Андрей Шляхов - Петр Чайковский. Бумажная любовь

• Название: Петр Чайковский. Бумажная любовь
• Автор: Андрей Шляхов
• Издательство: Олимп: Астрель
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-7390-2313-1, 978-5-271-25293-8

Чем реже встречаются влюбленные, тем сильнее они любят друг друга?

А если они никогда не встретились — что тогда? Их никто не принуж­дал - они сделали выбор самостоятельно. Только переписывались, перепи­сывались, переписывались...

Их письма — зеркало истории того времени. Баронесса и композитор де­лились друг с другом всем, что волновало их сердца и интересовало их умы…

---

Неужели она сможет и дальше переписываться с ним?

С упоением ждать писем, обстоятельно отвечать на них… Чувствовать незримое присутствие друга… И, быть может, дела еще пойдут на лад и она снова станет полезной ему? Чем черт не шутит.

Но засела в душе, засвербела где-то мысль — если его доходы и впрямь сильно увеличились, и будут постоянно увеличиваться, то почему он сам не отказался от се пособия? Благородный поступок ее требовал благородного отношения.

Они были совершенно разными людьми, может быть., поэтому им было так интересно переписываться друг с другом. Надежда Филаретовна не могла попять, что у Чайковского деньги всегда утекали между пальцев. Композитор относился к презренному металлу совсем не так серьезно, как баронесса.

…Юлия избегала встречаться с ней взглядом. Значит — привезла очередные дурные вести.

— Прошу тебя, Юленька, выкладывай все сразу, — попросила она. — Я же вижу, что тебе есть, что сказать…

— Хочется чаю, — Юлия нервно передернула плечами. — Замерзла вся.

День сегодня выдался ненастный. Лило как из ведра, да еще порывами налетал холодный ветер.

Купчую подписали три дня назад, деньги ей были выплачены сразу же по подписании, как она и просила. В доме № 12 на Рождественском бульваре Надежда Филаретовна доживала последние дни. По уговору с новым владельцем, известным доктором Захаровым, она могла оставаться здесь не более двух недель, но намеревалась съехать раньше. Осталось только окончательно определиться с местом постоянного жительства.

Одна из двух избежавших расчета горничных накрыла стол в малой гостиной. Она пила чай молча, на Юлию не смотрела — наблюдала за пляской огня в камине.

В детстве она часами могла смотреть на огонь, выжидая, когда в нем покажется волшебная огненная саламандра — отец был большой любитель всяческих сказок, легенд и преданий и с удовольствием рассказывал их своим детям.

Саламандру она высматривала не просто так, а со смыслом. Отец утверждал, что эта ящерица служит вестником счастья, правда руками ее хватать не советовал.

— Я ее кочергой! — горячился брат Владимир.

— Не вздумай! — серьезно предостерегал отец. — Саламандра обидится и сожжет тебя.

Владимира сожгла страсть к вину. Известие о его смерти она получила в середине нынешнего лета. Не расстроилась, не всплакнула — непутевый брат давно стал для нее чужим, совершенно посторонним человеком.

Правда, надо отдать Владимиру должное, он ни разу в жизни не просил у нее денег. Интересно — почему? Считал зазорным? Боялся, что откажет? Не мог поступиться гордостью? Теперь ей уже не узнать ответа. Да и не важно.

Если бы Владимир пораньше расстался с холостяцкой жизнью, его судьба могла сложиться иначе. Женское общество облагораживает мужчин, это неоспоримый факт. Но, к сожалению, брат женился очень поздно, в прошлом году, когда никто уже не в силах был отвратить его от пьянства и наставить на истинный путь.

Бедный папа, он так радовался детским успехам Владимира. Предсказывал ему большое будущее, грандиозную карьеру. Ею он никогда так не восхищался, но зато мнением ее очень дорожил, что да, то да.

Все-таки безумно жаль покидать этот дом, в котором все было устроено так, как ей хотелось. Но содержание его обходится недешево, да и вырученные деньги оказались весьма кстати — удастся погасить большую часть Колиных долгов.

Коля не хотел брать этих денег, но она была непреклонна, и ему пришлось согласиться. С условием, что он вернет ей долг после продажи Копылова.

Он все тот же наивный мальчик — верит, что его злосчастное имение можно продать с выгодой. Не понимает или же не хочет понимать, как в действительности обстоит дело.

Вряд ли ему удастся выручить за Копылов сумму, хотя бы равную стоимости дома на Рождественском бульваре.

К черту Копылов, не хочется больше думать о нем!

Лучше смотреть на огонь. Вдруг саламандре надоест прятаться? Ей сейчас так нужен какой-нибудь хороший знак, какое-нибудь счастливое знамение…

— Как себя чувствует Владислав? — спросила она, когда молчать надоело.

— Спасибо, хорошо, — ответила Юлия. — Катар на время оставил его в покое, и он радуется жизни, словно ребенок.

Пахульский всегда умел радоваться жизни. Весьма ценное качество и, увы, очень редко встречающееся в людях. Юлии с ним было хорошо.

— Почему же Владислав не приехал с тобой? — удивилась баронесса. — Он чем-то занят?

Обычно Юлия приезжала к ней вместе с мужем.

— Я намеренно явилась к тебе без него, — ответила Юлия. — Так надо.

Снова молчание. Сколько же можно!

— Может, хватит намеков? — баронесса фон Мекк нахмурилась. — Я тебе не гимназистка, чтобы меня интриговать. Говори, если тебе есть что сказать!

— Есть, — подтвердила Юлия. — Я хотела…

— Ну же!

— Новости таковы, мама! Владислав вчера вечером неожиданно разоткровенничался и рассказал мне очень много неожиданного о лучшем из твоих друзей…

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ «ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО БАРОНЕССЫ ФОН МЕКК ЧАЙКОВСКОМУ»

«Милостивый государь Петр Ильич!

Надо Вам сказать, что я не умею отделять музыканта от человека, и даже в нем, в служителе такого высокого искусства, я еще более, чем в других людях, ожидаю и желаю тех человеческих свойств, которым поклоняюсь. Если же, напротив, в музыканте нет человека, то его сочинения, чем лучше они в музыкальном отношении, тем больше производят на меня впечатление обмана, лицемерия и желания эксплуатировать наивных людей.

На днях из случайного разговора я узнала об Вас много недостойного. Об Вас насказали мне таких ужасов, что я пришла в отчаяние. Это отзывы наших друзей, а им можно верить. Поверьте мне на слово, что как бы я ни любила кого-нибудь, но никогда не бываю ослеплена. Вследствие открывшихся обстоятельств, забудьте, Петр Ильич, Ваше знакомство со мной.

Я сегодня не в состоянии говорить в мажорном тоне. Извините меня, Петр Ильич, за все мои выражения, слезы подступают к горлу. Мне очень больно, Петр Ильич, сердце как будто перестает биться, и хочется умереть, ведь мы с Вами навеки расстаемся.

Желаю Вам всего хорошего.

Надежда фон Мекк.

PS. Будьте уверены, Петр Ильич, что я умею молчать о чем следует».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Антонина Ивановна попыталась навязать Чайковскому очередного бастарда, рожденного ею невесть от кого, и, конечно же, потерпела крах.

Однако успела изрядно потрепать нервы своему «милому Петичке». Годы «тяжких мытарств и всяческих унижений» закалили Антонину Ивановну — теперь ее приходилось в полном смысле этого слова выпихивать взашей, другого обращения «несчастная женщина» не понимала.

Алексей, как всегда, оказался на высоте. Вежливо, но твердо, взял ее под руку, увлек за собой, внимательно слушая новую выдумку про сватовство некоего почтенного генерала-вдовца (в душе Антонина Ивановна всегда отдавала предпочтение военным) — и вот уже за курносой гадиной захлопнулась калитка.

Чайковский с тоской подумал о старинных рыцарских замках с высокими каменными стенами, глубоким рвом, подъемным мостом и бдительными стражами у ворот… Вот где был покой!

Антонина Ивановна обещала навещать его.

И он знал, что она непременно сдержит свое слово.

Гадина, одним словом. Испытание, ниспосланное ему свыше за все его прегрешения.

Вдруг словно пелена упала с глаз его. Чайковский вдруг понял, что в глазах Надежды Филаретовны он выглядит столь же докучливым субъектом! Наглецом, добивающимся общения, в котором ему настойчиво отказывают.

Уподобиться Антонине Ивановне? Нет, невозможно!

Он поклялся всем самым дорогим для него, что не напишет более ни строчки баронессе фон Мекк, если не получит от нее ответа.

Четыре письма написал он ей. Четыре совершенно разных письма.

В первом он недоумевал.

Во втором просил объяснений.

В третьем делал вид, что ничего не произошло. Обычное письмо, каких уж сотни были написаны между ними.

В четвертом он просил простить его, хоть и не понимал, в чем заключалась его вина перед ней и, судя по всему, вина великая.

Она не отвечала на письма, но и не возвращала их нераспечатанными, как поступал он с письмами Антонины Ивановны.

Она хранила молчание.

Он брал с нее пример.

В период черной меланхолии Чайковский пишет оперу «Пиковая дама», которая была заказана ему дирекцией императорских театров. Два года он раздумывал — браться или нег, и все же взялся. Взялся, несмотря на то что жизнь не радовала его в то время. Петр Ильич сам признавался в письме к композитору Глазунову: «Переживаю очень загадочную стадию на пути к могиле. Что-то такое совершается внутри меня, для меня самого непонятное. Какая-то усталость от жизни, какое-то разочарование: по временам безумная тоска, но не та, в глубине которой предвидение нового прилива любви к жизни, а нечто безнадежное, финальное… А вместе с этим охота писать страшная… С одной стороны, чувствую, что как будто моя песенка уже спета, а с другой — непреодолимое желание затянуть или все ту же жизнь, или еще лучше новую песенку…»