Андрей Рытов - Рыцари пятого океана

• Название: Рыцари пятого океана
• Автор: Андрей Рытов
• Издательство: Ордена Трудового Красного Знамени Военное издательство Министерства обороны СССР
• Жанр: Военное
• Год: 1970

Книга охватывает широкий круг событий. Ее первые главы рассказывают о героизме советских летчиков-добровольцев, помогавших китайскому народу отразить нашествие японских милитаристов в 1937–1938 гг.

Основное содержание воспоминаний составляет Великая Отечественная война. А Г. Рытов прошел ее от начала до конца, занимая должности военного комиссара, заместителя командира по политчасти ряда авиационных соединений Опытный политработник, он хорошо знал людей, с которыми свела его фронтовая судьба. Среди них — видные военачальники, командиры, политработники, прославленные герои и скромные труженики аэродромов.

---

На другой день, обжигая руки о раскаленный металл, попытались помочь экипажу найти неисправность в моторах. Ведь не случайно же они отказам? Есть какая‑то причина. Копались часа два, но ничего не нашли. Механик Котов бросил ключ на песок, выругался.

— Подождем до вечера. Сейчас работать невозможно.

И действительно, жара стояла невыносимая. Хотелось пить. А воды остался один термос. Надо беречь. Кто знает, сколько еще мы просидим в этих раскаленных песках? Установили строгую норму: три глотка в день на человека. Воду в радиаторах самолета пока не трогали. Это неприкосновенный запас. Вода — жизнь. Не станет ее — «совсем — совсем плох будит», сказал бы сейчас наш китайский друг Мустафа.

Кругом тишина. Кажется, все живое вымерло. Хоть бы какой‑нибудь звук услышать, и то легче бы стало на душе.

— Где же ваша трасса? — спрашивает у Коршунова Пушкин.

— Здесь, здесь, товарищ начальник, — пытается шутить летчик и тычет пальцем в раскаленное небо. — Только, видать, ее солнышком растопило.

Котов лег на спину и стал внимательно прислушиваться: вдруг раздастся шум мотора? Тогда падо поджигать смоченный в бензине и соляровом масле чехол, чтобы дымом привлечь к себе внимание пролетающего летчика.

Но вот солнце уже скрылось за зубцами гор, а ни один самолет так и не появился. И снова доносится над рывный вой шакалов, а над головой горят безучастные к людям крупные звезды.

На третий день в знойном мареве мы увидели три, величиной со спичечную коробку, автомашины. Были они от нас на расстоянии десяти — двенадцати километров. А может быть, это просто показалось?

— Машины, машины! — захлопал в ладоши Маглич и бросился в их сторону. За последние два дня он стал неузнаваемым: смотрит на всех рассеянным, отсутствующим взглядом, говорит что‑то бессвязное.

— Да замолчи ты наконец! — злился Пушкин и для большей острастки грозил кулаком.

И вот сейчас Маглич, сбросив ботинки, босиком побежал к машинам:

— Эге, подождите!

Мы кинулись остановить его, но куда там! Обжигая ступни, Маглич прыгал, словно кенгуру, и вскоре скрылся за песчаным холмом. Эх, пропал, думаем, человек. Но нет. С машин — нам не показалось, это были действительно они — его заметили, а может быть, внимание людей привлек дым нашего костра. Вскоре вездеходы подъехали к самолету. В кузове одного из них лежал Маглич. Ноги его покрылись от ожогов волдырями, но он этого не замечал и как ребенок смеялся. Парень не выдержал психического напряжения. В Москве пришлось уложить его в больницу.

Мы были несказанно рады появлению автомашин.

— Как вы здесь оказались? — спрашиваем у водителей.

— Хотели спасти таких же, как вы, бедолаг. Только напрасно. Самолет ДБ-3 упал в горах…

Позже я узнал, что в этой катастрофе погиб инженер ВВС Павлов.

Бросить свой самолет без надзора мы, конечно, не могли. Коршунов решил оставить около него механика Котова. Дал ему оружие, продовольствие, весь оставшийся запас воды и сказал:

— Завтра будет помощь.

К вечеру вездеходы доставили нас на аэродром Хами. Там уже знали, что из Ланьчжоу два дня назад вылетел ТБ-1, но не имели представления, куда он мог запропаститься.

— Искать вас собирались завтра, — доложил начальник базы, обслуживающей аэродром. — Вон и самолет уже стоит наготове.

— Хороша же у вас оперативность, — упрекнули мы руководителя. — Искать через три дня. А если бы мы потерпели катастрофу, тогда как?

— Поверьте, у нас не было самолета, — оправдывался он. — И этот отремонтировали кое‑как, на скорую руку.

В Хами мне вручили телефонограмму от «хозяина», как мы тогда называли наркома обороны К. Е. Ворошилова. В ней предписывалось не задерживаться в Алма-Ате, немедленно вылетать самолетом Си-47, который привел шеф — пилот С. М. Буденного Василий Сергеевич Лебедев.

Расстояние от Алма — Аты до Москвы немалое. Запас горючего и скорость самолетов были тогда не так велики, как у современных лайнеров, поэтому по пути пришлось несколько раз приземляться. На промежуточных аэродромах мы прежде всего скупали в киосках Союзпечати буквально все свежие газеты и журналы, имевшиеся в продаже. Мы так соскучились по родному слову, что любая заметка, в которой рассказывалось о жизни страны, радовала нас. Ведь в Китай советские газеты приходили через месяц со дня выхода, а то и позднее, и, конечно же, сообщения утрачивали свою актуальность…

И вот она, Москва, с широкими улицами, нарядными площадями, золотыми шпилями церквей и громадами зданий. Я дышу полной грудью, улыбаюсь весеннему солнцу, ошалело осматриваюсь вокруг. На Центральном аэродроме мне довелось бывать не раз, но сейчас он показался мне каким‑то особенно нарядным и прихорошенным.

Лебедев понимал мое состояние и не приставал ни с какими расспросами. Поинтересовался только одним:

— На машине поедете?

— Пешком, только пешком, Василий Сергеевич. А вещи пусть отвезут.

Взяв с собой маленький чемоданчик с документами, я торопливо направился к воротам аэродрома. Хотелось скорее выйти, смешаться с толпой, услышать московский, родной говор. Нет другого более светлого и радостного чувства, которое рождается, когда человек после долгой разлуки снова оказывается на своей земле.

На следующий день звоню в Политическое управление Красной Армии. Докладываю:

— Рытов из командировки прибыл.

— Рытов? — переспросил незнакомый голос. — Хорошо. Пропуск будет заказан.

В приемной встречает меня порученец начальника ПУРа и, даже не поинтересовавшись, кто я и откуда, указывает на дверь:

— Не к нам. В Управление кадров.

Там мне дали бумагу и сказали:

— Идите в соседнюю комнату. Садитесь и напишите список людей, с которыми вы вместе работали и которые вас знают. Список передадите в авиационный отдел.

Такая «вводная» оказалась для меня совершенно неожиданной. Я пожал плечами. Зачел! это потребовалось? Но раз надо — сажусь и начинаю вспоминать всех хорошо известных мне по совместной работе людей. Список получился большой. Но вот дошла очередь до графы «адреса». Разве упомнишь около сорока адресов? Кое — какие, однако, вспомнил и записал. Потом отдал список Иванову.

Тот взял мою бумагу, долго ее рассматривал, наконец поставил карандашом против многих фамилий галочки.

— Э, батенька, — тихо сказал он, приложив палец к губам. — С такими связями не только на политработу, вообще ни на какую работу не попадешь…

Я не понял, что значит «такие связи». 1937–1938 годы я провел в Китае и многого не знал.

— Вот что, уважаемый, — сказал мне Иванов доверительно. — Всех, кого я пометил галочками, из списка исключи. Понял?

Я взял свой список, вышел в соседнюю комнату и начал его переписывать.

Мне было сказано, чтобы я был готов к беседе с товарищем Л. 3. Мехлисом. Прошел день, другой, третий, а дверь начальника ПУРа оставалась для меня закрытой. Я приходил к девяти часам утра и уходил в два, три часа ночи. На мой вопрос в Управлении кадров только пожимали плечами и говорили:

— Ждите.

Наконец через неделю, ночью, когда я по привычке мерял шагами коридор, слышу голос:

— Рытов, к армейскому комиссару Мехлису!

Поправив ремень на гимнастерке и проверив, все ли пуговицы застегнуты, вошел в кабинет. Мехлис пристально посмотрел на меня из‑под лохматых бровей и спросил:

— Кто вас посылал в Китай?

— Как кто? — удивился я. — Политуправление.

— А конкретно — кто в ПУРе?

— Товарищ Смирнов.

Смирнов был хорошо мне знаком. Вышел он из народных низов, отстаивал Советскую власть, при отправке в Китай наставлял меня твердо проводить политику нашей партии — и вдруг его не оказалось в Политуправлении.

Мехлис встал и прошелся по кабинету.

— Вас наградили?

— Да, — с гордостью ответил ему. — Орденами Красного Знамени и Красной Звезды.

— Ну, хорошо, можете идти, — вымолвил он.

Беседа с начальником ПУРа оставила в душе неприятный осадок. Какие‑то неопределенные намеки, и ни слова о деле: какова обстановка в Китае, как воюют наши летчики — добровольцы? Неужели до этого никому пет дела?

Выхожу в коридор. Встречают меня Николай Александрович Начинкин и Василий Яковлевич Клоков, с которыми я успел познакомиться. Спрашивают:

— Ну как? Что за разговор был?

Я досадливо махнул рукой.

Мимо нас торопливо, ни на кого не глядя, с личными делами и другими бумагами проходили работники Управления кадров. Создавалось впечатление, что приглашенные на беседу мало интересовали их.

Впрочем, ради справедливости должен заметить, что такое не совсем чуткое отношение к вызванным людям было, пожалуй, только в Управлении кадров. Там действительно наблюдались какая‑то нервозность и не всегда объективное отношение к человеку. И можно понять кадровиков: большое начальство в первую очередь спрашивало с них за политработников…