Антоний Либера - Мадам

• Название: Мадам
• Автор: Антоний Либера
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-86793-314-8

Антоний Либера — известный знаток творчества С. Беккета, театральный режиссер, переводчик, литературовед. Роман «Мадам» вызвал бурный интерес в Польше и переведен на многие языки. Живо и ярко написанная книга привлекает не только интригующей фабулой (история влюбленности ученика в преподавательницу) или игрой с литературными реалиями, которую смогут оценить искушенные библиоманы. Читателю дана возможность окунуться в атмосферу Польши конца шестидесятых, вместе с героем пройти путь его интеллектуального становления.

---

Я показал ему несколько самых колоритных газетных статей и комментариев, касающихся выставки Пикассо в «Захенте», и стал его уговаривать, чтобы на следующем уроке французского во время собеседования он выступил на эту тему и самым серьезным образом обратился к Мадам с просьбой похлопотать о коллективном посещении выставки.

— Почему бы тебе самому не поговорить с Мадам? — нерешительно спросил Мефисто.

— Ты ведь знаешь, как она ко мне относится… — пожал я плечами. — Не любит меня. Терпеть не может! Во всем подозревает подвох. Что бы я ни сказал, что бы ни сделал, она все воспринимает как насмешку. У меня этот номер не пройдет.

— Считаешь, у меня пройдет? — продолжал он сомневаться.

— Буду тебя страховать, — убеждал я его. — Подскажу, если что.

В конце концов он дал себя уговорить. Мы составили план, то есть сценарий будущего урока с различными вариантами диалога. В назначенный день, на французском, мы сели за одну парту.

— Depuis plus d'une semaine[170], — смело начал Мефисто, когда она дала ему слово, — Варшава живет Пикассо. Выставка его графики привлекает тысячи людей. О ней говорят по радио, пишут в газетах. Это такой événement, который необходимо увидеть. К сожалению, достать билет почти невозможно. «Захента» в осаде. Очередь выстраивается с раннего утра. Практически для таких, как мы, учащихся, которые днем заняты на уроках, вход на выставку закрыт. Предоставленные самим себе, вынужденные действовать поодиночке, мы потеряли всякую надежду. Поэтому предлагаем по примеру других школ организовать экскурсию и коллективно, всем классом посетить выставку. Возможности для этого самые благоприятные, ведь по распоряжению Министерства просвещения школам в данном случае отдается предпочтение.

На лице Мадам появилась легкая улыбка.

— Je ne suis pas au courant[171], — заметила она, прервав его.

— La presse en a parlé[172], — шепотом подсказал я, указывая пальцем на фразу в «списке диалогов», с которой он должен продолжать сцену.

— La presse en a parle, — без запинки повторил он и продолжал, следуя указаниям моего пальца. — Кроме того, посещение выставки под руководством Мадам для нас дополнительный стимул. Ведь вы, разумеется, знаете творчество Пикассо и могли бы нам что-то commenter… expliquer…[173]

— Moi? — она снова перебила его на полуслове. — Почему ты решил, что я знаю творчество Пикассо?

— Потому что это часть французской культуры, — понес отсебятину Мефисто.

— Ну и что? — пожала она плечами.

Я поспешил ему на помощь.

— Vous êtes pour nous non seulement…[174] — начал я ему диктовать шепотом.

— Vous êtes pour nous non seulement… — громко повторил Мефисто.

— la lectrice de français…[175]

— … la lectrice de français…

— mais aussi not re maîtresse…[176]

— …mais aussi not re maîtresse…

— de culture et de vie[177].

— … de culture et de vie.

Она удостоила его коротким смехом.

— J'ai grand plaisir à l'entendre[178], — сыграла она (очень убедительно) маленький эпизод с придворными реверансами в стиле рококо, — хотя я была бы просто счастлива, если бы это звучало не так смешно.

— Что же в этом смешного? — очень удивился Мефисто.

— Passons[179], — покачала она головой.

— Так как же с выставкой… — я опять принялся подсказывать.

— Так как же с выставкой? Мы можем рассчитывать, что пойдем туда с вами? — исправно повторил Мефисто.

— Allez-y dimanche[180], — резко бросила она.

— В воскресенье? — опешил Мефисто.

— Вам удалось попасть туда в воскресенье? — подсказал я ему недоверчивые интонации.

— Вам удалось попасть туда в воскресенье? — громко повторил Мефисто.

— Çа n'a pas d'importance[181].

— А когда вы туда ходили? — снова прошептал я сквозь зубы.

— Когда вы там были? — вежливо спросил Мефисто.

— Je n'y suis pas allée[182]? — ответила она спокойно.

— Pas aléee? — теперь уже растерялся я.

— Pas allée? — послушно повторил он.

— Non. Pas encore[183], — добавила она и сменила тему разговора.

РУКА ИППОЛИТА

То, что она откажет нам в нашей просьбе, даже всерьез рассматривать ее не будет, было очевидно и не вызывало у меня никаких сомнений. Но что она станет отрицать факты — свое посещение на глазах у свидетелей выставки в «Захенте» — этого, по крайней мере в такой форме, я не ожидал. Теперь, когда это случилось и я после минутного размышления пришел к выводу, что, в сущности, она выбрала наиболее эффективную защиту (разве был другой, более простой способ избежать вопросов на неудобную тему?), я почувствовал некоторое удовлетворение от ее лжи. С какой бы целью она ни лгала, это давало мне преимущество и, кроме того, стимулировало игру воображения:

Обманывает, говорит неправду, — будто боится разоблачения. Отрицает неопровержимый факт, что была на выставке, словно речь идет вовсе не о выставке, а о тайной сходке и под прикрытием этого безобидного мероприятия происходит нечто совершенно другое — не осмотр произведений искусства, а что-то постыдное, тайное — страсть? свидание с любовником? (Совершенно как у Пруста!) Да в любом случае, разве разглядывать эти картины, пусть открыто, на глазах у всех, не значит предаваться в чем-то позорному… интимному… подозрительному занятию? Разве, разглядывая эти сценки, допуская их внутрь себя, она не предавала Одежды, а значит, и меня, которого — Одеждами соблазняла? Ведь часто только взглядом совершается предательство.

Эта мысленная игра в Марселя и Альбертину или в Сванна и Одетту — в кого-то, охваченного ревнивой страстью и желанием узнать правду о коварной любовнице, — возбуждала и затягивала, как водоворот. Постепенно, незаметно она обретала самодостаточность, утрачивала признаки фантастичности, перетекала в реальность. Я заметил, что всерьез уже не отношусь к запланированной игре на нейтральном поле, она мне даже не очень нужна. Более того: я бы предпочел, чтобы она вообще не состоялась! Зато теперь меня все больше увлекала охотничья страсть, жажда преследования и выслеживания, наблюдения из укрытия. Это превратилось в потребность, подобно влечению к наркотику, который только раз попробовал.

Поэтому я с нетерпением, в каком-то мрачном, нездоровом возбуждении ждал приезда Comedie Française и их гастрольных выступлений на сцене Польского театра.

Спектакли должны были состояться в субботу и воскресенье. Я решил, понятное дело, обязательно присутствовать на премьере и, возможно, еще раз пойти на спектакль на следующий день, если бы Мадам не появилась в первый вечер.

При наличии пропуска у меня не было никаких трудностей с билетом. Лишь с выбором места появились проблемы. Принятие решения в данном вопросе напоминало шахматный этюд по выбору наилучшей позиции для короля при атаке в эндшпиле. Методом исключения следовало найти в зрительном зале оптимальное для моих целей место, куда бы «противник» ни поставил… посадил свою фигуру. Логически рассуждая, это должно быть такое место, откуда без особых усилий и не привлекая внимания я мог бы наблюдать не только сцену, но и большую часть зрительного зала. Этому условию в данном помещении отвечали две крайние ложи на первом узком балконе, огибающем зрительный зал большой латинской «U». Они открывали перспективу не только на партер и другие ложи, но и на часть второго, низко подвешенного и отвесного балкона. Однако такая диспозиция обладала существенным недостатком. За пределами видимости оставались места для почетных гостей, для haute société. Основываясь на наблюдениях, сделанных в «Захенте», нельзя исключать, что Мадам будет именно там, с такой возможностью следовало всерьез считаться. А такая расстановка меня уже не устраивала и путала все планы. Я хотел только наблюдать, сам оставаясь незамеченным. Поэтому, взвесив все за и против, я выбрал второй балкон, середину первого ряда. Отсюда я, правда, терял из виду центральную ложу и несколько ближайших к ней мест, а также задние ряды партера, но большинство других мест, где вероятнее всего могла оказаться Мадам, были передо мной, как на тарелочке.

Однако когда в тот вечер, вооружившись биноклем, я пришел в театр, как и на вернисаж, с большим запасом времени, то сразу на мой балкон не поднялся. Остановившись в вестибюле, я встал за какую-то афишу, чтобы опять, как в «Захенте», взять на мушку входную дверь.

На этот раз судьба мне улыбнулась, хотя заставила долго ждать. Она пришла в последнюю минуту, уже со вторым звонком. Однако в ее поведении не было никакой спешки в отличие от других зрителей, явившихся в то же время. Те врывались вовнутрь, как буря, с растрепанными волосами и мчались вслепую к гардеробу, на бегу снимая плащи; она же — в изящной шубке, с цветным платком на шее и в сапожках до колен на высоком каблуке — вошла спокойно, достойно и даже величественно, а билет достала из сумочки (той самой, какая была у нее на вернисаже в «Захенте») не раньше чем на входе в фойе, где стояли билетерши. Складывалось впечатление, что она абсолютно уверена — спектакль без нее не начнется.