Мария Халфина - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Мария Халфина
• Издательство: Западно-сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В книгу вошли уже полюбившиеся читателям повести «Мачеха», «Простая повесть», «Одиночество» и рассказы старейшей томской писательницы, в которых она размышляет о взаимоотношениях в семье, о чуткости, о душевном благородстве.

---

В деревне ее, конечно, сильно не одобряли, потому что очень уж они были неровня, но в глаза осуждать Наташу никто не осмеливался, да и Павел был не той породы, чтобы можно было над ним безнаказанно зубоскалить или вязаться к нему с советами да уговорами.

А потом Павла перевели в мастерские на Центральную усадьбу.

Первое время он очень скучал, в выходной старался попасть в Покровское, не один раз даже пешком ходил.

Но подошла посевная, и до конца уборочной он мог заглядывать в Покровское от случая к случаю. И, видимо, за это время они начали друг от друга отвыкать, а может быть, Павел стал стесняться, потому что, хотя о женитьбе и думать еще не думал, но Шурка к тому времени уже основательно его захороводила.

И Наташа встречала его все холоднее и отчужденнее.

В последний раз он только постоял с ней на почтовом крылечке… Она даже и зайти его не пригласила. Сказалась больной, и вид у нее, правда, был очень нехороший.

Теперь-то Павел знал, что она в это время была на пятом месяце и уже собиралась с Мельниковыми к отъезду.

Но тогда о беременности ее никто не знал, даже Марине Андреевне Наташа призналась, когда они уже были на Севере.

Конечно, в Шурку он тогда здорово врезался, но скажи Наташа о беременности — и он женился бы без единого слова. И Шурку бы оставил, потому что с Шуркой он до женитьбы ничего себе не позволил…

Да разве не предлагал он Наташе расписаться, когда о ребенке еще и помину не было? А она усмехалась:

— Нет, уж лучше не надо. Чтобы ты возненавидел меня за то, что жизнь твою сгубила, молодость твою заела? Через десять лет мне под сорок будет, а ты еще только-только в силу входить начнешь…

Вот как она тогда рассуждала. Здраво, вообще-то говоря, рассуждала.

Так за что же через Светку казнит она его теперь? За то, что не могла унести дочь с собой в могилу? За то, что досталась ее дочь… сопернице?

Так разве в Шурке или в нем дело? Светке жить надо. А как она будет жить среди людей с этаким… кособоким характером?

Как-то Павла по дороге с работы остановил директор школы и долго, подробно, с пристрастием расспрашивал о Светке.

А вечером на огонек зашел председатель рабочкома, чего раньше никогда не случалось. Толкуя с Павлом о том о сем, он все время искоса поглядывал на Светку, окаменевшую в своем углу над раскрытой книгой.

Уже два раза приходила Куличиха из женсовета — баба въедливая, бесцеремонная. Пытаясь втянуть Светку в разговор, смотрела то на нее — жалостно и тревожно, то на Шурку — укоризненно, с подозрением. Осмотрела все в Светкином уголке, мимоходом тронула рукой постель, проверила: достаточно ли мягкий матрац скрыт под голубым покрывалом, не кладет ли мачеха сиротку на голые пружины?

Прибегала Полинка Сотникова, шипела в кухне на Шуру:

— Сама ты виновата, хвалишься, как дурочка, перед бабами: «Светка у меня такая трудолюбивая, такая старательная, такая помощница!» Вот теперь в народе и болтают, что она у тебя и за няньку и за горничную…

Было ясно, что не случайно и не мимоходом появляются все эти люди в доме Павла. Что не одних учителей тревожит, почему его Светка не такая, как все дети.

Видимо, что-то неладно в семье Павла Егоровича. Неспроста же восьмилетний ребенок за полгода не смог привыкнуть к семье. Забитого ребенка сразу видно.

Отец дома находится мало, он и сам многое может не знать, что творится за его спиной. Главная причина, конечно, не в отце…

В воскресенье, после обеда, пришла Людмила Яковлевна, Светкина учительница, молоденькая, строгая — неулыба.

Светка была в кино. В этот день младшие классы под командой вожатых смотрели «Конька-Горбунка».

Лежа после обеда в спальне, Павел слушал, как Шура демонстрирует учительнице Светкино хозяйство.

Видимо, учительница пришла не в первый раз. Рабочий Светкин столик, книжная полочка, кукольный уголок — все это она уже видела.

Интересовало ее явно совершенно другое. Но Шура ничего не понимала. Она оживленно тараторила, сама себя перебивая смехом, рассказывала, как утром погасло электричество и Светка в потемках надела фартук на левую сторону.

Показывала новые книжки, вытащила откуда-то из-под матраца альбом и начала хвалиться Светкиными рисунками.

Людмила Яковлевна сдержанно похвалила и книжки, и краски, и рисунки.

— Скажите, а как Света вас называет? — спросила она вскользь.

— А никак! — рассмеялась Шура. — Не привыкла еще.

— Странно. — Голос учительницы звучал строго и осуждающе. — А как она называет отца?

— А тоже никак!

Павел стиснул зубы, он готов был и уши зажать, чтобы не слышать ее смеха. Неужели эта дурища не понимает, что ее подозревают черт-те в чем?

— А не очень она у вас перегружена домашней работой? У вас ведь ребенок маленький?

— В моем ребенке, если на старые фунты переводить, больше пуда живого веса… — фыркнула Шура. — Не то что Светка, я сама-то ее едва поднимаю!

Павел вскочил с кровати, торопливо прошел через залу, накинул телогрейку и вышел в сени.

Чуть не забыл со зла: Андрюха дрель новую просил принести. Павел вошел в кладовую. Тут же послышались голоса, стукнула дверь. Это Шура вышла проводить учительницу.

— Хорошо… Хорошо, — повторяла она уже без смеха, видно, все-таки допекла ее Людмила Яковлевна своими вопросами.

Говорить с ней сейчас Павлу не хотелось. Прислонившись к стенке, он переждал, пока она, проводив гостью, не войдет в дом.

Вбежав с крыльца в сени, Шура вдруг сдавленно охнула и, зажимая ладонью рот, закричала тихонько, сквозь рыдания:

— Не могу больше! О господи, не могу я больше!

Надо было выйти, обнять ее, увести в дом: она ведь выскочила-то раздетая, в одной шаленке, но у Павла ноги словно одеревенели.

Ах, дурак, дурак!

Что же это такое творится?!

Шура ушла в дом. А вечером, когда Павел, прошатавшись более трех часов за поселком, пришел домой, она уже опять, как ни в чем не бывало, напевая, суетилась подле плиты, болтала с ребятами, и у него не хватило духу начать с ней большой разговор о Светке. Рассказать, как нехорошо думают о ней люди, что не доверяют ей люди, боятся за Светкину сиротскую судьбу.

Прошла еще неделя. Обычная и вроде бы вполне благополучная. Наступила суббота — самый милый из всех дней недели. Закончена большая субботняя уборка. В квартире даже немного торжественно от особенной предпраздничной чистоты и порядка.

Бабушка Анфиса Васильевна после бани в благостном настроении, даже на Светку не косится. Сидит с ребятами за столом. Аленка на высоком стульчике рядом с бабушкой. Юрка напротив — такие они румяные, чистенькие, хорошие после бани.

Светлана помогала Шуре лепить к ужину пельмени, потом они перемыли посуду, и Светка у кухонного стола перетирала ложки и вилки. На плите закипала в большой кастрюле вода.

Придет сейчас из бани Павел, Шура бросит пельмени в кипяток — и через десять минут готово целое блюдо великолепного сибирского угощения..

Накрывая на стол к ужину, Шура рассказывала матери, как они со Светкой вчера потеряли котенка Тузю, рыжего Тузяку:

— Ну, просто обыскались! Света и в подполье лазила и за печку: «Тузя! Тузя!» Я и в кладовке все обшарила… А вот и папка из бани идет… Потом я говорю: «Давай, Света, я тебя подсажу, погляди на шифоньере…»

Дойдя до самого интересного места, Шура мельком взглянула на Светку и замолчала на полуслове.

Прижав полотенце к груди, Светка к чему-то напряженно прислушивалась. На побледневшем лице ее было столько тревоги и страха, что и Шура чего-то внезапно испугалась.

Швырнув на стол полотенце, Светка ринулась в залу. Через мгновение оттуда пулей вылетел Юрка, сжимая что-то в кулаке. Он швырнул под ноги Светке раскрытый «редикуль». Светка налетела на него сзади, они ударились о кухонную дверь и вывалились в сени, под ноги входившему Павлу.

Когда Шура выскочила в сени, Юрка с ревом валялся на полу, а Павел, стиснув Светку за плечо, пытался повернуть ее к себе лицом.

— Не тронь ее! — крикнула Шура, на бегу подняв с пола клочья порванной фотографии.

Она оттолкнула Павла и, подхватив Светку, как маленькую, на руки, побежала с ней в залу.

Впервые Светка плакала, как плачут в горе все восьмилетние девчонки: навзрыд, судорожно всхлипывая и захлебываясь слезами.

— Гляди, Свет! Ну ты только взгляни, — уговаривала ее Шура, складывая на своем колене половинки фотографии: — Погляди, только нижний угол оторванный. Мы с тобой завтра утром, как встанем, сразу пойдем к дяде Мише, к фотографу. Он все подклеит, а потом переснимет, вот увидишь — еще лучше будет. А одну карточку попросим его увеличить — и будет у тебя портрет, рамочку купим красивую…

Вскинув голову, она прислушивалась и, отстранив притихшую Светку, выскочила в кухню.