Ллойд Джонс - Мистер Пип

• Название: Мистер Пип
• Автор: Ллойд Джонс
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58933-3

Впервые на русском — всемирный бестселлер новозеландского писателя Ллойда Джонса, вошедший в шорт-лист Букеровской премии, переведенный на десятки языков и экранизированный Эндрю Адамсоном (постановщиком «Шреков» и фильмов о Нарнии), причем главную роль исполнил сам «доктор Хаус» — Хью Лори; фильм выходит на экраны в 2012 году.

Крошечная деревушка на тропическом острове на юге Тихого океана. Все белые улетели в Австралию, с другого конца острова приближается война, школа три месяца как закрыта. И вдруг живущий отшельником мистер Уоттс — единственный оставшийся в деревне белый человек и никогда прежде не замеченный в склонности к учительству — возобновляет школьные занятия. Дети, говорит он, я познакомлю вас с мистером Диккенсом. Тринадцатилетняя Матильда и ее друзья готовят для неожиданного визитера список срочных поручений — починить генератор, привезти аспирин и таблетки от малярии… Но мистер Уоттс говорил о совсем другом знакомстве: он будет читать им роман «Большие надежды». А во время войны сила воображения — опасное оружие…

---

И парни-мятежники увлеклись не меньше нашего. Три года провели они в джунглях, заманивая в гиблые места краснокожих карателей, и были способны на все, но при свете костра я видела, что у них смягчается и перестает бегать взгляд: им бы в школе учиться. По сути, они были мальчишками. Тот, с сонным глазом, выглядел, наверно, лет на двадцать. А остальным и двадцати не исполнилось.

Сегодня я вижу в них почти детей — одетых в лохмотья, с ружьями от другой войны. Но у них была власть. Власть задавать вопрос, которого не задал никто другой. Кто ты есть? Вначале им требовалась только информация. Но мало-помалу их затянул рассказ мистера Уоттса. К вечеру третьего дня положение устоялось. Мистер Уоттс сделался Пипом, а они — как и мы — стали слушателями.

Мистер Уоттс старался найти отклик у всех и каждого. При всяком упоминании Грейс мы подползали чуть ближе, чтобы подобраться к истории нашей землячки, попавшей в мир белых. Примерно через полчаса у мистера Уоттса начинал срываться голос, и мы понимали: вечерний рассказ подходит к концу. В какой-то момент учитель прерывался на полуслове, и многие из нас задирали головы, чтобы по его примеру вглядеться в черноту ночи. Это была уловка: опустив глаза, мы видели, как он уходит по направлению к своему дому и скрывается во мраке.

Не стану дальше воспроизводить его рассказ — пора остановиться. Но я до сих пор ношу в себе главные вехи этой истории, которую про себя называю тихоокеанской версией романа «Большие надежды». Подобно оригиналу, версия мистера Уоттса приходила к публике по частям: она была растянута на несколько вечеров, чтобы закончиться к установленному сроку.

На это время мистер Уоттс объявил школьные каникулы, поэтому дети видели его только по вечерам. А в дневное время мы опять валяли дурака.

По этой причине, завидев однажды утром, как мистер Уоттс поднимается по склону, я увязалась за ним. Не для того, чтобы задать вопрос или поделиться восстановленным отрывком из книги «Большие надежды», и даже не для того, чтобы узнать, доволен ли он моим переводом. Я увязалась за ним бездумно и преданно, как собачонка, которая встает и бежит вслед за хозяином, или ручной попугай, что сам летит хозяину на плечо.

Я догнала мистера Уоттса у могилы миссис Уоттс. При моем приближении он слегка повернул голову, просто чтобы узнать, кто это, и, не найдя повода для беспокойства, опять устремил взгляд на могилу. Я увидела, что ему на шею опустился москит. Мистер Уоттс то ли не заметил, то ли не придал этому значения. Некоторое время я постояла рядом, глядя туда, где покоилась в земле миссис Уоттс.

— Ты умеешь хранить секреты, Матильда? — спросил он. И, не дожидаясь ответа, продолжил: — В ночь после полнолуния придет лодка, — сказал он. — Значит, через пять ночей Кристиан Масои поведет нас к месту ее прибытия. Несколько часов в открытом море — и мы будем на Соломоновых островах, а дальше… ну, дальше сама решай.

Я проглотила язык, и мистер Уоттс подумал, что знает причину моего молчания.

— Маму тоже возьмем, Матильда, — сказал он после паузы.

Но я-то подумала не о ней. Я подумала об отце. Наконец-то я его увижу.

— И вот еще что, Матильда. Это очень важно. Пока я не дам добро, ничего не говори Долорес. — Я по-прежнему смотрела на могилу, но чувствовала на себе взгляд мистера Уоттса. — Ты хорошо меня поняла, Матильда? Кивни, чтобы я знал.

— Да, — ответила я.

Трудно выразить словами всю глубину его слов, необъятность надежды.

Мистер Уоттс звал меня бросить единственный известный мне мир. Может, во сне меня и посещали такие картины, но наяву я даже помыслить не могла о том, чтобы распрощаться с островом. Трудно было представить, что тот большой мир захочет меня принять.

Он сказал:

— Ничего не бойся.

— Я и не боюсь, — ответила я.

— Вот и хорошо. Бояться не надо. Но я тебя предупредил, не забудь, Матильда.

— Не забуду, — пообещала я.

— С Долорес я сам поговорю, не сомневайся. Но до поры до времени это останется нашей тайной. О ней знаем только мы с тобой и эти пальмы. Да, и еще миссис Уоттс.

Опять я лежала без сна в потемках наедине со своей тайной, слушая, как посапывает мать. Мистер Уоттс ей не доверял. А теперь, попросту говоря, мне тоже было велено не доверять ей того, что я узнала: без малого через неделю она вместе со мной и с мистером Уоттсом уедет с острова. И кто знает, возможно, еще через пару недель она увидится с моим отцом.

Меня прямо распирало. Как-то она спросила, не хочу ли я ей что-нибудь сказать: мол, она услышала, как у меня в голове крылья хлопают.

— Это я просто задумалась, — сказала я.

— О чем?

— Ни о чем, — ответила я.

— Ну, когда освободишься, ступай к мистеру Масои, пусть даст нам рыбину.

Мне невыносимо было оттого, что я не могла ее обнадежить. У нее даже насчет моего отца появились бы совсем другие мысли. Она бы задумалась о большом мире. О своем месте в нем. Но в то же время я и без мистера Уоттса понимала: моей маме рискованно сообщать такие вести. Он сомневался в маминой надежности. А я лучше его знала, что мать пустится во все тяжкие, лишь бы только ему насолить.

Играя с ребятами, я раздувалась от важности, но в то же время грустила. Они ведь не знали, что без малого через неделю я расстанусь с ними навсегда. Исподволь я даже начала прощаться со знакомыми приметами нашего мира: с пальмами, с плывущим небом, с неторопливым падением горных ручьев, с рассветными криками птиц, с жадным хрюканьем свиней.

Но тайный план мистера Уоттса меня тревожил. Если нам придется уезжать, у матери должно быть хоть сколько-нибудь времени на раздумье — больше, чем собирался дать ей мистер Уоттс. От нее потребуется мгновенное решение. Я боялась, что она откажется, и своего выбора я тоже страшилась.

Нарушать данное мистеру Уоттсу обещание я не собиралась, но чувствовала, что матери нужно будет собраться с мыслями. Я не придумала ничего другого, кроме как пересказать ей сцену, в которой мистер Джеггерс прибывает к Пипу в болотистый край. Этот эпизод из книги мистера Диккенса до сих пор меня преследует. Мысль о том, что вдруг, в одночасье твоя жизнь может измениться, была необычайно привлекательна. Вероятно, мать выразилась бы иначе. Она бы сказала, как впоследствии Пип, что вознесет к небу молитву благодарности. Вот об этом я и решила поговорить с матерью, когда мы с ней проснулись в первых отблесках рассвета и лежали, как две оглушенные рыбины.

Со знанием дела я завела речь о мире, где никогда не бывала, но, по ощущениям, ориентировалась не хуже, чем на этом клочке тропического побережья, а мать слушала, как стал бы слушать кто угодно другой, желающий расширить границы своего мира. И услышала она, как Пип изъявил готовность бросить все, что сформировало его характер, — злодейку-сестру, милого старого Джо Гарджери, напыщенного мистера Памблчука, болота и их призрачный свет, — все без исключения, что было связано для него с родными краями.

Мир, что открыл нам мистер Уоттс у костра мятежников, не сводился ни к островному миру, ни к далекому большому миру, ни даже к Англии девятнадцатого века. Нет. Это было совершенно особое пространство, которое создали у себя мистер Уоттс и Грейс, и назвали они его так: свободная комната.

Свободная комната. С переводом пришлось помучиться. Свободная комната. Я привела в пример матку, которую предстоит наполнить, потом лодку, которую предстоит загрузить рыбой. Вспомнила кокос, из которого удалили и молоко, и белую мякоть. Свободная комната, по словам мистера Уоттса, впоследствии должна была послужить их дочери, девочке с кожей кофейного цвета.

До рождения Сары в свободной комнате были свалены всякие ненужные вещи. Теперь мистер и миссис Уоттс договорились расчистить ее от хлама. И ничем больше не занимать. Они хотели воплотить здесь свое видение небывалого пространства. Зачем полагаться на волю случая? — думали они. Зачем отказываться от возможностей глухой стены? Зачем покупать обои с рисунком из зимородков и прочих птичек, если на стенах можно разместить полезную информацию? Они условились свести там воедино два мира и предоставить дочери самой выбрать тот, что придется ей по душе. Как-то ночью Грейс написала на стене имена всех своих родичей, вплоть до мифической летающей рыбы.

Впервые за все время, что я выступала переводчицей, меня перебили. Подслеповатая старуха, приходившаяся Грейс бабкой, спросила мистера Уоттса: а ее-то имя написала ли на стене блудная внучка?

Мистер Уоттс закрыл глаза. Взялся за подбородок. И закивал.

— А как же, написала, — сказал он, и старуха облегченно вздохнула.

Следом еще какая-то женщина — вроде бы тетка миссис Уоттс — подняла руку и спросила о том же. А потом и человек пять-шесть других родственников пожелали удостовериться, что их имена увековечены на стене дома в далеком мире белых.