Сергей Мосияш - Александр Невский

• Название: Александр Невский
• Автор: Сергей Мосияш
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-049-7

Историческая трилогия С. Мосияша посвящена выдающемуся государственному деятелю Древней Руси — князю Александру Невскому. Одержанные им победы приумножали славу Руси в нелегкой борьбе с иноземными захватчиками.

---

Но, когда над израненным воеводой взметнулись кривые кровожадные татарские сабли, именно Батый не позволил опуститься им. Он даровал воеводе жизнь «мужества его ради».

А Ейкович и впрямь дрался отменно, удерживая Киев два с половиной месяца, много долее любого другого русского города. И при всей ненависти к татарам воевода испытывал к Батыю уважение и даже некоторое чувство признательности. Нет, не за свою жизнь, а за умение ценить смелость неприятеля. Не всем сие под силу.

На воеводском подворье, обнесенном крепким высоким заплотом[105], встретились князь и воевода. Поздоровались, прошли в широкую, с низкими потолками, горницу, сели к столу, на котором брашно не пышное, но сытное, самое воинское — хлеб, каша да корчага с медом. Дмитр Ейкович прихрамывал (замета от татар) и левой рукой плохо владел — все оттого же.

Узнав, что князь прибыл вступать в свои права на Киев, воевода заметил:

— Что деется! Матерь Руси Киев-град стал разменной резаной. Ныне одного, завтра другого князя.

— А что делать, коли мы у поганых в голдовниках пребываем.

— Знаю, что в голдовниках, а надо б в супротивниках, Александр Ярославич, в супротивниках. Не знаю, как тебе, а мне стыдно в глаза детям смотреть.

— Нет, Дмитр Ейкович, — не согласился князь. — Стыдно тогда станет, когда мы всех русичей татарским саблям иссечь дадим. А поколе на отчине русская речь слышна, мы не стыдиться должны, но силы копить.

— С чего копить-то, Ярославич? Выдь в степь, одни вороны грают, поле орать некому, всех татарин иссек либо в полон увел.

— Знаю. Ехал, видел. На Рязанщине того хуже, Дмитр Ейкович. День проскачешь, живого человека не встренешь. Тишь, запустение.

— Ну вот, сам зришь. А молвишь: силы копить. С чего?

Воевода был прав, и все же князь не мог во многом согласиться с ним.

— Коли силы копить не с чего, Дмитр Ейкович, так с кем тогда супротивничать татарам?

— Да, — вздохнул воевода. — Дона шеломом не вычерпать.

Князь в первую беседу с наместником не хотел власть свою ему выказывать, хотел до конца узнать, чем живет и дышит старый воин. Конечно, на рати положиться на него можно, спору нет, а вот как ныне в этом неустойчивом зыбком мире?

Наконец после хождений вокруг да около князь спросил:

— Так как, Дмитр Ейкович, станешь мне поспешителем? Или нет?

— А что делать, — взглянул ему в глаза воевода. — Ныне ты великий князь надо мной. Приказывай.

— Приказать недолго, — начал говорить князь и умолк на полуслове вдруг, взялся себе меду наливать, словно важней этого ничего не было.

Но воевода уловил заминку и даже, кажется, начал догадываться о причине ее: «Не иначе о Данииле Романовиче вспомнил Ярославич».

— Приказать недолго, — повторил Александр, — но не станешь ли ты, воевода, на Галич оглядываться, у князя Даниила совета испрашивать?

— А что? Даниилу в уме не откажешь, как и в отваге.

— Согласен, Даниил и храбр и умен, но ты забываешь, воевода, что Киев ближе к Сараю, нежели Галич. В Галиче можно не токмо ругать Батыя, но и меч на него точить, а в Киеве?..

— В Киеве и думать о сем не велишь. Верно, Ярославич?

— Верно, Ейкович, верно. Потому как я не хочу Киеву судьбы Рязани. Не могу позволить.

— Ну что ж, раз велишь любой ценой сохранять сии развалины, буду стараться. — Воевода усмехнулся горько. — Тем паче, что ныне из меня воин, как из заячьего хвоста сулица.

«Ну что ж, ругай себя, ругай, старый колчан. Думаешь, я вступлюсь. Не дождешься».

Они молча выпили меду, принялись за остывшую кашу. Александр, проглотив последнюю ложку каши, воскликнул вдруг:

— Да, Дмитр Ейкович, хорошо, что ты напомнил о князе Данииле.

«А я ли?» — подумал воевода, но смолчал.

— Ведь у него дочь на выданье, кажется?

— Да. Устинье Даниловне уже шестнадцать лет.

— А у меня брату Андрею пора приспела жениться. Как думаешь, отдаст Даниил дочку?

— А почему бы и нет? Брачный союз у него с литвой есть, с королем тоже. Почему бы с Суздальщиной не завязать?

— Вот ты приказа просил, — усмехнулся князь. — Вот тебе мой первый: сосватать Даниловну за князя владимирского Андрея Ярославича. Ты с князем Даниилом в старой дружбе, тебе не составит труда.

— За честь спасибо, Александр Ярославич, — ответил серьезно воевода. — Думаю, сия «рать» мне ныне более с руки будет.

— И еще. Венчать будем во Владимире, и венчать станет митрополит Кирилл.

— Но он же в отъезде, в Никее[106], — напомнил воевода.

— Знаю. Воротится ж он когда-нибудь.

— Воротиться-то воротится, но согласится ли в такую даль ехать?

— Уговорить надо. Тебе не под силу, князя Даниила настрой. Пусть сам его туда привезет. Венчанье, чай, не простое, великокняжеское. И потом, во Владимире с татарской рати, как погиб Митрофан, даже епископии нет. Сие не дело. Стол великокняжеский, и без епископии. Пусть Кирилл своей рукой и рукоположит кого-нибудь из попов.

— Да, тут ты прав, Ярославич.

— Я всегда прав должен быть, Дмитр Ейкович, — засмеялся князь и дружески похлопал воеводу по плечу. — Как-никак, всю Русь мне пожаловали. И ты мое право должен в жизнь проводить.

Улыбался и воевода, вполне довольный, что пришли они с князем к столь мирному и приятному согласию. Но даже он, старый, опытный воин, и помыслить не мог, что скрывалось за сим ясным и понятным решением князя.

А скрывалось за ним дело важное и большое: довольно митрополии в Киеве быть, ныне центр Руси перемещался на Суздальщину. И если митрополит приедет туда на венчанье, то оттуда уж его Ярославич не выпустит. Уговорит, уломает.

Но знать о сем пока он один должен, даже Андрею не будет сказано, не говоря уж о воеводе. Александр знал давно, что в любом деле умолчание — залог верный успеха грядущего. Лишь бы Даниил не догадался, ведь кто-кто, а он тоже не прочь митрополию к себе в Галич залучить.

— Ну, сплюнем, чтоб не сглазить, — сказал князь полушутливо.

— Сплюнем, — согласился воевода.

И они вместе, отворотившись, сплюнули и засмеялись — столь складно вышло, в един миг «тьфукнули».

В един миг, но не в едину думу. Но об этом лишь Александр Ярославич знал.

ХV СТОЛЕЦ — НЕ ВЕНЕЦ

Пока Александр с Андреем ездили в Каракорум столы делить, их брат родной Михаил Хоробрит прискакал из Москвы со своей дружиной во Владимир и, взошед в сени великокняжеские к стрыю своему Святославу Всеволодичу, молвил без околичностей:

— Ну, стрый, пора и честь знать, слазь с великого стола. Буду я великим. Довольно мне Москвой пробавляться.

Смутился старый Святослав от этакой прыти сыновца своего.

— Но, Михаил, сие не нам решать. Батыю.

— Плевал я на Батыя. Русский стол, русским и решать.

— Ну тогда подождем Александра с Андреем из Каракорума.

— Шибко алкаю ждать их, — усмехнулся зло Михаил. — Отца ждали. Дождались?

— Окстись, Михайла. Зачем беду на голову родным братьям зовешь? Молиться за них надо, а ты…

— Пусть попы да монахи молятся. Давай, стрый, давай по-доброму перебирайся в свой Суздаль, не гневи сердца моего. А то знаешь…

Святослав знал сыновца — на руку скор, на меч того пуще. Ну его от греха, уступил стол «по-доброму», тем более что на подворье дружина Михайлова мечами бряцала, норовя драку затеять. Вот уж истинно, не по родителям гридни — по князю.

Ну и славный пир закатил молодой великий князь во дворце, упоил всю дружину свою, всю прислугу. Позвал и Святослава, не забыл старика, посадил рядом и, обнимая его и тиская, говорил растроганно:

— Не обижайся. Я на тебя сердца не держу. Мне великий стол на что нужен-то… Думаешь, для спеси? Нет, старый, я великим быть хочу, чтоб всех на поганых поднять, всех до единого. А Москва — что? Деревня. Я не хочу, как отец вон, царствие ему небесное, да Александр с Андреем, перед погаными поклоны класть. Русь им запродавать. Я с мечом на них, с мечом.

Опьяневший Михаил уже и любил свергнутого Святослава, лез целоваться к нему, гуслярам велел хвалы петь стрыю. А под конец давай у него прощения просить:

— Ты меня прости, старик. Не серчай. Ладно? Я ведь люблю тебя, ты мне заместо отца ныне. Простишь, а?

И заглядывал с мольбой под седые косматые брови стрыя.

— Ладно. Чего уж. Чай, свои. Бог простит.

— Нет, ты, ты прости, Святослав, — продолжал умолять опьяневший Михаил, словно без этого прощения ему жизни не было.

И когда позже все это вспомнил старый Святослав — и глаза умоляющие, и слова горячие, — понял: чуял сыновец смерть свою. Чуял, оттого и прощение вымаливал.

Недолго княжил Михаил во Владимире. Вскоре пришла ведомость из Москвы: литва волости зорит, оборонить их некому.

— Как некому? — вспылил Михаил. — А я на што?!