Лазарь Карелин - Змеелов

• Название: Змеелов
• Автор: Лазарь Карелин
• Жанр: Русская классическая проза

Читателю хорошо знакомы романы Лазаря Карелина "Змеелов" и "Последний переулок". Кроме них в книгу входит и новый роман - "Даю уроки", заключающий эту своеобразную трилогию. Автор верен главной своей теме: утверждению высоких нравственных норм нашей жизни, духовному разоблачению приобретательства и приспособленчества.

---

Но Белкин уже сам узрел Павла. Встрепенулся, быстро поднес руки к глазам, будто протирая их ладонями, забыв обо всем, как к другу дорогому, кинулся к Павлу.

- Павлуха, да не может быть?! - и полез обниматься. Смалодушничав, Павел дал себя обнять, отворачиваясь от кислого томатного запаха, которым провонял Белкин.

- Мария Ивановна! Мари! Подмените меня! - кричал Белкин. - Друг вернулся! Хоть увольте, исчезну с ним обмыть возвращение!

Полная Мари выплыла из подсобки, вгляделась, узнала Павла.

- Надо же, Шорохов!

Здесь, даже в этом, на выставке, магазинчике, Павел Шорохов был среди своих, не чужаком, здесь было его бюро пропусков.

Полная Мари, она когда-то работала у Павла в гастрономе, сочувствуя, разглядывала его, потом ободрила:

- А вы молодцом еще, Павел Сергеевич! Дайте адресок, где обосновались. Я бы к вам перебежала. Возьмете?

- Пока еще нигде не обосновался, - сказал Павел. - Здравствуйте, Мария Ивановна. Работайте, работайте.

Он так всегда говорил, проходя по отделам, проносясь, улыбчиво: "Работайте! Работайте!" Жизнь тогда, казалось, подарила ему крылья.

- Мы пошли, Мари?! - взмолился Белкин.

- Идите, идите... - У нее стало печальным лицо, вспоминающим.

- Куда толкнемся? Ты при деньгах? - спросил Белкин, когда они вышли из магазина. Халат он так и не снял, халат ему тут был пропуском, объявлял его тут своим.

- При деньгах, - сказал Павел.

- А мы ждали тебя еще через три годика.

- Мы?

- Думаешь, тебя забыли? Процессик был из приметных. И ты ведь у нас из приметных. На меня тут глядя не удивился? Как нашел? Искал? Случайно?

- Искал. Между прочим, какая-то дама, откликнувшаяся по твоему служебному телефону, просила передать, что она тебя презирает.

- А, Надежда?! Рассчитывала замуж за меня выскочить. Это когда я был в форме. Потом отвернулась. Узнала, видите ли, что я вел не совсем честный образ жизни. Прозрела! О, эти Надежды, они прозревают, они покидают нас только после нашего крушения!

- Похоже, крушение было из серьезных?

- Как взглянуть! - Стертые глаза Белкина вдруг обрели колючесть. - Не присел все-таки. Строгач - это еще не конец. Еще повоюем, еще возвернемся. Ты-то как у нас? Шрамы эти где заслужил? Там что же, и поныне ножами балуются?

- Не пугайся, это не там. Там бы тебя просто каждое утро заставляли нужник мыть. Отнимали бы посылки. В бане бы спину всем намыливал. Ты там был бы "шестеркой".

- Злой ты. Злые глаза. А я тебе обрадовался, как брату.

- Ну, ну. Пошли, что ли, действительно выпьем. Шашлычная тут еще работает? Домик такой с завитушками, с колоннами - цел он?

- Услада юности твоей? Цел, цел. Пошли, проведу. Но только, если у тебя ко мне вопросы, а ты с вопросами явился, спрашивай здесь, в тиши дерев.

- Вопросы? Были вопросы. - Павел задумался. - Были. Много было вопросов, да что теперь спрашивать?

- С кого, хочешь сказать? Повержен, уничтожен, какой с меня спрос так, верно понял?

- Один вопрос, один всего вопрос, Олег... Скажи, как ты добывал и кому передавал для продажи без накладных те сотни банок икры, которые и ко мне в гастроном закатывались?

- Вопрос тянет лет на шесть строгого режима, - сказал Белкин, и его брылястые щеки затряслись от мелкого, трясучего смешка.

- Я свой срок отбыл.

- А мне никакого срока не нужно. Ворошить старое вздумал, Павел Сергеевич?

- Старое повязано с новым.

- Повязал, развязал - это из блатного мира, это у тебя, Паша, благоприобретенное. Но мне этот мир чужд и враждебен.

- За что погнали из министерства?

- Запомни, чужд и враждебен. Не погнали, собственно говоря, а уволили по сокращению штатов. Там ведь у нас штормило.

- А теперь уже не штормит?

- Нет. Ясная погода. И ты, Павел Сергеевич, зря старое ворошишь. С этим тебе тут у нас не начать. Куда ткнулся-то? К кому? Меня вот пристроили.

- Стаканы мыть?

- Тебе, может, что получше предложат. Поторгуйся. Но только никого не пугай. Советую, не пугай.

- Да, а все же ты тянешь и еще на один вопрос.

- Пашенька, а может, пожуем шашлычку, попьем чего-нибудь, а? К бабам, если не остыл, можем закатиться. Ты вон какой еще видный! А? Ну зачем нам душу бередить? Ты отсидел, меня прогнали, именно, именно. Начнем по новой, а?

- Не виляй, Олег, не выжимай из себя слезы. Скажи лучше, какие у тебя тогда были дела с Митричем?

- С кем, с кем? - Белкин соображал, метались у него глаза, то яснея, то снова мутнея. - А, с Колобком? Какие же дела с Колобком могли быть у ответственного работника министерства? Шапочное знакомство. Кто на Москве не знает чудака этого при рыбках? Даже туристам иностранным его показывают.

- Чудак, не спорю. Что у тебя за дела были с этим чудаком? Левый товар не от тебя к нему шел?

- Борис Дмитриевич Миронов - действующая фигура. Где работал, там и работает. Ты бы у него и спросил.

- Спрашивал!

- И как он отреагировал?

- Колобок. Уклонился. Укатился.

- Я так и думал. Умный дядя. Да разве такие вопросы в лоб задают, Павел Сергеевич? Ты, гляжу, начал забывать торговый мир. Да кто тебе признается в чем-либо таком, если даже и погрел руки?

- Верно, я спешу. Но я пять лет к этой спешке шел.

- Было время подумать, стало быть?

- Было!

- Подумай тогда и еще чуток, Павел Сергеевич. Не спеши, не спеши, подумай. А что касается меня, то я Митрича вообще не знаю. Смутное видение. Катящийся шар. Забыл! - Белкин остановился, жалеючи Павла ли, себя ли, что сорвалась выпивка, покачал, сникая, головой, повернулся и шибко зашагал назад к своим стаканам.

23

Каким он здесь бывал? Павел попытался вспомнить себя. Шел назад к арке главного входа и вспоминал. Думая о далеком, о забытом, он отгораживался от сегодняшнего себя, брал передышку. Тогда все было просто, все было ясно. Бесконечно большая впереди посверкивала жизнь. А пока жилось, как дышалось. Сюда приезжали институтскими компаниями, чаще всего после стипендии, чтобы побыть в этом празднике, в этих павильонах Грузии и Армении, где и зимой висели на ветках громадные лимоны, где пахло мускатным виноградом, где и зимой было тепло, как летом, еще теплее даже, чем в метро. А зимой тогда бывало холодно, студенческие одежки не грели, ботинок, сапог на меху не было и в заводе. Приезжали, отогревались, нанюхивались ароматами из "Тысячи и одной ночи", складывали рублишки, шли в шашлычную, а мало было денег, так в пельменную. Девушки в их компаниях готовы были отозваться на любую шутку, смех красил их, они знали это. Он был не последним в студенческом застолье, пожалуй, из первых. Ему говорили, что с ним легко. Ему всегда говорили, что с ним легко. Ему и самому было с собой легко. Все получалось, все ладилось. Хорошо учился, хорошо шел спорт - баскетбол, прыжки, бокс. Он и петь мог, бренчал на гитаре. Отец говорил ему: "У тебя, Павел, ко всему хорошие задатки. Это меня беспокоит". Стариков всегда что-нибудь да беспокоит. Мать не спала, когда он поздно возвращался. Не так боялась за старшую дочь, как за младшего сына. Она говорила ему: "Ты на ветру у меня". Он и тогда не понимал, какой смысл она вкладывала в эти слова. Он и сейчас не понимал. Легкомысленным ей казался? Куда ветер дует? Он был сильным парнем, умел постоять за себя, нет, его не так-то просто было сдуть.

С отцом здесь однажды побывал. Совсем уже давно, еще в детстве. Запомнил, потому что отец был всегда занят, по пальцам можно было сосчитать, когда они вдвоем куда-нибудь выбирались. По-мужски. Здесь они были в кино, в летнем кинотеатре. Павел поискал, оглядываясь, где этот кинотеатр под открытым небом, громадное такое круглое сооружение из зеленых досок. Не отыскалось это сооружение. Наверное, снесли, построили нечто новое, современное и с надежной крышей. Пора наивных зрителей, мокнущих под дождем, миновала. Помнил Павел и фильм, который они смотрели, забыл только название. Там мчались кони, там слепило глаза солнце. И белели снежные вершины гор. Отец специально пошел на этот фильм, потому что в нем показывали поле, до горизонта укрытое чем-то белым. Но это был не снег, это был хлопок. Отец хотел показать сыну, как выглядит хлопок на поле, потому что вся жизнь отца была связана с хлопком. Он работал в Министерстве легкой промышленности и ведал там распределением всего хлопка страны по текстильным фабрикам. Отец гордился своей работой. Он начинал с Акимовым, он работал с Косыгиным. Отца считали крупнейшим знатоком хлопка. Его друзья, приходившие к ним в гости, всегда подчеркивали это. Даже тосты такие произносились: "За знатока!" Но жили они бедновато. Не очень тяготились этим, мать умело вела хозяйство, но все же всегда чего-нибудь не хватало. Всякая новая вещь была проблемой. В разговорах между отцом и матерью часто возникала тема денег. Как дотянуть? Как сократиться, чтобы дотянуть? Но никогда не возникал вопрос: "Где взять?" В их семье страшились долгов. Потом, когда закружило Павла, когда пошли к нему большие деньги - отца уже тогда не было в живых, - вспоминая отца, обдумывая, как он работал, чем занимался, Павел не мог не понять, что отец, как говорится, сидел на мешке с деньгами, ведь он планировал распределение хлопка, дефицитнейшего во все годы сырья. Сидел на мешке с деньгами, довольствуясь скромной зарплатой. Не брал никогда подарков, а с ними к нему подкатывались иные из толкачей. Он, смеясь, рассказывал дома про эти подкаты, рассказывал, как выгонял из своего кабинета субъектов с презентами. Дома у них всего лишь два жалких висело коврика, купленных отцом на сбереженные от командировок деньги. Сестра ходила годами в одном и том же пальто. Коньки Павел себе купить не мог, брал у приятеля, лыжи и лыжный костюм ему выдали в институте. Так кем же был его отец, чудаком? Фанатиком-коммунистом? Нет, он даже не был членом партии. Говорил, что опоздал, что надо было в войну вступать, когда "коммунисты - вперед", а он не вступил тогда, пропустил минуту. Так, значит, чудаком был его отец? Он таким не казался ни сыну, ни дочери, ни жене, он таким не казался, их отец и муж, Сергей Павлович Шорохов, участник, как теперь пишут, Отечественной войны. Просто он был честным человеком. Обыкновенным честным человеком.