Николай Алл - Русская поэзия Китая: Антология

• Название: Русская поэзия Китая: Антология
• Автор: Николай Алл
• Издательство: Время
• Жанр: Поэзия
• Год: 2001
• ISBN: 5-94117-009-2

Серия «Русская зарубежная поэзия» призвана открыть читателю практически неведомый литературный материк — творчество поэтов, живших в эмигрантских регионах «русского рассеяния», раскиданных по всему миру. Китайские Харбин и Шанхай — яркое тому свидетельство. Книга включает стихи 58 поэтов, давая беспримерный портрет восточной ветви русского Зарубежья. Издание снабжено обширным справочно-библиографическим аппаратом.

---

«Я уйду куда-то, где сейчас темно…»

Я уйду куда-то, где сейчас темно,
где ночное небо звездами полно,
где на белом поле лапчатая ель,
в тридесятом царстве, за тридевять земель.

Я не буду помнить душные сады,
кровью на дорогах легшие следы,
человечьих песен вспомнить не смогу,
буду ждать чего-то на пустом снегу.

Буду ждать и слушать, как зовет сова,
как под снегом шепчет сонная трава,
как ликует месяц звонкою красой
девушки небесной с огненной косой.

Будет ночь, как сказка, будет ночь сама
трепетать, как чудо, за плечом холма,
и тихонько полем, где тропинки нет,
проберется в душу небывалый свет.

1929

«Иду одна. Большое поле…»

Иду одна. Большое поле,
кругом цветы, трава, трава.
И нет в душе привычной боли,
лишь пустота и синева.

Как будто кто-то тронул тихо,
промолвил: «Ты теперь в раю,
не поминай, не надо, лихом
нечаянную жизнь свою!»

И я поверила; не стала;
сдержала бурю горьких слов.
Но — Боже! — как ужасно мало
пустого поля и цветов…

«Нам скорбь великая дана…»

Нам скорбь великая дана,
и мы ее несем, как знамя,
дорогами слепыми сна,
который тянется веками.

Настанет мир, взойдет зерно,
в лесах родится дичи много,
все будет людям прощено,
и станут люди славить Бога.

Но мы останемся одни:
за серым пологом тумана
горят огромные огни земли,
не нам обетованной.

«Чем выше и блистательней полет…»

Чем выше и блистательней полет,
тем человек больнее упадет,

и чем великолепней свет сиял,
тем жальче тот, кто в темноту попал.

Дай, Боже, ровный путь и тихий свет
спокойнее житья для сердца нет.

«Нелепы в жизни перемены…»

Нелепы в жизни перемены…
Друзей уносят поезда,
и прочь уводят морем пленным
большие серые суда.

И города сейчас не те же,
в которых раньше я жила,
и ночью сны бывают реже,
и неба синь не так светла.

Лишь сердце перемен не знает:
оно растет, уходит вдаль,
но в глубине своей ласкает
все ту же радость и печаль,

и самых ранних лейтмотивов
не изменят в его струне
паденья в пропасти с обрывов
и взлеты снизу — к вышине.

«Я не Мария больше: только Марфа…»

Я не Мария больше: только Марфа.
Свои мечты я продала за труд.
Покрыта пылью золотая арфа,
ослабленные струны не поют.

Способно и к труду привыкнуть тело,
и может сердце, кажется, забыть
о том, как раньше бредило
и пело и не умело по-земному жить.

Но только иногда далеким звуком
давнишний сон напомнит о себе;
о, иногда — нет равных этим мукам
в железной человеческой судьбе —

и сердце опустевшее, земное,
познавшее работу и покой,
мучительно забьется, и заноет,
и до краев наполнится тоской,

и долго будет рваться к тем планетам,
которые оставило давно, —
не зная, что отвергнутого света
ему уже увидеть не дано.

«Поцелуешь горестные веки…»

Поцелуешь горестные веки,
Скажешь: «Дорогая, улыбнись!» —
в час, когда засеребрятся реки
и подернется туманом высь.

В далеко ушедшем Кватроченто
так писали небо мастера:
облака развившаяся лента,
звездная кайма из серебра.

Что же делать, если счастье зыбко,
и последний луч дневной зачах,
если не разгадана улыбка
у мадонны Лизы на губах?

КИТАЙСКИЙ ПЕЙЗАЖ В небе сонном и алом

Над зеленым каналом
и над рощей бамбука,
в небе сонном и алом
ни дыханья, ни звука.

Там, где сгустилась
предвечерняя мгла,
остановилась
звезда, взошла;

в объятую сном
воду канала
белым пятном
упала…

1937 Шанхай

НА КИТАЙСКОМ ХУТОРЕ

Точно кружевом, одетый тиной,
на закате тихо спит канал.
Высоко над хаткой и плотиной
желтый месяц остророгий встал.

Вот покойный и приятный жребий —
как сказать: неласкова судьба?
В фиолетовом вечернем небе
тонких листьев черная резьба.

1937 Шанхай

ГОРОД

В. В.

Золотые звезды с сучьев клена
на асфальте ковриком легли,
и туман, серебряный и сонный,
скрыл шероховатости земли.

Помнишь город? Или ты в нем не был?
Вечером усталым и немым
горестно заплаканное небо,
столько лет висящее над ним,

площадь возле старого вокзала
и фонарь, зажженный над мостом, —
помнишь ли, как я тебя встречала
и куда мы шли с тобой потом?

Если вечером таким прозрачным,
трогательно тихим, кружевным,
сон, который издавна утрачен,
неожиданно встает — живым,

если ж ветер, если солнце светит,
голубеет в озере вода,
этот город, где мы были дети,
я не вспоминаю никогда.

10 ноября 1949

«Белая апрельская луна…»

Белая апрельская луна,
и, остановившись в этом миге,
кружевом курчавилась волна,
точно на пейзаже Хирошигэ.

Там, где горизонта полоса,
лунный луч своей рапирой
тонкой осторожно тронул паруса
уходящей на ночь в море джонки.

Мы следили, стоя там одни,
как в воде у самого причала
инфузорий вспыхнули огни;
слушали, как тишина молчала.

И за то, что мы стояли там,
нам присуждено хранить навеки
в памяти, как нерушимый храм,
эту ночь в порту Симоносэки.

ПАМЯТЬ О ПЕКИНЕ

Открывали маленькие лавочки
под старинной городской стеной.
Продавали нитки и булавочки,
торговали чаем и ханой.

На закате, побренчав гитарами,
рано спать ложились старики;
молодежь прогуливалась парами,
и в садах пестрели цветники.

Так трудились, обрастали внуками,
наживали денежки порой,
отдыхали в праздник под бамбуками
возле желтой речки за горой.

А потом зарделось в небе зарево,
донеслась до города беда —
отобрали новые хозяева
нажить многолетнего труда.

Вот и все. Позакрывались лавочки
под разбитой городской стеной,
где цветы цвели — повяли травочки,
и гитар не слышно… ни одной.

10 октября 1976

ПЛАЧ ПО ХАРБИНСКОМУ РАЗРУШЕННОМУ СВ. НИКОЛАЕВСКОМУ СОБОРУ

Помолитесь о нашем храме —
что закрыт, разрушен, разбит,
неовеянный в фимиаме —
в кучах мусора был зарыт!

Не звонит его колокольня,
не блестят его купола…
Сердцу холодно, сердцу больно
от людского горького зла.

Над мощами храма потемки,
но забыть его не хочу!
За его святые обломки
зажигаю свою свечу.

22 марта 1994

МИХАИЛ ВОЛИН