Константин Кривчиков - Поцелуй королевы. Кн. 1-3[СИ]

• Название: Поцелуй королевы. Кн. 1-3[СИ]
• Автор: Константин Кривчиков
• Жанр: Фэнтези

Молодая женщина-ученый, испанка с русскими корнями, София, получает доступ к документам, переворачивающим все сложившиеся представления об истории человечества. За Софией начинают охоту зловещие клозы — потомки загадочных хронотов. В жестокую схватку за обладание важнейшей информацией, опровергающей фундаментальные библейские мифы, вступают и тайные организации клерикалов, готовых на любое преступление.

Постепенно София понимает, что дальнейшие исследования могут привести к непредсказуемым и пагубным последствиям. Но маховик трагических событий уже запущен. Сама София оказывается на краю гибели и, кажется, что выхода нет…

---

…Всего через несколько месяцев, спускаясь по ступенькам подвала, он неожиданно вспомнил лицо своего сына. Сына, телом которого когда-то завладел. Как тот радостно смеялся, маленький, и протягивал ручки, когда отец подходил к кроватке… Он остановился и даже зажмурился, пытаясь удержать в памяти расплывающиеся черты, но его грубо подтолкнули в спину. Еще успел подумать: "Зачем? Почему я вспоминаю об этом именно сейчас? Разве это так важно?.."

Но пуля, выпущенная из нагана одним из генералов, сопровождавших высокопоставленного узника, уже входила тому в основание черепа.

Дача Рогачевых (продолжение)

…Юрий Константинович сосредоточено наморщил лоб:

— Сочинение гражданина Сизоненко мне, конечно, не понравилось. Текста у меня не сохранилось. Не думал тогда, что может понадобиться в будущем. Но, собственно, ничего особенно примечательного там не содержалось… Явно не дописано. Никакая не повесть, а, скорее, план и наброски. В литературе-то я кое-чего понимаю, приходилось общаться с разными диссидентами. И антисоветчиной отдает за версту. Вроде и закамуфлировано, но уж фиговый листочек больно маленький. Клевета на вождей пролетариата очевидная. Хотя и глупая клевета, даже смешная. Уж не знаю, насколько здесь годится термин "фантастика"…

Вызываю Максимова и говорю: "Ладно, статью 190-1 я еще как-то принимаю. Но зачем пропаганду и агитацию инкриминировать, ведь по этой статье даже в мирное время до семи лет могут дать? Может, вообще воспитательной беседой ограничиться? Он еще и не сочинил ничего толком. Я справку посмотрел: мужик совсем молодой, сын маленький. Испортим ему жизнь".

А Максимов улыбается кривенько и отвечает: "Вам, товарищ подполковник, конечно, виднее. Но я собственное видение проблемы изложил и менять точку зрения не собираюсь. С субчиком этим я беседовал, вины своей он не осознает. Говорит, что художественный вымысел здесь частичный. А остальное — достоверные факты. Якобы видения ему такие были, и он этим видениям склонен доверять больше, чем передовицам в газете "Правда". Так и сказал. Но это еще не все, товарищ подполковник".

Достает Максимов из папочки листок бумаги и протягивает мне: "Вот, взгляните". — "Что это?" — спрашиваю. "Донесение агента по кличке "Шнур", — отвечает. — Я привлек его к оперативной разработке "объекта". Сизоненко любит по воскресеньям, после бани, заходить в пивнушку, что на углу Марата. Так вот, Шнур докладывает, что Сизоненко ведет в пивной всякие антисоветские разговоры среди посетителей, заявляя при этом, что товарищи Ленин и Сталин — инопланетяне".

Тут Максимов голос понизил, смотрит на потолок многозначительно и добавляет: "И не только они. Тут все записано". — "А ты не думал, — говорю, — товарищ лейтенант, что этот Сизоненко просто свихнулся? Ну, раскинь мозгами, какие, к черту, инопланетяне?" — "Вы, товарищ подполковник, иносказаний не понимаете. Вся эта фантастическая чепуха лишь прикрытие, чтобы оклеветать наш советский строй. Слишком много этот Сизоненко знает". И смотрит мимо меня на стену, где портрет Дзержинского висит. А глазки бесцветные, будто стеклянные пуговки.

В общем, дал я тогда слабину, да. Подумал: чего мне этого Сизоненко защищать? Еще неприятности получу. Максимов — гаденький тип, мог и по начальству настучать. В смысле, доложить, что я антисоветчиков прикрываю. И папаше своему, секретарю по идеологии, мог нажаловаться. А у того связи большие… Написал я на отчете "Не возражаю" и передал по инстанции…

Через какое-то время завели на Сизоненко уголовное дело. Занимался им следователь, я особо не интересовался. Но до суда дело не дошло. Весной восемьдесят восьмого угодил наш сочинитель в психиатрическую лечебницу… Не знал и до сих пор не знаю точной причины. Циркуляр ли такой сверху поступил, чтобы в психушку парня закрыть без суда и следствия, или на самом деле он уже тогда свихнулся. Не знаю. Не до того мне в тот период было. Такие дела завертелись в стране, что голова у всех кругом пошла, не только у меня… И минуло так три года, да.

Юрий Константинович, покряхтывая, поднялся из кресла. Неторопливо, разминая ноги, подошел к перилам веранды… Потом развернулся лицом к слушателям.

— Не утомил я вас своей болтовней?

— Нет, нет, — Софья тоже поднялась. Забавно подпрыгнула на месте, затем с хрустом вытянула руки вперед, выворачивая кисти. Переставила стул спинкой вперед и села, облокотившись на нее руками. — Мне очень любопытно. Вам может показать странным…

— Показаться, — поправил Михаил.

— …Спасибо. Пока-зать-ся странным, но то, что вы сказываете, немного напоминает обстановку в Испании во времена Франко. Я читала и родственники сказывали. Но, я пока не очень понимаю, как история этого человека…

— Сизоненко.

— Да, Сизо-нен-ко. Как эта история имеет отношение к нам? Хотя в его повести упоминается тот же странный термин, что и в рукописи монаха.

— Ну-ка, ну-ка? Какой именно?

— Моледа.

Юрий Константинович кивнул головой:

— Верно. Упоминается. Потерпите еще чуть-чуть. Мы уже приблизились к главному… В начале лета девяносто первого года меня вызвал начальник управления, генерал Чупракин. Спрашивает: "Помнишь дело Сизоненко?"

Я не сразу сообразил о ком речь, и Чупракин пояснил: "Ну, в журнале работал, антисоветскую повесть пытался сочинить. Потом его в психбольницу направили". — "Ну, да, — протянул я. — Теперь вспоминаю. Что-то там про инопланетян. А чего, вылечили его?" — "Нет, все лечится. Но вот какая ситуация. Получили мы анонимку следующего содержания. Мол, этот Сизоненко опять начал что-то сочинять. Да не просто так, а вроде как с одобрения самого главврача. Целый роман накатал". И смотрит на меня — мол, догадайся сам.

А чего не догадаться? Намек понятен. "Товарищ генерал, — говорю. — Неужели нам снова этим заниматься? Сейчас в журналах такое печатают, что Сизоненко и не снилось. Сплошная демократия и гласность, а тут какая-то анонимка. Да и эти статьи, по которым он привлекался, не работают уже несколько лет".

Чупракин насупился. Строго произнес: "Ты, Юрий Константинович, мне демагогию не разводи. Это у политиков демократия и гласность, а у нас — служба. Сегодня демократия, а завтра… дисциплина — мать порядка. И статьи сразу заработают. Кроме того…" Он помялся. Мне даже показалось — оглянулся по сторонам. И говорит негромко: "Скажу тебе по секрету — сей писака у нас на особом контроле. Только не спрашивай — почему. Тебе знать не положено. Да и я — не сказать, чтобы много знаю. Короче, поручи кому-нибудь из отдела. Пусть в больницу съездит, она в Гатчинском районе находится, и разузнает, что к чему. Может, главврач либерал какой, хочет с помощью этого придурошного пасквиль на руководителей нашего государства сочинить и издать. Сам знаешь, при чьей поддержке".

Вышел я из кабинета не то, чтобы сильно озадаченным… Но какое-то нехорошее предчувствие возникло. Только тут я понял, что сидит у меня заноза в душе. Не надо было тогда на этого парня дело заводить. Не заслуживал он такой судьбы. А я руку приложил, да. Приложил.

Юрий Константинович замолчал. Ощущалось, что он волнуется, и воспоминания о событиях двадцатилетней давности даются ветерану госбезопасности нелегко.

— В общем, решил я сам съездить в больницу, разобраться во всем и, по возможности, поставить в этой истории точку. Если получится…

— А этот ваш, с нехорошими глазами, он еще работал? — неожиданно спросила София. "Смышленая и наблюдательная, — уже не в первый раз за короткий период отметил про себя Юрий Константинович. — И с головой, похоже, все в порядке. Зря Мишка на нее бочку катил. Она и ему фору даст по сообразительности". А вслух отозвался:

— Максимов? Нет, уже не работал. С ним следующее приключилось. Отца его, секретаря горкома КПСС, в 1989 году на пенсию отправили, во время горбачевской чистки партийных рядов. А еще через год Максимов погорел… ну попался, скажем так, на одной паршивой истории. Он курировал, по линии госбезопасности, валютных проституток, которые обслуживали иностранцев. Ну и, начал их "крышевать", по-простому — брать с них деньги. И натурой не брезговал. Да еще с бандитами контакты завел. Кто-то из проституток его сдал милиции. Те за это дело ухватились: для милиции кагебиста прищучить, в смысле, компромат на него завести — милое дело. В общем, уволили Максимова из органов, чуть не посадили. Но он не пропал. Чуть позже кооператив организовал… Такой вот, идеологически стойкий товарищ оказался… Так, на чем я остановился?

— Ты собрался в психушку, — подсказал Михаил.

— Да, верно… Значит, на следующий день на служебной машине приехал я в лечебницу. Находилась она на территории Ленинградской области, неподалеку от Гатчины. Нашел главврача. Маленький и пузатенький, но шустрый, как футбольный мяч. Звали его Василий Иванович, да.