Иван Панкеев - Копья летящего тень

• Название: Копья летящего тень
• Автор: Иван Панкеев
• Издательство: Терра - книжный клуб
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02015-Х

В книгу вошли произведения двух отечественных авторов, работающих в разных стилях, но в одном направлении и доказывающих, что славянское воображение способно не только осознать традиции английской «готики», но создать собственный «мягко»-готический роман в России.

---

Если не считать смерти дочери, это было их самым горестным воспоминанием о войне. Но у них все-таки был свой дом!

Весной Павел Глебович облюбовал за стеной цеха небольшой участок: там проходила подземная теплотрасса, земля никогда не промерзала, и он… посеял там свеклу! Урожай превзошел все его ожидания; то ли от постоянного прогрева, то ли от химических испарений корнеплоды имели гигантские размеры, а мощная свекольная ботва напоминала верхушки пальм.

В конце августа, придя на дежурство во вторую смену, Павел Глебович увидел страшную картину: его участок был пуст! Кто-то опередил его! Обезумев от отчаяния, он бросился на поиски своего драгоценного урожая, позабыв даже о том, что минутное опоздание на работу каралось очень сурово. И он нашел пропажу! Какое это было счастье! Нашел все до единой свеклы! Вор не успел увезти награбленное. Одолжив у заводского дворника тачку, он привез утром домой весь урожай.

Следующей зимой в этой грязной избе, населенной татарами, Таисия Карповна родила сына Леонида. Война закончилась, и снова вагон стал на некоторое время их домом — но на этот раз они ехали летом и во время длительных стоянок выходили в степь, да и в вагоне пахло свежим сеном, а впереди у них был дом — постоянный, надежный дом.

На месте их прежней квартиры были обугленные развалины. Ни стен, ни дверей, ни крыши — ничего. Они перебирались из коммуналки в коммуналку, пока наконец Павел Глебович, как активный коммунист, не получил двухкомнатную квартиру, считавшуюся по тем временам роскошью. В этой квартире, с окнами, выходящими на роддом, появилась на свет их вторая дочь, Галя. В этой квартире праздновались юбилеи, собирались гости и родственники; эта квартира обставлялась дефицитной по тем временам мебелью, о которой Таисия Карповна в молодости не смела и мечтать, на стенах висели ковры, в серванте стояли сервизы, в шкафах нафталинились меховые шубы и драповые пальто.

В этой квартире Таисия Карповна прожила около сорока лет.

И все-таки!.. В последние годы жизни она была озабочена сборами… домой! Она туго набивала сумки и пакеты, собирая исключительно свои личные вещи: белье, нитки, носовые платки, коробочки и свертки… все это она перекладывала по многу раз, подолгу рассматривая каждую вещь, словно сомневаясь, брать ее с собой или оставить. Потом одевалась и шла к двери. Зная эту ее слабость, Павел Глебович держал дверь под замком и никогда не выпускал жену из дома одну. И Таисия Карповна, удостоверившись, что ей никуда не выйти, ставила свой багаж возле двери и принималась горестно ждать. Нередко это ожидание сопровождалось вспышками необузданной ярости.

Однажды, открыв своим ключом дверь, Леонид Павлович нечаянно выпустил мать — и она побежала вниз по лестнице, кое-как одетая, со всеми своими сумками и свертками. Нашли ее только к вечеру, на пустыре, что за парком — и она покорно вернулась обратно. «Куда ты все время хочешь уйти? — пытался вразумить ее Павел Глебович. — Ведь ты же дома! Это же твой дом!» Таисия Карповна подозрительно, исподлобья смотрела на него и отвечала: «Это не мой дом…»

* * *

— Значит, она хотела домой… — задумчиво произнес Полищук.

Лицо его было бледным, замкнутым, сосредоточенным. Не говоря ни слова, он встал и вышел в коридор. Леонид Павлович и Люба молча пошли за ним. На этот раз они обнаружили еще одну подробность: дверь ванной, закрываемая снаружи на шпингалет, была открыта, а сам шпингалет сорван. И еще — был сорван и шпингалет с балконной двери, хотя открыть эти защелки не представляло никакого труда.

— Она ищет дверь… — все так же задумчиво произнес Полищук. — Дверь, которая привела бы ее домой…

— Но я не понимаю, — недоверчиво произнес Леонид Павлович, — вы все время говорите о ней как о… живой. Это какая-то чертовщина!

— Это в самом деле так, — усмехнулся Полищук. — Мы имеем дело с самой настоящей чертовщиной! Ваша мать, если хотите знать… — он с вызовом посмотрел на Леонида Павловича, словно ожидая от него немедленных возражений. — Она — призрак!

— Ну, ладно, ладно, — с досадой перебила его Люба, будучи натурой здравомыслящей. — К чему вся эта мистика? Наверняка это злобные шутки кого-то из соседей, ведь целый день здесь крутились люди…

— Не думаю, — сухо ответил врач и, повернувшись к Леониду Павловичу, деловито сказал: — Советую вам принять меры, о которых я уже говорил, я могу позвонить и договориться прямо сейчас…

Леонид Павлович не знал, что ответить. Его мать — призрак? Какая нелепость! Неужели Полищук говорит об этом всерьез? Наверняка кто-то и в самом деле разыгрывает с ними злую шутку.

— Да, да… — торопливо произнес он, отвечая скорее на свой собственный, внутри прозвучавший вопрос, чем на вопрос врача, — но скажите тогда, что такое… призрак?

Врач усмехнулся, хотя вид у него был озабоченным.

— Призрак — это материализация злых или добрых, во всяком случае, не нейтральных, сил, сгусток энергии, реализующий себя ночью, а днем бездействующий… С призраками лучше не иметь дела!

В уголках сочных, ярких губ Любы появилась ироническая усмешка. Как мог этот взрослый, явно не глупый мужчина нести такую чушь? А впрочем, что тут удивительного: каждый вечер эти мерзкие американские фильмы ужасов, все эти бульварные книжонки… Бедняга, он просто потерял чувство реальности! А может быть, этот парень просто… нет, наверняка он не сумасшедший!

— Я все понимаю, — мягко произнес Полищук, спокойно глядя на нее. — Понимаю, что вы думаете обо мне. И вы, между прочим, напрасно так думаете! Я вовсе не мистик, просто у меня нет обычных материалистических предрассудков.

Подойдя к телефону, он набрал номер.

И уже вечером Таисия Карповна лежала в двойном гробу, с туго закрученными железными болтами.

* * *

В тот же вечер приехала наконец сестра Галя. Она успела попрощаться с матерью, перед тем, как сосновый гроб был опущен в свинцовый, и теперь шепотом, словно опасаясь чего-то, разговаривала в соседней комнате с Любой. Галя приехала не одна: с нею было двое ее сыновей, младшему из которых не исполнилось еще и года. Ее муж Саша тоже приехал, но не столько из-за тещиных похорон, сколько для того, чтобы повидаться со своей родней.

Галя не была дома почти десять лет, она не приезжала даже на похороны отца, будучи в то время беременной, и особой тоски по обществу родителей не испытывала. Похоже, она была даже рада тому, что Омск так далеко и что дорога стоит таких денег. Один — два раза в год она писала письма — и это все. Да, она родилась здесь — в роддоме, что был напротив — и здесь родился ее старший сын. Но жизнь среди родных стен была для нее отравлена раз и навсегда. Потому что родители прокляли ее брак с Сашей.

Они подружились в десятом классе, и однажды Таисия Карповна застукала их, идущих в обнимку по двору, в десять часов вечера. «Что тебе надо от моей дочери?» — бесцеремонно спросила она хрупкого черноволосого мальчика. Гале стало ужасно стыдно, словно ее уличили в чем-то неприличном. Опустив голову, Саша молча поплелся прочь, потом остановился, обернулся к Гале, и она тоже повернулась к нему. Некоторое время они молча смотрели друг на друга в темноте, потом пошли каждый в свою сторону. Дома Галю ожидала взбучка. После этого они стали с Сашей неразлучны. Через два года Галя забеременела и сообщила родителям, что выходит замуж. Лица Таисии Карповны и Павла Глебовича побледнели и вытянулись, губы сжались, глаза сузились. Их дочь — шлюха! Она забеременела! От какого-то мальчишки, который к тому же сам вырос без отца! И мать этого сопляка — хуже не придумаешь! — танцует в кордебалете! «Ты, что, хочешь нас опозорить? — строго спросил Галю отец. — Чтобы все показывали на нас пальцем?» Галя молчала, она ожидала совсем другого, ей казалось, что эта весть обрадует ее родителей.

— Придется сделать аборт, — угрюмо произнесла Таисия Карповна.

— Аборт?.. — краснея от стыда и негодования, воскликнула Галя. — Но какой в этом смысл?

Родители выразительно переглянулись, покачали головами.

— Ты сделаешь аборт, — ледяным тоном повторила мать.

Галя почувствовала, как у нее начинают дрожать руки и губы, она готова была расплакаться — и в то же время в ней поднималась волна неведомой ей прежде ярости. Уничтожить своего ребенка? А если она вообще не сможет больше иметь детей?

Душа в себе слезы, она шагнула к двери и, повернувшись к родителям, выдавила из себя:

— Не стану я делать аборт…

Она видела, как вскочил со стула отец, как сжались его кулаки, до нее, уже стоявшей в дверях, донеслось его шипенье:

— Я поставлю новый замок, и ты больше не войдешь сюда!

Слезы ее вмиг высохли, дрожь прекратилась, и она хладнокровно, рубя каждое слово, произнесла:

— Ты не смеешь прогонять меня из моего дома!