Абдурахман Абсалямов - Вечный человек

• Название: Вечный человек
• Автор: Абдурахман Абсалямов
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1961

Особое место в творчестве А.Абсалямова занимает документальный военно-политический роман «Вечный человек». В нем повествуется о восстании узников фашизма в концлагере Бухенвальд, которое было подготовлено интернациональной организацией коммунистов. Главный герой романа — подполковник Баки Назимов, попавший в плен после тяжелого ранения в 1942 году. В романе воспроизведена напряженная политическая и психологическая атмосфера Бухенвальда, показаны лагерный быт, действия, организации сил Сопротивления, мужество, стойкость и верность коммунистическим убеждениям героев подпольщиков. Роман воспитывает в людях бдительность, веру в победу могучих сил мира и социализма над силами реакции и войны.

---

«Интернациональный центр» дает нам достаточное количество оружия. Ну, говори!

Бикланов поднял голову. Брови насуплены, глаза горят огнем, губы твердо сжаты.

— Не думал, что так получится, — тихо сказал он и закусил губу. — Тяжело… Невыразимо тяжело… Могут подумать, что мы бросаем друзей! В самую трудную минуту… Но я объясню.

Симагин крепко обнял его.

— Спасибо, Степан. Идем, объявим товарищам.

— Подожди. Вот что… — Бикланов решительно поднялся. — Я иду с тобой, Николай. Умирать, так вместе. Иначе не согласен.

— А кто будет руководить здесь восстанием?

— Как — кто? Центр. Командующий Смердов. Командиры бригад.

Они вернулись к друзьям. Когда Симагин сообщил членам «Военно-политического центра» и командирам бригад решение «Интернационального центра» и свое согласие с этим решением, комната взорвалась криками:

— Нет, мы не пойдем на это!

— В самый решающий момент раздробить наши силы, отдаться в руки врагов! Не выйдет!

— Ошибочное решение!

И в эти трудные минуты еще раз было доказано, каким огромным авторитетом пользуется Николай Симагин среди подпольщиков.

— Товарищи! — уже спокойно и твердо обратился он. — Мы советские люди, ленинцы, интернационалисты. Интернациональный долг для нас не менее свят, чем долг перед родиной. И мы должны его выполнить. Да, нам будет очень и очень нелегко. Но докажем еще раз, на что способны советские богатыри. Пусть ни у кого не останется тени сомнения. Мы и колонну эвакуируемых должны защитить в пути, и помочь остающимся в лагере. Только наша самоотверженность может спасти десятки тысяч жизней.

Иначе все погибнут под артобстрелом фашистов. Степан Бикланов поднял руку.

— Слушайте меня! — резко начал он. — Здесь, в Бухенвальде, даже в самые тяжкие, в самые беспросветные дни мы подавали пример выдержки, бесстрашия к самоотверженности. Неужели мы не останемся верными себе до конца? Вот что: решение «Интернационального центра» — это приказ. Нам дается оружие. Если по дороге гитлеровцы затеют что-либо недоброе, мы уничтожим конвой. Я не согласен с теми» кто утверждает, что эшелон посылают на верную смерть, С эшелоном пойдем Симагин и я. Здесь остаются испытанные командиры. Довольно разговаривать. До рассвета остается не так уж много времени. Давайте посоветуемся о неотложных практических делах…

— Кто против решения «Интернационального центра»? — тихо спросил Симагин.

Ни один человек не проголосовал против.

Медленно занималась заря девятого апреля. Не спавшие, с воспаленными глазами и землистыми лицами, голодные люди, выйдя из бараков, смотрели, как восходящее солнце красит горизонт в розово-красные тона, и думали каждый о своем. Стояла удивительная тишина. Не слышно было далеких раскатов канонады.

В восемь часов по радио прозвучал приказ коменданта:

— Евреям и русским военнопленным выстроиться на площади для эвакуации!

Вскоре из Малого лагеря потянулась к площади колонна евреев. Это были не люди, а тени, живые скелеты. Полосатая униформа мешком висела на их плечах. Шли, едва передвигая ноги, поддерживая друг друга. В глазах испуг и тоска, губы едва заметно шевелятся, источая проклятия или шепча молитвы. Многие оглядывались в сторону лагеря русских военнопленных. Пойдут ли с ними? Осталась надежда на защиту?

Часа два собирались на площади евреи-заключенные. В это время в «Русском военно-политическом центре» да и в бараках уходящие прощались с остающимися. Это была тяжелая картина. Расставались боевые друзья. Сколько было пережито! Придется ли увидеться? Многие не могли сдержаться — скупые солдатские слезы выступили на глазах.

Вместе с эшелоном военнопленных уходил и руководитель русского подполья Николай Симагин, уходил и его ближайший помощник, бесстрашный Степан Бакланов. Оба медленно поднялись, посмотрели на своих товарищей. Сколько испито горя вместе! Какую упорную и беспощадную борьбу вели против общих врагов! Друзья, которым нет цены! Товарищи, роднее которых нет на земле! Да разве можно сказать: прощайте навсегда? Нет, никогда! Не верится!

— Ну, нам пора, — сказал Симагин. Он говорил просто, как всегда. И начал со всеми прощаться. Обнял и трижды поцеловал Назимова: — Борис, я верю в тебя и в твоих людей!

— Желаем вам удачи, — ответил Баки. — Не тревожьтесь за нас. Мы свой долг здесь выполним.

— До встречи на родине!

— До скорой встречи, Николай.

И вот колонна русских военнопленных, по десять человек в шеренге, уже шагает по орошенной кровью и слезами лагерной земле, направляясь к площади. Вон остался в стороне брошенный тяжелый железный каток, которым трамбовали дорожки. Тут же неподалеку стоит телега, в которую впрягались «поющие лошади» и возили в лагерь песок и камни. У всех нервы напряжены до предела: будут при выходе обыскивать или нет? Симагинцы шли с боков колонны, прикрывая ее фланги, шли в передних и задних рядах — в авангарде и арьергарде. У них в карманах а за пазухой спрятаны пистолеты и гранаты. Эти бесстрашные парни готовы к любым неожиданностям.

Неподалеку от ворот, как бы выйдя посмотреть на отправку эшелонов, толпятся группы узников различных национальностей. Но это были все те же вооруженные бойцы подполья, которым выпало остаться в лагере. Если гитлеровцы задумают обыскивать уходящих и схватка возникнет тут же у ворот, провожающие бросятся на помощь, пустят в дело пистолеты, гранаты, ножи.

Среди провожающих и Баки Назимов. Его глаза широко открыты, лицо напряженное. Конечно, он отыскивает в колонне дорогие лица друзей. Но он не может совладать с еще более острой тревогой: не подвернут ли фашисты голову колонны к тому «Коварному дому», где обычно происходила массовая расправа над лагерниками? Нет, колонна миновала поворот к «дому». Колонна приближалась к воротам. Эсэсовцы выстроились по обеим сторонам ворот. В их поведении как будто не заметно ничего угрожающего. Всем своим горделивым видом они как бы хотели сказать: «Все же наша взяла. Вам приходится покидать лагерь».

Колонна втянулась в ворота. И вот уже проходят последние ряды. Кто-то обернулся, помахал беретом:

— До скорого свидания!

Железные ворота Бухенвальда со скрипом закрылись. Назимов все еще смотрел на ворота. Потом со вздохом сказал стоявшему рядом комбату Харитонову:

— Что ж, пошли.

В Бухенвальде больше нет ни Симагина, ни Бикланова! Теперь и «Русский центр» и оставшиеся бригады предоставлены самим себе. Эта мысль угнетала Назимова, он как-то сразу почувствовал себя осиротевшим и поэтому, не заходя в первый барак, где наверняка можно было встретить кого-либо из работников центра, направился к себе. Ему захотелось побыть одному, многое обдумать. Он сел за стол, облокотился, обхватил голову руками.

Одиночество было недолгим. Раздались чьи-то шаги. Оказывается, пришел Сабир.

— Баки абы, что с вами? Когда вы возвращались с площади, я все время смотрел. Вас качало, словно былинку на ветру. Думаю: не заболел ли? И пошел следом за вами.

— Нет, Сабир, болеть сейчас не время. Нелегко было расставаться с друзьями.

— Понимаю, Баки абы. Да ведь поговаривают люди, будто наши ребята не с пустыми руками пошли. В случае чего — не дадут себя в обиду. Верно?

— Верно, Сабир. Но всего не предусмотришь. Фашисты еще достаточно сильны, чтобы расправиться с ними. Ну ладно, придет час, и мы здесь не растеряемся.

— Скорее бы приходил этот час. А то денька через три-четыре мы уже и ходить-то не сможем на своих двоих. Который день перебиваемся куском хлеба с ладошку. Люди теряют силы. Какие из нас вояки.

— Что я могу сказать, Сабир? Одно посоветую: стиснуть зубы и держаться.

— Держимся, Баки абы.

Десятого апреля весь день прошел спокойно. Гитлеровцы ничем не проявляли себя. Они, казалось, были удовлетворены, вырвав из лагеря две тысячи человек.

По распоряжению «Интернационального центра», никто не выходил из бараков, чтобы не угодить в лапы фашистам. Только наружные посты из подпольщиков стояли на своих местах. Подразделения бойцов были незаметно подтянуты ближе к потайным арсеналам. В случае тревоги они могли мгновенно вооружиться. Иногда по улицам быстро проходили разведчики или командиры подразделений. И опять все пустело.

Поздно вечером Назимов наведался в восьмой барак, к Задонову, чтобы обсудить кое-какие последние распоряжения.

Когда разговор уже подходил к концу, Николай замялся.

— Что у тебя? Выкладывай! — потребовал Назимов.

— Знаешь… тут человек тебя дожидается. Просит…

— Кто?

— Рыкалов.

— Рыкалов? А что ему нужно от меня?

— Не знаю, поговорить хочет.

Баки задумался. Подозрение, павшее на Рыкалова, все еще оставалось не снятым. Правда, новых фактов против него не было обнаружено, но и оправдаться окончательно он не смог. Держался Рыкалов лояльно, да и что ему оставалось делать. Назимов хорошо понимал, какое страшное обвинение висит над человеком. А что, если он все же не виноват?