Сергей Мосияш - Александр Невский

• Название: Александр Невский
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-049-7

Историческая трилогия С. Мосияша посвящена выдающемуся государственному деятелю Древней Руси — князю Александру Невскому. Одержанные им победы приумножали славу Руси в нелегкой борьбе с иноземными захватчиками.

---

Берке сидел на троне в дорогом шелковом кафтане, подпоясанном золотым поясом, с колпаком на голове. Бородка реденькая, лицо желтое, оплывшее от излишеств в пище и питье. Недовольно хмурясь, спросил князя:

— Как же случилось, Александр, что ты позволил избить всех откупщиков?

— Я был в отъезде, хан, когда стряслось это. Дочь выдавал замуж.

— За кого?

— За князя витебского Константина.

— Сколько ей лет?

— Пятнадцать уже.

— Хэх, — оживился Берке. — Мог бы и со мной посоветоваться. Может, я б ее за своего сына взял. Отдал бы? А? — Хан испытующе смотрел на князя.

— А почему бы и нет? Если б ты, Берке, прислал ко мне сватов, как сие водится на Руси, я бы отдал.

— За некрещеного-то?

— А разве долго окрестить? Вон твой сыновец ныне в Ростове живет и уж Петром прозывается. Христианин. А жена князя Глеба, Неврюевна, тоже со крестом ходит. Наша вера в свои объятья хоть кого пускает.

— А в резню Петра не щекотали ножом?

— Нет. Он же христианин, — отвечал твердо Александр, хотя знал, что Петр спасся благодаря попу, спрятавшему его в алтаре.

По тому, как Берке спокойно ушел от разговора об откупщиках, князь убедился, что хану действительно они безразличны.

— Я знаю, хан, ты доверяешь мне, — сказал Александр полуутвердительно, дабы заставить поддакнуть Берке.

Но тот смолчал, хотя головой кивнул утвердительно.

— … А посему хочу просить тебя доверить мне сбор «выхода» для тебя.

— Тебе? — расширил удивленно глаза хан.

— Да. И мне и другим князьям, которые заслуживают твоего доверия. Я бы каждый год в серпень[111] привозил «выход» к твоему двору.

— Почему именно в серпень?

— Это последний месяц года на Руси. И ты, Берке, станешь получать «выход» без всяких усилий с твоей стороны.

— Что ж, Александр, ты хорошее дело предлагаешь. Я подумаю.

— Подумай, хан, сколько выгодно это будет для тебя. Не надо слать баскаков, откупщиков. В назначенный месяц «выход» будет поступать прямо в Сарай к твоему порогу.

— Я подумаю, — повторил хан.

Александр догадался, отчего Берке не спешит с ответом. Ведь баскаки, ездя по Руси, не только собирают дань, но и следят, чтоб она не усиливалась, ибо лишь в ослабленной стране можно безнаказанно хозяйничать чужеземцам.

— Но, Александр, я звал тебя не о «выходе» говорить, — помолчав, заговорил Берке. — У меня есть более важные дела. В грядущее лето я хочу пойти войной на Хулагу[112], и ты должен дать на этот поход русский полк с хорошим воеводой.

«Вот оно, начинается», — подумал Александр, но резко отказываться от похода не рискнул. Берке не любил явных возражений.

— Вряд ли от русского полка будет польза в жаркой стране, хан.

— Почему?

— Привычка, Берке. Русичи лучше переносят холод, чем жару, потому как родятся и живут в полуночной стороне. И потом, русскому полку хватает дел на заходней стороне твоего улуса.

Берке выслушал, не перебивая, а потом сказал с раздражением:

— Ты, князь Александр, хитрый как лиса. Я обещал подумать над твоей просьбой. А ты иди и подумай над моим велением. Ступай.

Берке даже махнул рукой, махнул столь пренебрежительно, что и князю, и всем присутствовавшим при разговоре стало ясно: хан разгневан непослушанием своего вассала.

Александр Ярославич понял, что гордыня царственного татарина уязвлена была двумя просьбами. Он не мог позволить себе дважды уступить русскому князю.

«И зачем я вылез сразу с двумя слезницами? — корил себя Александр, удаляясь из дворца. — Надо было с «выходом» в другой раз прийти».

Но делать было нечего. Сказанного не воротишь, как и стрелу, пущенную из лука. Стрела устремилась в цель. Попадет ли?..

XLIV ПОСЛЕДНИЕ ПОСТРИГИ

Хан Берке рассердился всерьез. Он не звал к себе Александра ни через неделю, ни через месяц. А когда истомившийся ожиданием Александр Ярославич послал Светозара просить разрешения выехать домой, ему было отказано. Явившийся от хана посыльный передал дословно слова своего повелителя: «Хан дивится, князь, твоей неблагодарности. Тебя кормят, людей твоих тоже, к работе не понуждают, что ж тебе еще надобно?»

— Мне надобно ехать к моему столу, — отвечал князь, едва скрывая раздражение.

— Хан велит гостить тебе, князь Александр, — отвечал, криво усмехаясь, посыльный. — Разве тебе не нравится наше гостеприимство?

Вскоре ему была прислана кибитка, в которой он должен был жить и кочевать с Ордой.

— Худо, сын мой, — сказал епископ Митрофан. — Кибитку хан дарит тому, кого хочет держать при себе.

— И долго может держать?

— Долго. Иногда до конца жизни.

И потекли долгие, тягучие дни, недели, месяцы почетного плена. К весне Орда повернула на полуночь, в этом многотысячном сонмище кибиток, медленно переваливаясь на кочках и выбоинах, ползло и жалкое жилище великого князя Руси Александра Ярославича.

Раза два один из темников хана приглашал его на ловы, но он отказывался, ссылаясь на немочи. Что-то не тянуло его на татарскую охоту, где нередко сводились счеты с людьми, неугодными хану.

Так в безделье и бесплодном ожидании прошла весна, минуло лето. Вместе с отлетавшими птицами повернула на полудень и Орда. Начинались осенние ветры и дожди. Приближалась годовщина его плена, а хан словно забыл о нем. Одно утешало: здесь, в самой Орде, он знал все, что затевалось ее хозяином. Почти все.

Сонгур — обрусевший половчанин, давно уже живший у татар и нередко служивший добрую службу русским князьям, добросовестно пересказывал Александру все, что удалось узнать при дворе хана. Не бескорыстно, разумеется. Князь сам нацелил Сонгура на главное, чем должен был интересоваться его добровольный лазутчик: не собирается ли рать на Русь?

И Сонгур, появляясь в княжьей кибитке, всегда начинал с одной и той же фразы: «Все вельми добро, князя». Оба — и князь, и половчанин — знали, что это означало: Русь пока в безопасности.

Но ни обстоятельные пересказы Сонгура, ни мудрые речи епископа Митрофана не могли утишить боль сердца о далекой отчине. Она являлась ему в зыбких снах, то в образе младшего сына, то бушующим вече, то скорбной улыбкой жены. Она пролетала в холодной синеве неба грустной стаей журавлей.

Черная тоска навалилась на Александра Ярославича когтистым коршуном и ее отпускала ни днем, ни ночью.

Подули с полуночи холодные и резкие, как нож, ветры, принесли снежную круговерть. Проснувшись как-то утром, Александр почувствовал вдруг железную тяжесть рук и ног и не смог подняться с ложа.

— Светозар, — позвал он и удивился голосу своему, севшему до шепота.

— Что, Александр Ярославич? — явился перед ним слуга.

— Светозар, кажись, захворал я. Укрой меня потеплее и вели изладить сыты медовой, да погорячее чтоб.

— Где ж меду взять, князь? Может, кумысу согреть?

«А и право, где ж он тут меду возьмет», — подумал князь и сказал:

— Ладно. Пусть хоть чай изготовят. Кумысу не надо, душа отвратилась от него. Не приемлет.

Светозар сложил на князя все шубы, но тот не мог согреться и под ними. Митрофан пришел, пощупал рукой лоб больного, повздыхал тихонько, а выйдя из кибитки, сказал Светозару:

— От скорби занемог великий князь. Пойду к хану молить за него.

Что говорил епископ хану, никто так и не узнал, но на другой день от Берке посыльный пожаловал, принес пайцзу на дорогу.

— Хан передать тебе велел, князь, что над просьбой твоей подумал и решил по-твоему сделать. «Выход» теперь сам станешь собирать, а баскаков меньше вполовину посылать станем, дабы тебе помогали. И велел еще хан, чтобы полки твои заходние рубежи улуса стерегли. Можешь ехать теперь к своему столу, и пусть хранят тебя твои боги.

За год думанья хан лишь одну просьбу удовлетворил — сбор «выхода» отдал в русские руки, хотя и под надзором баскаков. О второй просьбе и словом не помянул, а облек ответ на нее в собственное веление: пусть «полки русские заходние рубежи улуса стерегут».

Но ведь именно об этом и просил его русский князь.

«Бог с ним, — подумал устало Александр. — Важно, что отмолил я русичей от службы татарской».

Как положено в таких случаях, он передал хану благодарность за его великодушие и, велев одарить посланцев, отпустил его. Собираться велел скоро, выезжать немедля.

Епископ Митрофан, пришедший проводить князя, благословив, сказал:

— Ништо, сын мой, отние ветры овеют ноздри, и оклемаешься. С тоски твоя хворь, с тоски.

Слуги вынесли князя из кибитки на руках, уложили в сани, заботливо укрыли тулупами. Было ему несвычно в этаком бессилии пред народом являться. Шапку велел на самые глаза надвинуть и ехать скорей, скорей…

Останавливались только для смены коней, гнали и днем и ночью. Снег то таял, то сыпал вновь. Александру Ярославичу не лучшало, и, когда по утрам Светозар справлялся о здоровье, он одно шептал: «Гони, гони шибчее. Не хочу на чужбине помирать».