Александр Бруссуев - Не от мира сего 2

• Название: Не от мира сего 2
• Автор: Александр Бруссуев
• Жанр: Эпическая фантастика

Это вторая книга по мотивам Былин, в которой живут и Илья Муромец, и леший, и Пермя Васильевич, и Алеша Попович, и загадочный гусляр-кантелист Садко.

---

— Шел, нашел, потерял, — сказал человек громко и в никуда, то есть на все четыре стороны.

Сей же момент, словно из-под земли, перед ним образовался еще один человек. Да так, не человек, а одно недоразумение.

Был он низкорослым, каким-то косматым и безошибочно можно было предположить, что как раз он мог по достоинству оценить шутку, учиненную с одеждой Илейкой. Кафтан на незнакомце был одет по-диковинному: левая пола запахнута за правую, а не наоборот, как весь честной народ привык. Алый кушак мог бы выгодно отвлечь внимание от такой манеры одеваться, да обувка сводила все это на нет: правый сапог был одет на левую ногу, а левый на правую. Глаза у мужичка неистово горели зеленым огнем, на левой скуле разлился во всю возможную ширь роскошнейший лиловый синяк. Отсутствие правого уха только подчеркивали уложенные явно без помощи всяких гребней волосы. И вся кожа на нем отливала какой-то синевой.

— Конечно, — сказал мужичок, чем немало удивил Илейку. — Ты бы еще закричал: овечья морда, овечья шерсть!

Лив откашлялся для приличия и отступил почему-то к невозмутимой Заразе. Как бы невзначай, он взглянул на пришельца через правое ухо лошади.

Этим он почему-то развеселил незнакомца до булькающего хохота, хлопков руками по ногам и указательного пальца, направленного на него.

— А что тут смешного? — удивился Илейко.

— А, догадался, — веселился мужичонка, но никуда не исчезал, булькал себе смехом и нисколько не пытался проявить недоброжелательности.

— Мне всегда казалось, что ваш брат нем, как рыба, если и поет песни, то бессловесные, без текста.

— Может мой брат и таков, — ответил незнакомец и осторожно потрогал синяк под глазом. — А я, пока язык наш не сгинул, много наговорить могу. Это для слэйвинов я на вроде немца — не понимают они меня.

— А ты, стало быть, всех понимаешь, — усмехнулся лив.

— Конечно! — горделиво упер руки в бока пришелец. — Дело-то не в словах, а в намерениях. Слова — что?

— Что? — не понял Илейко.

— Мысль изреченная — есть ложь (слова Тютчева, примечание автора), — поднял кривой палец к небу собеседник. — Я иной раз всякую скверну могу чувствовать.

— Позвольте, а у меня — что не так? — развел руками лив. — Не ругался, не сквернословил. И в мыслях, чтобы пакостить в лесу не было. Шел, никого не трогал, птичек слушал.

Пришелец пожал плечами и ничего не ответил.

Испокон веков при лесах жили существа, чья порода отличалась от человеческой. Были они незлобивы, но любители всяческих проказ. От скуки, не иначе. Зайдет добрый человек в чащу, отвлечется на свои думки самую малость — а путь его свернет в сторону от верной тропы. До темноты будет плутать вокруг деревеньки, слышать мычание коров, лай собак — а выйти не в состоянии. Что поделать, коль Хийси решил пошутить? Делать совершенно нечего. Мириться с положением.

Хийси — это и есть леший. Он был всегда и, пожалуй, всегда будет. Разве что мудрые человеки изведут все сосновые леса во благо народное, порежут на спички и туалетную бумагу — тогда и жить лесовику будет негде, да и незачем. Тогда и сгинут они. Но не одни, потому что и людям без Хийси не прожить. Это человеческие мудрецы понимают? Понимают, только сказать ничего не могут. Как собаки — глаза умные, а речь невнятная.

Называют лешего немым, да, вдобавок, бесом. Это попы так изгаляются, те, что с мутной и далекой Византии подпитку получают. Леший, как и домовой, да и баннушко, без сомнения, твари Божьи. Их можно игнорировать, их можно не замечать, но жизнь заставляет с ними считаться. Пусть кто-нибудь загонит попа в баню для освящения, получит по голове кадилом — не могут там попы свои поповские ритуалы творить. У них свой бог, у Хийси — свой.

"Громко пели чародеи,
Прорицатели — у двери,
Знахари же — на скамейках,
Заклинатели — на печке,
Множество лапландских песен,
Мудрые творенья Хийси" (руна 12 "Калевалы").

Леший — мудр, но слабохарактерен. Илейко, не имея опыта больших лесных походов, да и малых, за ягодами, вениками и грибами — тоже, знал, однако, что делать при подозрении на "лесное очарованье". Даже слэйвины переняли обычаи онежан и олончан, чтоб не сгинуть, плутая по лесу. Одежду — долой, а потом ее шиворот-навыворот одеть. Это дань уважения стилю Хийси, его манере одеваться. Так у них модно. Еще присказку любимую сказать типа "шел, нашел, потерял". Только не на каком-нибудь левом языке, а на ливвиковском, либо вительском, либо, на худой конец, на кууярвском. Впрочем, и суомуссалмский подойдет, и панаярвский, и даже усманский. Да любой из 48 с лишним языков годятся. Только нельзя в лесу ругаться. Этого слэйвины не понимают, и буянит Хийси, не дожидаясь Ерофеева дня. А слэйвины ломают ноги в буреломах, заваливаются в болотины, и только их и видели.

Леший и к людям выйти может. Оценить, так сказать, обстановку. Если, конечно нет у лесных путников с собою черных петухов, собак с пятнами над глазами и трехцветных кошек. Чего-то смущают его такие твари. Но не очень часто по лесам гуляют люди с петухами, да еще и черными, наперевес. А кошку с собой в лес можно взять только мертвую. Только какой от нее прок, от мертвой-то? Собаки же, "двуглазые" в деревнях наперечет. Их берегут, называют "Кучумами" (знаменитая лайка Дерсу Узала, примечание автора) и просто так в лес не таскают. Только по делу, только на охоту. Они в ней преуспевают, потому как Хийси их уважает.

Зато лошадь очень даже помогает определить, леший вышел навстречу, или просто бандит и разбойник. Посмотрел на пришельца через правое ухо коня, для чего вовсе необязательно это ухо у него отрывать — и все ясно. Лихой человек прибить попытается, вполне возможно, что и до смерти, а Хийси — просто явит себя во всей красе: неряшливо одетый и, словно бы, иссини выбрит при полном попустительстве в бороде и усах. Просто кожа у него отдает нездоровой для человеческого восприятия синевой. А дело-то в том, что кровь у лешего — синяя! Голубая — только у слэйвинских высокоблагородий.

Не любит он, когда овец при нем поминают: "овечья морда, овечья шерсть". Сразу же обижается, надует губы и сгинет в лесу, не потревожив ни одного листика. Только издалека донесется ветром крик: "А, догадался!" И, поди, разбери, что больше в этих словах — горя, либо досады.

Хийси протянул Илейко руку:

— Не сердись, добрый человек. Не имею к тебе зла. Можно с тобой идти?

Лив, очень удивившись, ответил рукопожатием и добавил, чуть смутившись:

— А звать-то тебя как, Хийси?

Все-таки не каждый день доводится разговаривать с существом, запрещаемым нынешней церковью.

— Миша — я, — сказал леший. — Мишка Торопанишка.

2. Хийси.

Стрела впилась в ствол ближайшей сосны и расщепилась от удара. Стреляли не очень умело, но с предостаточной силой. В овражке, промытом весенними ручьями к озерцу, стояла лошадь и обеспокоенно оглядывалась на людей. Она чувствовала угрозу для себя и своих компаньонов, оттого и тревожилась.

— Тихо, тихо, Зараза, — сказал ей Илейко. — Здесь им нас не достать.

— Огонь пустят, либо начнут камнями бить навесом, — возразил второй человек, неаккуратно одетый, да, к тому же, чья кожа отливала синевой.

— Вот, блин, Миша, — тряхнул волосами лив. — Как же тебя угораздило свалиться на нашу голову?

— Да я и уйти могу, — ответил Хийси, не делая, впрочем, никаких попыток подняться на ноги, или хотя бы уползти.

— И мы тоже — можем, — сказал Илейко. — Да не можем!

Едва ли полдня прошло, как леший напросился к ним в кампанию, а безлюдный и спокойный лес изменился до неузнаваемости. Появились еще люди, и тем самым внесли сумятицу и беспорядок. Дело в том, что пришельцы оказались настроены очень агрессивно и даже воинственно.

Встретившись на стежке-дорожке, они уже были вооружены, чем удивили Илейку, Мишу и даже Заразу. Наткнуться в лесной глуши на обвешанный оружием отряд людей можно только во время войны. Пусть кривые ножи и дубины, рогатины и колья — весь нехитрый арсенал, но и это дает некоторое преимущество перед теми, у кого в руках нет ничего, если не считать прутика и палки. А войны-то поблизости нигде не было. И людей быть не должно.

Удивительно было то, что Хийси, хозяин леса, никаким образом не почувствовал присутствия поблизости лиходеев. Поэтому-то леший при нежданной встрече сплоховал: замер, как столб, только рот открыл во всю ширь, не произнеся, однако, ни единого звука.

Илейко тоже не знал, что делать. Но руки сработали без участия головы. Они подняли притаившийся в муравейнике камень, величиной с сам муравейник, то есть, с хороший деревенский сундук, и бросили в самую гущу лихих людей. Кто-то попытался этот "сундук" словить, причем вполне успешно, остальные расступились. Добра в прилетевшем подарке было немного, разве что приличная часть прилепившегося муравейника. Да и тяжел он оказался, и тем опасен для жизни человеку, решившему встать на пути.