Александр Ильин - Как это трудно

• Название: Как это трудно
• Автор: Александр Ильин
• Издательство: Советская Кубань
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2001
• ISBN: 5-7221-0444-2

---

Трофимов облегченно вздохнул и прикрыл глаза.

За нервозной суетой, связанной с затянувшимся стихийным бедствием, когда административно — хозяйственные проблемы заслонили от Трофимова все остальное, когда задачей номер один было обеспечить клинику теплом и светом, когда в глазах у него рябило от вынужденных перестановок в графике дежурств, Примакин и имевшие на его счет сомнения отодвинулись куда‑то на задний план. И только время от времени Трофимов вспоминал о нем, всякий раз безуспешно пытаясь понять, что заставляет его выделять примакинский случай из всех других, сомневаться в правильности предварительного диагно за и вообще думать о нем чаще, чем о других пациентах. Он неоднократно намеревался зайти к Примаки- ну и посмотреть того внимательнее, чтобы, наконец, разрешить возникшие сомнения, но мешали бесконечные неотложные дела, которые засасывали его с головой. Однако через четыре дня, бросив все, он- таки вошел в палату к Примакину.

В кухне погоды снова что‑то сломалось и столбики термометров рванули вверх, за нулевую отметку.

Туман был жуткий. Такой и весной редкость Три часа дня — почти темно. В двух метрах ни зги. Машины едва ползли, слепо таращась фарами. На тротуарах полно людей, почти демонстрация: в кинотеатре только что кончился сеанс.

Густой рев идущего на посадку самолета. Ближе, ближе… Удар, взрыв, всполохи фейерверка. Огненный ливень. И снова взрыв — на противоположной стороне улицы — мощный, дрогнула земля. Рев, вой, грохот, крик. Горящие люди. Отсветы пожара. Частые хлопки приглушенных взрывов — в уцелевшей части дома рвались газовые баллоны…

— Следующая остановка — гостиница «Русь», — прохрипел с потолка динамик.

— Мне выходить, — засуетился Мошкин и с энтузиазмом протянул Трофимову руку. Тот нехотя ответил. Во — первых, можно было обойтись без рукопожатия, а, во — вторых, для этого ему пришлось, шурша целлофаном, вытащить свою руку из‑за отворота пальто и продемонстрировать укрытые там нарциссы.

Мошкин подмигнул и сказал с пониманием:

— По женщинам решил вдарить, старый? Правильно, самое время. Они от всех этих катаклизмов сговорчивее стали. Еще одно стихийное бедствие — и они нам сами на шею кидаться станут. Во лафа будет! А что, живем‑то один раз. Ну, пока, старый. Увидимся, — крикнул он и выскользнул из трамвая.

«Страшненький человечек, — подумал Трофимов. — Такому и чума в радость, лишь бы пир был».

Едва тронув с места, трамвай остановился у перекрестка.

«Этакий нормальный, здоровый мужчина. Самец. Только что ж это выходит‑то, братцы? Чем этот нормальный Мошкин лучше ненормального Примаки- на?..» Трофимов заглянул в глазок. Автостоянка перед «Русью» была пуста. Мошкин даже не глядя на гостиницу, трусил к унылого вида зданию дореволюционной кладки, где, насколько было известно Трофимову, располагался районный кожно — венерологический диспансер. «Увы, Мошкин, катаклизмы от три- пера не страхуют», — не без злорадства заметил он. Иван Федорович расстегнул верхнюю пуговицу и поправил завернутый в целлофан десяток хилых нарциссов, за которые лихой черноусый джигит поимел с него десять рублей ноль копеек по новому курсу. Но ведь не магазинную же муру в горшочках было ему покупать, в самом деле? Конечно, Примакин заслуживал большего, неизмеримо большего. Нужен был как минимум десяток — другой роз или первосортных гвоздик, а нарциссы — это так, чистый символ.

Иван Федорович посмотрел на свой скромный букетик, который теперь казался ему особенно непрезентабельным. От этого стало еще тоскливее. Вообще, все, что было так или иначе связано с Прима- киным, служило причиной изнуряющей внутренней борьбы. Борьба эта затихала, пока Трофимова отвлекало что‑либо важное, но затем невидимое сражение разгоралось вновь и порой достигало такой силы, что Иван Федорович непроизвольно постанывал. Тогда любая мелочь, вроде этого букетика, подобно капле масла, упавшей на раскаленные угли, вызывала в душе его шипящую дымную вспышку.

Как человек обстоятельный Иван Федорович не признавал душевных порывов и был глубоко убежден, что всякий человеческий поступок должен быть объясним с точки зрения здравого смысла. Сколько Трофимов себя помнил, это неписаное правило всегда соблюдалось им неукоснительно. Всегда — это до встречи с «демоном». В лице Примакина Иван Федорович столкнулся с неведомой силой, которая власт но толкнула его с удобной, накатанной дороги здорового рационализма на нехоженую тропинку непредсказуемых действий. Подчиняясь этой силе, и ехал теперь Трофимов в сторону Рождественского кладбища. Ехал с единственной целью — положить цветы на могилу Примакина, хотя не имел никакого понятия о ее месте расположения, ни особой надежды отыскать ее среди многочисленных захоронений последнего времени.

На девятый день после гибели Примакина, едва проснувшись, Иван Федорович ощутил физическую потребность побывать у того на могиле. Сначала он пытался бороться с наваждением, но к обеду сдался. Необъяснимость собственного поведения выводила Трофимова из равновесия. Он всей душой не принимал этой затеи с поездкой, и тем не менее ехал.

«Спрашивается, зачем тебе все это нужно? — в который раз спрашивал он себя. — Выйди на следующей и дело с концом».

«Да, но должна же быть элементарная человеческая честность, память, благодарность, в конце концов!»

«Ну — ну, поезжай. Мошкина встретил? На этого‑то плевать, а если из клиники кто?»

«А хоть бы и из клиники. Отчитываться не намерен. Это мое личное дело и никого не касается».

«И никого не коснется, кроме тебя, если узнают. Когда любой будет вправе спросить: «А у самого товарища главного все ли дома?» — тогда коснется».

«Нет, прав был Примакин, трус ты и подлец. Все эти «зачем?» и «надо ли?» — от трусости. Э — эх, слякоть ты, Трофимов. Тебе страшно цветов на могилу отвезти, но ты живешь, какими бы ни были для тебя последствия, вплоть до увольнения, ты будешь жить благодаря ему — Примакину. А каково же было ему решиться, да еще таким страшным способом? Ведь это не пулю в лоб, не отравиться, не повеситься… Он смог, потому что он думал о людях, потому что у него не было другой возможности спасти их.

А ты думаешь только о себе и возможных осложнениях. И не ехать ты не можешь, потому что счи тать Примакина героем тебе удобно. Нужна смелость — будучи психиатром, объявить подвигом самоубийство умалишенного. Вот ты и упиваешься своей смелостью и независимостью суждений. Но ведь это все в глубине души, для личного, так сказать, пользования: твоя собственная оценка его гибели ни к чему не обязывает. Ибо, Примакин, увы, так и останется для всех спятившим самоубийцей. И тебе это выгодно в первую очередь. Был Примакин болен — одно дело. С тебя за халатность спросят. А если учесть, что родственников у него нет, то и в суд на тебя никто не подаст. Отделаешься выговором. Признай ты открыто, что он был нормальным, да еще героем, сам собой возникает вопрос: на каком основании держали в клинике здорового человека? За это уже иначе спросят. «Довели, скажут, родимого до ручки…» Доказывай потом, демоном он там был или ангелом — хра- нителем…

Так что о геройстве примакинском ты будешь помалкивать. Самое большее, на что ты способен, это вот так же стыдливо на могилку к нему два — три раза наведаться.

Кстати, если вся эта история не объяснима для нормальных людей, попробуй оценить ее с другой стороны. Давай исходить из того, что ты и сам немного не в себе последнее время. До психоза, конечно, далеко, но вот кое — какие бредовые начала разглядеть можно».

«Значит, все‑таки индуцированный бред?»

«Скорее гипноз. Взгляни на ситуацию объективно. Весь прошлый месяц каждый день что‑то из ряда вон. Так что стресс о чевиден. Бесконечная нервотрепка «морозной недели», хронический недосып. И ведь не ел почти ничего: чай да кофе, вроде хватало… А такой режим, сам знаешь, повышает гипна- бельность. Вспомни, ты же не раз ловил себя на том, что Примакин тебя «зацепил». Даже если отбросить его демонизм, невероятная способность Примакина к предвидению остается фактом. Гипноз же — дело куда более обычное. Посему допустить, что Примакин обладал определенной силой внушения можно без всякой натяжки. Следовательно, если это бред, то бред гипнотический…»

Трамвай сильно качнуло. Трофимов открыл глаза, осмотрелся. Что‑то заставило его остановить взгляд на противоположном окне. На заиндевелом стекле виднелись четкие следы босых детских ножонок.

«Так, началось… — Трофимов провел ладонью по лбу, пальцами потер уголки глаз. Следы на окне как были, так и остались: правый — левый, правый — левый и снова правый. — Одно из двух, — решил Иван Федорович, — либо я действительно спятил, либо злой демон, расставшись с бренной человеческой оболочкой, взялся гонять босых младенцев по замерзшим трамвайным окнам. Скорее всего первое…»