Джером Джером - Трое за границей

• Название: Трое за границей
• Автор: Джером Джером
• Издательство: Aeterna Publishing
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 2012
• ISBN: 978-1-300-37192-2

«Трое за границей» (Three Men on the Bummel aka Three Men on Wheels, 1900) — продолжение книги «Трое в лодке (не считая собаки)». На этот раз Джей, Джордж и Гаррис путешествуют на велосипедах по Германии. Перевод Г. М. Севера.

---

Поскольку целью студента является окончить университет с как можно большим количеством шрамов, никаких стараний оградить себя от ударов фактически не предпринимается — даже в скромных пределах такого метода драки. Истинный победитель тот, кто выходит из поединка с наибольшим количеством ран; тот, кто, зашитый и заплатанный до такой степени, что человеческое существо в нем уже не угадывается, сможет пройтись по улицам на зависть немецкому юноше и к восхищению немецкой девушки. Тот же, кто получает всего лишь несколько незначительных повреждений, удаляется мрачный и разочарованный.

Но собственно дуэль — это только начало потехи. Второй акт разворачивается в раздевалке. Докторами обычно являются простые студенты-медики — молодые люди, которые, получив свою степень, жаждут практики. Истина заставляет меня признать, что те из них, с кем приходилось общаться мне, люди сурового вида, пожалуй, находили в этой работе вкус. Обвинять их, возможно, в этом не следует. Система «мензуры» требует, чтобы доктора причиняли раненым как можно больше дальнейших страданий, и настоящий медик едва ли проявит интерес к подобной работе.

То, как студент переносит перевязку ран, настолько же важно, как то, как их получает. Каждую операцию необходимо проводить как можно более жестоко, и компаньоны студента внимательно наблюдают за всей процедурой, чтобы во время нее с лица дуэлянта не сходило выражение покоя и наслаждения. Четко очерченная обширная рана наиболее желательна всем участникам. С этой целью рана зашивается абы как — в надежде на то, что шрам таким образом останется на всю жизнь. Такая рана, если ее внимательно дергать и ковырять в течение последующей недели, гарантирует, как считается, ее счастливому обладателю невесту по меньшей мере с пятизначным приданым.

Все это обычные дуэли, которые устраиваются раз в две недели и в которых средний немецкий студент участвует в год раз по десять. Существуют другие, на какие посетители не допускаются. Если, по общему мнению, студент опозорил себя, пытаясь во время драки невольно уклониться от удара, репутацию он сможет восстановить только в поединке с лучшим фехтовальщиком своей корпорации. Он требует — и ему предоставляют — не состязание, но наказание. Его противник нанесет ему столько ран и прольет столько крови, сколько виновный сумеет вынести. Цель жертвоприношения — показать товарищам, что он способен стоять на ногах даже потеряв половину скальпа.

Можно ли сказать что-то существенное в защиту немецкой «мензуры» — я сомневаюсь. Если можно, это будет касаться только двух дуэлянтов. Зрителям она должна приносить и, я в этом уверен, приносит один только вред. Я знаю себя достаточно хорошо, и уверен, что повышенной кровожадностью не отличаюсь. На меня «мензура» подействовала как на любого обычного человека. Сначала, когда поединок еще не начался, я испытывал любопытство, смешанное с тревогой — как на меня подействует это зрелище (хотя некоторое знакомство с секционным и операционным столом оставляло на этот счет меньше сомнений, чем могло быть в другом случае). Когда потекла кровь, а нервы и мышцы полезли наружу, я почувствовал одновременно жалость и отвращение. Но должен признаться, что на второй дуэли мои тонкие чувства начали притупляться, а когда была в самом разгаре третья, и комната потяжелела горячим запахом крови, я начал, как говорят американцы, «видеть все в красном свете».

Мне было мало. Я оглядывал лица вокруг, и большинство отражало мои собственные ощущения. Если посчитать кровожадность для современного человека полезной, то лучше института «мензуры» для возбуждения кровожадности не найти. Но полезно ли это? Мы разводим пустые сентенции о собственной гуманности и цивилизованности, но те из нас, кто не довел лицемерие до самообмана, знают, что под нашими крахмальными воротничками притаился дикарь со всеми своими нетронутыми инстинктами дикаря. Иногда он бывает-таки необходим; бояться его полного исчезновения не стоит. Однако перекармливать его неразумно.

В пользу дуэли вообще, если говорить серьезно, можно выдвинуть много доводов. Но «мензура» не служит никакой доброй цели. Это ребячество и, будучи жестокой и зверской игрой, меньшим ребячеством от этого не становится. Раны сами по себе не являются знаком доблести: важно, за что они получены, а не какого они размера. Вильгельм Телль входит в число мировых героев по праву*, но что можно сказать о клубе отцов, которые соберутся два раза в неделю сбивать яблоки с голов своих сыновей арбалетными стрелами? Результатов, которыми так гордятся юные немецкие господа, можно добиться дразня дикую кошку. Вступить в общество только с тем, чтобы тебя изрубили вдоль и поперек, значит низвести себя до интеллектуального уровня танцующего дервиша. Путешественники сообщают нам о дикарях в Центральной Африке, которые на празднествах выражают свои чувства тем, что скачут и полосуют друг друга. Но Европе необязательно их передразнивать. «Мензура», на самом деле, — reductio ad absurdum [Сведение к абсурду. — Лат.] обычной дуэли; и если сами немцы не наблюдают такого абсурда, отсутствию у них чувства юмора остается только сочувствовать.

Но если можно не соглашаться с общественным мнением, которое «мензуру» поддерживает и культивирует, то ее сторонников по крайней мере можно понять. Университетский же устав, который если не поощряет пьянство, то по меньшей мере закрывает на него глаза, с трудом поддается аргументированному разумению. Собственно, не все немецкие студенты пропойцы; больше того, большинство — трезвенники, да и вообще трудяги. Но меньшинству, чьи амбиции на флаг в авангарде беспрепятственно удовлетворяются, нескончаемой белой горячки удается избежать только благодаря умению (приобретенному известной ценой) не просыхая полдня и полночи как-то еще держаться своих пяти чувств. Спиваются не все подряд, но в любом университетском городе встретить молодого человека неполных двадцати лет с телосложением Фальстафа и цветом лица рубенсовского Вакха — обычное дело*.

Немецкую девушку можно очаровать лицом, исполосованным до такой степени, что начинает казаться, будто оно составлено из чужеродных материалов, для использования друг с другом не предусмотренных, — это доказанный факт. Но никакой привлекательности в жирной пятнистой коже, в брюхе-эркере (раздувшемся так, что вся конструкция грозит опрокинуться), наверное, все-таки нет. Хотя чего следует ожидать, когда юноша начинает пивную сессию с «Fruhschoppen» [Ранняя, или утренняя кружка.] в десять утра и заканчивает ее в «Kneipe» [Кабак; место, чтобы напиться.] в четыре утра?

«Kneipe» — то, что мы называем «мальчишник», который может быть как безобидным, так и весьма хулиганским, — в зависимости от состава участников. Студент приглашает своих однокурсников — от десятка до сотни, — в кафе и пичкает таким количеством пива и дешевых сигар, какое только допустит инстинкт самосохранения. Организатором мальчишника может быть сама корпорация.

Здесь, как и во всем прочем, наблюдаешь немецкое чувство порядка и дисциплины. Когда появляется новый гость, все сидящие за столом вскакивают и, щелкнув каблуками, приветствуют вошедшего. Когда все в сборе, выбирается председатель, в обязанности которого входит называть номера песен. Отпечатанные песенники — один на двоих — разложены на столе. Председатель называет номер двадцать девять. «Первый куплет!» — кричит он, и все запевают, и каждые двое держат между собой книжку, как держат во время церковной службы псалтырь. В конце каждого куплета все замолкают и ждут, пока председатель не даст сигнал к следующему. Так как каждый немец обучен пению и у большинства хорошие голоса, общий эффект — потрясающий.

Хотя манерой пение напоминает церковное славословие, в текстах иногда встречаются словечки, исправляющие подобное впечатление. Но будь это патриотический гимн или сентиментальная баллада, или песенка, содержание которой способно шокировать среднего британского юношу, — все исполняется с суровой серьезностью, без смеха и без единой фальшивой ноты. В конце председатель восклицает «Прозит!», каждый отвечает «Прозит!», и в следующий момент все стаканы опустошаются. Пианист поднимается и отдает поклон — все кланяются ему в ответ; входит фрейлейн и наполняет стаканы заново.

В перерывах между песнями произносятся тосты, на них отвечают, но хлопают сдержанно и еще меньше смеются. Среди немецких студентов более принято улыбаться и в знак одобрения важно кивать.

Особенный тост, под названием «Salamander», поднимаемый в честь особо почетного гостя, выпивается с необыкновенной торжественностью.

— Einen Salamander reiben [Растереть «Саламандру».], — говорит председатель.

Мы все поднимаемся и стоим, как полк по стойке «смирно».