
• Автор: Антоний Либера
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-314-8

Антоний Либера — известный знаток творчества С. Беккета, театральный режиссер, переводчик, литературовед. Роман «Мадам» вызвал бурный интерес в Польше и переведен на многие языки. Живо и ярко написанная книга привлекает не только интригующей фабулой (история влюбленности ученика в преподавательницу) или игрой с литературными реалиями, которую смогут оценить искушенные библиоманы. Читателю дана возможность окунуться в атмосферу Польши конца шестидесятых, вместе с героем пройти путь его интеллектуального становления.

---

Но вернемся к нашему делу.

Макс по сути своей был человеком аполитичным. Он жил в мире иных понятий. Будто и с гор не спускался. Если бы все-таки мне пришлось определить его социальную ориентацию, я бы, пожалуй, назвал его либералом с легким левым уклоном. Он переживал, когда видел нищету, несправедливость, ложь. Но в то же время он старался держаться как можно дальше от всякого радикализма, особенно от коммунии в ленинской трактовке. Он боялся Советской России, терпеть не мог большевиков и иногда называл их «азиатской заразой». Однако когда наше правительство выступило с предложением лишить людей, сражающихся в Испании, гражданства, чтобы они уже не могли вернуться назад, он воспринял это со злостью и возмущением.

«Так нельзя, — с раздражением заявил он. — Раньше или позже, но это всех коснется. Сегодня они, завтра другие. Опасный прецедент. Удар ниже пояса. Нужно с этим как-то бороться».

Он меня сильно удивил. Что, впрочем, бывало не раз. Откуда у него такая резкая реакция на эту проблему? Почему он вдруг так близко к сердцу принял судьбу людей чуждой и даже ненавистной ему формации?

«С каких пор ты стал переживать за судьбу этих „азиатских бацилл“? — спросил я его тогда. — Ведь ты отлично знаешь, кто они такие и кому служат».

«Это еще не повод, чтобы отказывать им в возвращении на родину! Большинство из них было просто обмануто. А что такое стихийное волеизъявление, ты и сам знаешь, — обычная вербовка. Давление на людей, у которых нет выбора. Ведь здесь они все равно не могли выбиться из нужды и оставались изгоями общества».

«Кого ты хочешь растрогать этой сказочкой? — я уже не скрывал раздражения. — Если меня, то зря стараешься. Да и в любом случае, что здесь можно поделать?»

«Немного, тут я согласен с тобой… Но всегда можно, к примеру, поехать туда… посмотреть».

«Зачем?!» — я аж вскочил.

«Ну, знаешь ли, — спокойно ответил он, — чтобы на месте сориентироваться, что там на самом деле происходит, и чтобы… не признавать себя побежденным».

Я понял, что дальнейшая дискуссия лишена всякого смысла. Он уже принял окончательное решение и лишь хотел меня предупредить.

«А как же с ребенком и с Кларой?»

«О них и речь! — тут же подхватил он, будто встретился со мной в основном из-за этой проблемы. — Я хотел тебя кое о чем попросить. Чтобы ты поддерживал с ней отношения и, в случае чего, помог ей…»

«В случае чего!» — перебил я его.

«Ну, знаешь ли, — он развел руками, — всякое может случиться».

Я спросил, обсуждал ли он свой план с Кларой. Он ответил утвердительно и заявил, что между ними, как всегда, полное согласие.

Что я мог на это сказать? Только обещать свою помощь.

Я хорошо знал его, поэтому был уверен, что он обдумал свой план до мельчайших деталей и для его осуществления воспользуется своими связями за рубежом, особенно во Франции. Однако в подробности я не вникал.

Впрочем, мои предположения вскоре подтвердились. До Испании он добрался через Пиренеи. Первые несколько месяцев он давал о себе знать довольно часто и регулярно. Очевидно, у него сохранились постоянные связи с какой-то базой во Франции, потому что письма шли из департамента Гард. Но где-то в конце мая тридцать восьмого года он замолчал и больше не подавал о себе вестей. Никто из тех людей, с которыми он встречался в Испании, не мог сказать, что с ним вдруг случилось. Или он просто погиб, или попал в плен.

Она переносила свалившееся на нее несчастье с необыкновенным достоинством. Ее спокойствие, самообладание и непоколебимая вера, что он жив и вернется, просто поражали. Тогда я по-настоящему понял, каким она была человеком…

Внезапно наступила тишина, в которой слышались лишь шаги моего cicerone (его коричневые полуботинки были подбиты кожей, а не резиной, как мои). Мы шли по темной улице, по сырому тротуару, покрытому опавшими листьями клена. Он, слегка наклонившись, заложив руки за спину, а я — рядом, справа от него, глубоко засунув руки в карманы куртки. Изредка я краем глаза поглядывал на него. Он опустил глаза и смотрел прямо перед собой на тротуар, как-то странно шевеля губами. Я припомнил, что он уже не в первый раз прерывает свои воспоминания и странно себя ведет, когда на первый план выступает образ матери Мадам.

— Пан Константы, вы употребили прошедшее время, — прервал я наконец затянувшееся молчание. — Вы сказали: «была человеком». Значит, она умерла?

— Конечно, умерла, — ответил он с некоторым раздражением.

— Когда? — не выдержал я.

— Минуточку! Все по порядку! — одернул он меня и добавил: — Я вот думаю, о чем сначала рассказать: о том, что происходило в Испании и что тогда случилось с Максом (но об этом я узнал через много лет), или о том, как все выглядело с моей точки зрения.

— Если вы позволите дать мне совет, — тихо отозвался я, — то лучше бы вы рассказали о своих впечатлениях.

— Нет, — сказал он после минутного раздумья. — Лучше я расскажу о том, что происходило тогда в Испании. Только помни: никому ни слова!

Макс перешел Пиренеи в декабре тридцать седьмого года. Сначала он оказался в Лериде, потом под Сарагосой и, наконец, в Мадриде. Он входил в состав нескольких отрядов, в основном французских. Организовывал транспортные перевозки, даже принимал участие в боевых действиях. Постепенно он знакомился с этой страной и с ее недавним прошлым, то есть с историей гражданской войны. Скоро Макс понял, что война ведется не на один фронт, а на два: против Республики воюет не только Франко и его пособники, но и… Иосиф Сталин, использующий намного более эффективные и в то же время коварные методы.

Победа левых сил в Испании в тридцать шестом году была для Советов, с одной стороны, успехом, а с другой, предостережением. Они там уже давно мутили воду, как, впрочем, и везде в мире. Однако не надеялись, что именно в этой стране — аграрной и католической — удастся их эксперимент. Но уж если он удался, то необходимо было немедленно взять его под свой контроль. «Революция», во-первых, должна происходить согласно теории и, что еще важнее, подконтрольно большевистской России. Запомни, главным врагом всей этой кремлевской банды — Ленина, Троцкого, Сталина — являлись не какие-то там «правые», «империалисты» или «фашисты», а всегда и неизменно… демократическая система, особенно левые партии, реальные, истинно левые партии, то есть такая организация, которая легальными методами — политическими средствами — боролась за интересы и права трудового народа. Да-да, именно такие левые партии вызывали самую жгучую ненависть! Потому что они претендовали на их место, препятствовали осуществлению их преступных планов.

Вот почему, когда в Испании победу одержал Народный фронт, но это не принесло ожидаемых результатов, красные бесы сразу принялись подливать масла в огонь. Началась дьявольская мистерия поджогов, анархии и разбоя. Политические убийства, провокации, избиения, бесконечные забастовки. Раскрутить спираль насилия, раздуть пожар анархии, чтобы в определенный момент, когда массовое безумие достигнет апогея, схватить всех за горло и поставить на колени. И с этого момента уже властвовать — безраздельно и жестоко.

И, наверное, они достигли бы своей цели, если бы не другой дьявол, восставший тогда и тоже мечтавший покорить весь мир. Сообразив, что лакомый кусок Европы вот-вот станет добычей соперника, он поспешил на бойню, чтобы не упустить свое.

Так началась война в Испании. И такова ее истинная подоплека. Если бы не козни коммунистов, если бы не Коминтерн, если бы не выпустили сброд на улицы, до нее никогда бы не дошло.

Ну, а уж коли она началась, думаешь, Советы не смогли ею воспользоваться? Наоборот, она им как с неба упала! Думаешь, в это время они всерьез рассчитывали начать мировую революцию? Чтобы «проклятьем заклейменный» начал восставать в массовом порядке и свергать «тиранов»? Да ничего подобного! Конечно, мировая революция была их целью, но при одном условии: с начала и до конца она должна происходить под их контролем. Вновь образованные государства должны полностью зависеть от московского центра, как колонии СССР. Все другие варианты «освобождения народов от оков эксплуатации, рабства и нищеты» считались недопустимыми. Потому что могло вдруг оказаться, что Россия не лучшая в строительстве «лучших из миров», хотя, конечно, она всех опережает, но — в угнетении и одурманивании людей!

Тогда захватить Испанию под предлогом мятежа? Для этого они были слишком слабы. Но, раздув пламя пожарища, позволить ему непредсказуемым образом распространяться? Все, что угодно, только не это! Придется принести Испанию в жертву, прирезать ее, как козла отпущения, но сначала содрать с нее шкуру, выжать все, что удастся.

Именно поэтому и франкистский мятеж им как с неба свалился. Впрочем, они сами сделали все возможное, чтобы его спровоцировать. А когда началась война и в нее вмешались Муссолини и Гитлер, оставалось только ловко маневрировать, чтобы она продолжалась как можно дольше. Ведь такая война была для России на вес золота… И, как ты скоро убедишься, не только в переносном смысле. Во-первых, нежелательного ребенка убивали «Ироды», а не мать родная — «Родина пролетариата». Во-вторых, устроенная чужими руками бойня оказалась в целях пропаганды чрезвычайно вы годным делом: всегда можно сделать вид, что помогаешь жертве, а в действительности лишь затягивать кровавую, мучительную агонию. И, наконец, этот дьявольский карнавал приносил неплохие деньги. Знаешь, сколько Сталин вытянул за это время из Испании? Шестьсот миллионов долларов! Золотом! Не какими-то бумажками.