Алана Инош - Ты

• Название: Ты
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Современные любовные романы

Это не выдуманная история. Это история любви автора "Слепых душ" и "У сумрака зелёные глаза", а также история написания этих произведений. Если второй роман был создан всего за три недели, то с первым, "Слепые души", связано много мистического и даже страшного. Хотя кто-то может сказать, что всё случившееся было просто совпадением... Как бы то ни было, жизнь порой закручивает такие сюжеты, которые нарочно и не выдумать. Здесь автор предстанет перед читателем без прикрас, со всеми своими "фишками", пунктиками, заморочками и фетишами, со всеми бедами и радостями — с открытым сердцем. Это не просто записки-воспоминания, это — портрет любимого человека и гимн ему. Это рассказ о том, как жизнь влияет на творчество и как реальный мир сплетается с художественным вымыслом в пространстве литературного произведения.

ВОЗРАСТНОЕ ОГРАНИЧЕНИЕ - 18+ Примечание залившего: Произведение содержит лесбийские мотивы и сцены

---

                   — А что ты всё время пишешь? Сидишь и печатаешь целый вечер, даже к нам с отцом не подойдёшь, слова доброго не скажешь...

                   Мне хотелось ответить ей: а на фига вам, собственно, моё "доброе слово"? Вы и без него прекрасно живёте. Что поделать: Светлана была человеком общительным, даже сверх меры, что вступало в конфликт с моей замкнутой натурой. "Не сошлись характерами" — так это называется. Она могла по целому часу болтать по телефону с приятельницей, а когда звонила дочь, начинались бесконечные обсуждения их драгоценного сокровища — маленького Андрюшеньки. Сколько раз он покакал, хорошо ли кушал, какого цвета была его "детская неожиданность", какой новый звук издал, почему капризничал... Не то чтобы я не любила детей, но когда каждый день у тебя под ухом идут такие разговоры, поневоле создаётся впечатление, что маленький ребёнок — это сплошные какашки и подгузники, и ничего более.

                   Но ничто так не интересовало Светлану, как моя личная жизнь. Казалось бы, столько у неё было интересных тем, кроме меня, как-то: Андрюшенька, здоровье бабушки, жизнь сына и его проблемы на работе, семейные неурядицы подруг и выкрутасы их мужей — так ведь нет, непременно ей нужно было знать, с кем и когда я встречаюсь, какова вся подноготная моих знакомых... Словом, всё, что непосредственно её не касалось.

                   Живя в такой обстановке, я только и мечтала, что вырваться из дома. Когда мы с тобой наконец поймали очередной "выходной" твоей мамы и собрались провести тихий и прохладный августовский день на природе, мы как раз обсуждали по дороге эту тему. Ты считала, что надо наконец рассказать маме о нас: невозможно скрывать это всю жизнь.

                   — Может быть, всё не так страшно, — сказала ты. — И зря мы думаем, что она воспримет это непримиримо.

                   — Но Александра сказала... — начала было я.

                   — Саша, конечно, авторитет, — усмехнулась ты. — Но нужно иногда и своей головой думать. И я думаю, что нужно сказать маме. Будет лучше, если она узнает об этом от нас, чем если ей расскажет какой-то "доброжелатель".

                   — Не забывай, у неё — сердце, — напомнила я. — И нервы.

                   Ты вздохнула. Тусклое пасмурное небо веяло предосенней прохладой: лето устало. Солнце утомилось ярко светить и спряталось на отдых за облаками, пыль дорог была прибита дождями. Раскалённая мятно-полынная горечь июля сменилась спелыми августовскими закатами и холодными росами на траве.

                   — Мама на самом деле сильнее, чем мы думаем, — сказала ты. — И даже чем она сама предполагает.

                   Мы вошли в ворота. Дверь дома была настежь распахнута, и у меня вырвался разочарованный вздох: наверно, Наталья Борисовна опять передумала и отменила "выходной".

                   — Кажется, облом, — шепнула я тебе.

                   — Что, опять мама? — Твои губы чуть дрогнули в усмешке: ты уже привыкла к этим обломам и философски относилась к ним.

                   — Да кто же ещё, — вздохнула я.

                   Внутри у порога стояли туфли Натальи Борисовны, на крючке висела её сумка и шляпка, но самой её нигде не было видно. Я обошла весь сад — никого. Только деревья мирно шелестели, да под ногами попадались упавшие с веток яблоки.

                   — Мам! — позвала ты. — Ты где? Ау! Это мы с Лёней!

                   Никто не отозвался. Может быть, Наталья Борисовна ушла куда-то? К соседям, например? Мы уже были готовы предположить и такой вариант, когда я вдруг заметила, что крышка погреба открыта.

                   — Наталья Борисовна, вы там? — позвала я в тёмный квадрат в полу, веющий прохладой.

                   В ответ — молчание и сумрак.

                   — Лёнь, спустись туда, посмотри, а? — глухо попросила ты.

                   Ты могла бы и не говорить этого: мне пришла в голову та же мысль, от которой разом похолодело нутро и задрожали руки. Меня всю затрясло от страшного предчувствия, и, спускаясь по металлическим скобам в погреб, я каждую секунду рисковала сорваться и рухнуть вниз.

                   Погреб в доме был единственным местом без электрического света: от сырости проводку часто замыкало, и освещение оттуда вообще убрали. На специальной полочке стояла в банке из-под консервов обычная парафиновая свечка, и сейчас она не горела. Меня охватила со всех сторон жутковатая — как мне показалось, могильная — прохлада и сумрак. В потёмках слабо виднелись ряды банок на полках... А на полу, прямо у меня под ногами — очертания тела.

                   Я осела на холодный земляной пол погреба: ноги подкосились и отказались меня держать. А ты сверху спросила встревоженно:

                   — Ну, что там?

                   Я не сразу смогла тебе ответить. Охваченная ледяным параличом, я молча рассматривала лежащее рядом в безжизненной позе тело... без сомнений, Натальи Борисовны. Когда оцепенение немного отступило, я, сделав над собой страшное усилие, дотронулась до твоей мамы. Кожа тёплая, но как будто уже остывающая. Наталья Борисовна не шелохнулась, не застонала в ответ на моё прикосновение. Ничего...

                   — Лёнь? — беспокоилась ты наверху. В квадратном отверстии виднелась твоя круглая коротко стриженая голова.

                   Я наконец смогла подать голос:

                   — Ян... она здесь... лежит. Я не могу понять, живая она или нет.

                   — Что значит — не можешь понять?! — вскричала ты.

                   Снизу мне было не разобрать выражения твоего лица, но голос страшно дрогнул и пресёкся, как оборванная струна.

                   — Так, подожди, я сама спущусь, — сказала ты.

                   Я вся превратилась в один сплошной оголённый нерв: а если ты оступишься, упадёшь? Я приготовилась тебя ловить, но твой спуск обошёлся благополучно. Ты нащупала Наталью Борисовну, чуткими пальцами нашла сонную артерию.

                   — Пульс есть, слабый! Так, Лёнь, надо вызывать МЧС и скорую. Самим нам её отсюда не поднять. А если у неё, не дай Бог, перелом позвоночника, её лучше вообще не трогать. Давай, лезь наверх и звони, куда надо, а я с мамой побуду.

                   Сохраняя поразительное присутствие духа, ты и меня заставила взять себя в руки и сконцентрироваться на действиях, а не на эмоциях. Уцепившись всё ещё немного трясущимися руками за холодные скобы, я полезла наверх, а ты вслед мне добавила:

                   — И Саше тоже позвони!

                   Сама удивляюсь, как я не свалилась, выкарабкиваясь из погреба. Даже как-то преодолела самый сложный участок лаза — между верхней скобой и поверхностью пола. Расстояние там было приличное, выбираться неудобно, и я чуть не потеряла равновесие, но как-то удержалась... Пальцы царапнули пол, скользя, но нога нашла опору, оттолкнулась, и я просто вывалилась на бок, ловя ртом воздух и обливаясь холодным потом.

                   Вызвав спасателей и скорую помощь, я позвонила твоей сестре. Всегда сдержанная и решительная, в трудный момент она не стала поддаваться эмоциям и впадать в истерику, лишь сказала кратко:

                   — Еду!

                   Она приехала первой, до спасателей и врачей, в своём элегантном деловом костюме спустилась в погреб, зажгла свечу и осмотрела Наталью Борисовну.

                   — С виду повреждений... вроде нет, — сказала она чуть прерывающимся от волнения голосом. — Крови не видно. И пульс есть... Мама! Мамуля! Ты слышишь меня? Это я, Саша!

                   Наталья Борисовна не отзывалась.

                   — Трогать её до приезда специалистов не будем, — сказала Александра. — Самое главное — жива, слава Богу.

                   Не жалея своих светло-серых дорогих брюк, она присела на край ящика с остатками прошлогодней картошки и провела рукой по лбу. Мне сверху было не очень хорошо видно её лицо, но этот жест на секунду выдал сильнейшее волнение, которому Александра просто не давала вырваться наружу.

                   Приехали спасатели. Наталью Борисовну пристегнули к носилкам и вытянули на верёвках, причём вытаскивать носилки приходилось почти в вертикальном положении: лаз погреба был узкий, и во всю длину они не проходили. Я сжимала твою руку, а ты напряжённо вслушивалась в голоса спасателей.

                   — Вытащили, — сказала я тебе, когда носилки были наконец осторожно опущены на пол.

                   — Она всё ещё без сознания? — только и спросила ты.

                   — Кажется, да...

                   Мы поехали следом за скорой, увозившей Наталью Борисовну в больницу. Белая "газель" с красным крестом мчалась с мигалкой и сиреной, и Александра не отставала от неё. Я на заднем сиденье просто молча держала твою руку в своих, тихонько поглаживая. Слов не было.