Доминик Ливин - РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ

• Название: РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ И ЕЁ ВРАГИ
• Автор: Доминик Ливин
• Жанр: Прочая старинная литература

---

Наиболее радикальной реакцией россиян на пренебрежительное отношение европейцев была гордость своими полуазиатскими корнями и татарской наследственностью, а также осознание «отдельности» от европейской цивилизации. Это было сутью так называемого евразийства18, оказывавшего известное влияние на русскую интеллигенцию до 1914 года и на белую эмиграцию после 1917 года. В девятнадцатом веке в русском образе мышления всегда присутствовал националистический перекос, подчеркивавший русскую уникальность, но главным источником этой уникальности всегда предполагались православие и славянство. Подчеркивание родства с татарами, степными традициями и даже с индуистским и конфуцианским Востоком было делом новым. До некоторой степени в этом нашел свое отражение весьма распространенный в конце века декадентский интерес по отношению ко всему иррациональному, экзотическому и примитивному. Но если принять в расчет русские интеллектуальные традиции, географическое положение России и ее противоречивые взаимоотношения с Европой, то русские вполне могли провозгласить эти экзотические незападные культуры и ценности частью своей идентичности. До 1914 года русское евразийство могло быть очень консервативно по своим взглядам, ограничиваясь общей для России и Азии верностью автократической монархии, иррациональной и религиозной космологией, антилиберальными коллективистскими ценностями. Однако в условиях 1917 года и прихода к власти большевиков евразийские идеи также могли пропитаться верой в революционную энергию новой России и ее способность уничтожить прогнившую буржуазную цивилизацию Европы.

Евразийство - идейно-политическое и философское течение в российской эмиграции 1920-1930-х годов. Начало евразийству положил выход сборника статей Н.С Трубецкого, ПН. Савицкого, Г.В. Флоровско-го и П.П. Сувчинского «Исход к Востоку» (София, 1921). Следуя идеям поздних славянофилов (Н,Я. Данилевский, RH. Страхов, К.Н. Леонтьев), евразийцы противопоставляли исторические судьбы, задачи и интересы России и Запада, трактовали Россию как '«Евразию» - особый срединный материк между Азией и Европой и особый тип культуры.

Перспективы евразийского учения могли быть впечатляющими, и многие его сторонники могли испытывать глубокое и неподдельное уважение перед неевропейскими культурами. Но в свете современного русского увлечения евразийством два обстоятельства заслуживают особого внимания. Во-первых, до 1914 года евразийство было узким направлением мысли в русском образованном обществе, большая часть которого была однозначно ориентирована на западную культуру и политику. Во-вторых, само евразийство во многом было побочным продуктом трудных отношений России с Европой и ее (России) чувством неполноценности и отверженности. Это наглядно проявилось во времена белой эмиграции, многие представители которой были чувствительно задеты их неприятием в 1917 году европейской элитой, не говоря уже об унизительной эмигрантской жизни, когда культурный компас сбит, а наследственное положение в обществе утрачено. За евразийским энтузиазмом всегда проглядывало знаменитое высказывание Достоевского, восхваляющее русский империализм в Азии: «В Европе мы были приживальщики и рабы, а в Азию явимся господами».

Достоевский Ф.М. Дневник писателя», январь 1881 года.

Достоевский смотрел в корень глубоких различий между российским империализмом в Азии и Европе. В Азии большая часть российской элиты испытывала в основном чувство превосходства и уверенности в себе. На западных землях, граничащих с Европой, она часто испытывала как раз противоположные чувства. Сознание своей военной мощи и политического господства соседствовало с чувством уязвимости и культурной неполноценности. Это особенно сильно проявлялось в последние десятилетия царского режима. С восемнадцатого века на протяжении поколений в российской элите с подачи Петра прижилось сознание культурной отсталости и необходимости учиться у Европы, К примеру, россияне охотно соглашались с тем, что местное управление балтийских провинций являлось более современным и эффективным, чем российское, и вполне могло быть взято в качестве образца для будущих российских реформ. Что в определенной степени и имело место во время губернской реформы 1775 года и учреждения в 1785 году дворянских корпоративных институтов в великорусских провинциях. В космополитском и аристократическом восемнадцатом веке признать свое культурное отставание было проще, чем в более националистическом девятнадцатом. И, как бы то ни было, именно восемнадцатый век принес царской России триумфальные военные и дипломатические успехию Чувство безопасности и уверенности в себе смягчало боль от сознания своего культурного отставания. В конце концов, первые Романовы тоже соглашались со своим культурным отставанием от Греции и многое заимствовали у эллинизма: их непомерная гордость и самоуверенность, являвшиеся следствием военных и политических успехов, легко позволяли делать это.

Согласно проекту губернской реформы 1775 года, составленному лично Екатериной II, страна была разбита на территории с населением в З00 тысяч человек, причем никакие национальные, исторические или экономические особенности во внимание не принимались. Исполнительную власть в губернии возглавлял губернатор или генерал-губернатор, при котором создавалось губернское правление. Губернии членились на уезды с населением в 20-30 тысяч человек. Власть в уезде возглавлял городничий. Для управления городами учреждался губернский магистрат, а в самих городах - городовые магистраты. Губернская реформа 1775 года стала важным этапом по окончательному превращению России в унитарное государство путем введения единообразной системы управления на всей территории империи.

Российское государство девятнадцатого века было гораздо менее успешным и сильнее чувствовало свою уязвимость. Польские восстания 1830-1831 и 1863-1864 годов заставили русских смотреть на поляков как на опасных и застарелых врагов. Поражение в Крымской войне породило сознание слабости относительно враждебно настроенных великих держав. Завораживающие прусские победы в 1866-1871 годах, завершившиеся объединением Германии, укрепили это сознание. Аристократия и средний класс в большей части российских пограничных западных провинций были поляками или немцами - к 1900 году они рассматривались в Санкт-Петербурге как потенциально или фактически нелояльные. По соображениям как безопасности, так и русского национализма, были предприняты попытки укрепить в регионе позиции составлявшего большинство православного крестьянства, которое по современной терминологии является украинским или белорусским и которое в Санкт-Петербурге считалось русским. Это предположительно лояльное православное русское крестьянство рассматривалось как надежная основа царского режима и гарантия того, что западные пограничные земли останутся навсегда российскими*

Болезненная и скорее всего преувеличенная озабоченность Санкт-Петербурга слабостью России в этом регионе стала причиной некоторых ответвлений в местной внутренней политике, направленных на укрепление русского землевладения, увеличение благосостояния крестьян, повышение роли русского языка и православия, В центре России правительственная политика по отношению к крестьянству во многом строилась на убеждении в том, что авторитарный режим необходим для защиты наивного и беззащитного народа от давления и искушений современной капиталистической экономики, а также от коварной элиты, которая в ней заправляла, - причем дворяне-землевладельцы, напротив того, рассматривались как проводники благодетельной авторитарной власти. Например, крестьянские хозяйства, создающие основы благосостояния сельского населения и являющиеся источником его существования, не могли быть проданы или заложены. В западных пограничных областях те же автократические идеологии и инстинкты привели к выработке политики, направленной на защиту простого «русского» крестьянина от лучше образованного, предприимчивого и коварного поляка, немца и еврея. К 1914 году отношение к евреям, в особенности среди некоторых членов правящей элиты, стало патологическим. «Еврейская угроза» стала громоотводом для трений, вызванных быстрой экономической модернизацией, внутренней политической нестабильностью и внешней военной уязвимостью.

В этом отношении российское чувство культурной неполноценности и слабости в западных пограничных областях радикально отличалось от культурного высокомерия западноевропейского морского империализма. Защищая ряд специальных привилегий и мер, направленных на защиту «русского» населения западных пограничных областей, бывший военный министр генерал Алексей Куропаткин заявлял, что «идеи равенства и свободы опасны для государств, слабейших в культурном отношении, и благоприятны для сильнейших». Это язык и образ мысли не уверенного в себе империализма, а постколониальных националистических правительств Юго-Восточной Азии и Африки, пытающихся компенсировать китайское и индийское экономическое и культурное доминирование.