Эсмеральда Сантьяго - Завоевательница

• Название: Завоевательница
• Автор: Эсмеральда Сантьяго
• Издательство: Азбука
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-389-01756-6

Роман Эсмеральды Сантьяго «Завоевательница», который авторитетный американский еженедельник «Publishers Weekly» назвал пуэрториканским вариантом «Унесенных ветром», — первое произведение писательницы, публикуемое на русском языке.

Католический пансион, замужество, благополучная жизнь в кругу семьи, в тени супруга… Ни за что на свете! Независимая, упрямая Ана рвется прочь из родной Севильи, чтобы за морями-океанами, на далеком острове Пуэрто-Рико стать хозяйкой сахарной плантации — стать безраздельной хозяйкой своей судьбы. В этой саге о покорении земли, о преодолении условностей среды и воспитания нежная любовь уживается с бурной, запретной страстью, мечта о женском счастье — с готовностью приносить на алтарь заветной цели любые жертвы. Недаром среди предков Аны были бесстрашные конкистадоры: в хрупкой, но отважной Ане живет неукротимый дух завоевателей былых времен.

---

Близнецы больше не чередовались на ее ложе. Иносенте иногда навещал их, ужинал, сидел на веранде, курил, обсуждал дела с братом, иногда в присутствии Северо, иногда без него. После удара колокола, который предписывал рабам гасить свет, Флора обмывала Ану. Рамон понимал, что жена готова, когда служанка спрашивала, не нужно ли ему чего-нибудь. Он отпускал Флору и ложился в постель. Рамон исполнял супружеские обязанности не всякую ночь, однако Иносенте больше никогда не открывал дверь их спальни и вроде бы даже избегал Аны.

Мигель проводил большую часть дня с Инес, жадно высасывая молоко из ее груди. А когда малыша приносили Ане, Флора с кормилицей стояли рядом, словно опасаясь, что мать его уронит. Тетушка Дамита навещала мальчика всякий раз, как приходила проведать свою семью на гасиенде Лос-Хемелос.

— Берите ребенка вот так, сеньора, — показывала тетушка Дамита. — Поддерживайте головку, чтобы она не висеть.

Ана прижимала сына к себе, наслаждаясь теплом его тельца, но вскоре возвращала младенца повитухе, Инес или Флоре. Он был таким крошечным и беспомощным, она не знала, что с ним делать.

— Ему понравится, если вы спеть, сеньора, — предлагала Флора.

Они с Инес постоянно пели малышу. А еще они ворковали, улыбались, щелкали языком, чтобы развлечь Мигеля. Ана не могла заставить себя делать то же самое и чувствовала неловкость, гримасничая ради удовольствия малыша. Его большие глазки пытались найти ее глаза, но Ана избегала его взгляда, словно ему было известно о ней нечто такое, чего она не знала.

— Я не привыкла нянчиться с младенцами, — говорила она, возвращая Мигеля Флоре.

Та молчала, но по ее лицу было видно: горничная считает ее плохой матерью.

Беременность Аны была не слишком трудной, однако она замечала, что не похожа на других матерей, по крайней мере на тех, которых видела вокруг. Женщины-рабыни на гасиенде, даже понимая, какая судьба ожидает их детей, частенько поглаживали свои растущие животы, словно хранили внутри сокровище. Они привязывали младенцев к груди или, когда малыши подрастали, носили их на спине, как будто не хотели отпускать от себя. Наблюдая за этими женщинами, Ана надеялась, что тоже будет всем сердцем любить свое чадо, что его появление на свет утолит ту жажду нежности, которая мучила ее с детских лет. Но Мигель не заполнил пустоты. Она убеждала себя, что это равнодушные родители сделали ее такой, передали по наследству неспособность любить даже плоть от плоти своей. Однако проще простого было обвинять родителей в том, что она не любит малыша. Когда Ана брала ребенка и он тянулся к ней своими маленькими ручками, она чувствовала острую боль, но не любовь терзала ее, а сомнение. Кто, Рамон или Иносенте, был отцом ребенка?

Флора, Инес и Дамита по очереди присматривали за Мигелем и только пару раз в день приносили его к матери на несколько минут. Иногда Ана испытывала чувство вины из-за того, что уделяет ребенку мало внимания, но она видела, каким крепким он растет. Ее воспитывали горничные и служанки, и ничего плохого не случилось. Да, она росла в одиночестве, но Мигелю повезло. На плантации было несколько младенцев и малышей, которые уже начали ходить, поэтому от отсутствия компании ему страдать не придется. Рамон и Иносенте говорили о белых семьях с детьми, в том числе о Луисе с Фаустиной и двух их сыновьях, но Ане не хватало времени на прием гостей и ответные визиты. Вероятно, теперь ей придется изменить привычки, чтобы Мигель встречался с детьми, равными по положению. Сама мысль о необходимости подчинить свою жизнь ребенку раздражала Ану. Его присутствие возмущало ее, словно сын появился на свет, дабы еще больше усложнить ситуацию.

Благодаря накопленному за год опыту сафру 1846 года они завершили с лучшим результатом, хотя и с дефицитом бюджета. Новые поля еще не были готовы к следующему сезону, однако дополнительные участки уже расчистили под посадки. Прессу для сахарного тростника требовался капитальный ремонт. Жернова износились и частенько нуждались в починке, поэтому приходилось то и дело останавливать работу. Северо советовал приобрести паровую машину, но на ее покупку, транспортировку и установку ушло бы много денег, к тому же работников пришлось бы учить обращаться с новым оборудованием.

На время сафры наняли пятнадцать мачетерос для рубки тростника и несколько кампесинос для менее квалифицированных работ вроде переноски, перевозки и скирдования стеблей. Рамон и Иносенте признали, что рабов на плантации недостает.

Северо Фуэнтес нашел десять человек, и когда близнецы подсчитали расходы, то обнаружили очередную прореху в бюджете. Не поинтересуйся Ана подробностями, Рамон и Иносенте так и не рассказали бы правды, поскольку не желали раскрывать ей истинное положение дел, ставшее по истине катастрофическим. Она только тогда узнала о том, что братья заняли денег у дона Эухенио, когда из Сан-Хуана пришло письмо, адресованное нотариусу из Гуареса, который должен был передать оговоренную сумму Луису Моралесу. Мало того, оказалось, близнецы купили еще земли, взяв ссуду у соседа.

— Вы не сказали мне о новой сделке, — заметила Ана, стараясь скрыть досаду.

Рамон пожал плечами:

— Мы не могли упустить этот участок.

— Брать деньги у отца или тратить наши собственные деньги — одно дело, но занимать у незнакомца опасно.

— Он не незнакомец. Он был близким другом нашего дяди. Мы с Иносенте знаем, что делаем. Не беспокойся.

— Мы договаривались вести дела втроем. А теперь вы скрываете от меня…

— Это наше дело, Ана. Мы не видели, чтобы другие женщины в округе занимались мужскими делами.

— Какие другие?

— Жены. Если бы ты сделала над собой усилие и познакомилась с ними, то узнала бы, что мы не так уж одиноки, как тебе кажется. Здесь полно симпатичных людей.

— Я приехала сюда не развлекаться.

— Немного развлечься тебе не помешает. Донья Фаустина — прелестная женщина. Она может стать хорошей подругой. Тебе давно следовало бы отдать ей визит и…

— Я не в состоянии болтать с соседями, когда трапиче то и дело останавливается, а наш товар невозможно доставить на рынок из-за нехватки волов для повозок, и…

— Я бы не хотел выслушивать твои жалобы на то, чего у нас нет! — сорвался Рамон. — Задумайся на секундочку о том, чего мы сумели достичь!

— Не могу ушам поверить — ты разговариваешь со мной в таком тоне…

Рамон взял себя в руки.

— Когда живешь у черта на куличках, все меняется, — произнес он так, словно только что сделал это открытие. Он собрался было продолжить, но, не сказав больше ни слова, сбежал вниз по лестнице.

Ана чувствовала досаду и боль. Рамон совсем не был грубияном и никогда не повышал голоса, однако его срыв показал, что он в ней разочарован. Да, она пренебрегала своей ролью жены, хозяйки дома и светской дамы, занимаясь делами наравне с мужем. Вероятно, мужское самолюбие Рамона (а может, и Иносенте тоже) было задето тем, что она успешно справляется с отчетностью. Используя беременность и карантин, они отстранили Ану от повседневных проблем, связанных с управлением гасиендой. Теперь у нее был ребенок, и они хотели, чтобы она обратилась к женским занятиям, словно материнство умерило ее честолюбие и напористость. «Нет, Рамон, — мысленно возразила Ана, — мы здесь не ради потехи. Все это для него, для будущих поколений».

МЕЖСЕЗОНЬЕ

Окончание сбора урожая было началом тъемпо муэрто, мертвого сезона, который длился примерно с июня по декабрь. Тростник в это время не требовалось срезать, грузить, перевозить, перерабатывать или поставлять на рынок, и незанятым кампесинос приходилось искать другую работу, чтобы содержать семью. Если друзья или родственники работников жили на кофейных или табачных плантациях, они на некоторое время перемещались туда, однако большие расстояния, плохие дороги и значительные издержки, как правило, делали переезд невыгодным. Поэтому в ожидании нового сезона крестьяне покупали в кредит все, что не могли сами вырастить, изготовить или выменять, и к началу следующей сафры, сулившей новые заработки, уже по уши увязали в долгах.

Чтобы прокормить себя и своих близких, хибарос обрабатывали тощие наделы и выращивали плантейн, маниок, малангу и ямс. В реках и в прибрежных морских водах они ловили рыбу. А еще держали кур, пока те исправно неслись, потом их пускали на суп. Ради молока разводили коз, пасли их на поросших ежевикой склонах, которые из-за неуемного аппетита животных вскоре становились почти лысыми. Когда козы переставали доиться или мертвый сезон тянулся дольше обычного, они тоже отправлялись в котел и кормили всю округу.

Для рабов, однако, этот период мертвым сезоном не был. Невольники стоили слишком дорого, поэтому им не позволяли бездельничать те долгие месяцы, когда не нужно было срезать тростник. Их рабочий день, как и всегда, начинался на рассвете с удара колокола на сторожевой вышке. Надсмотрщики открывали бараки с невольниками, запиравшиеся на ночь; рабы вскакивали со своих тюфяков, выпрыгивали из гамаков и выстраивались в ряд — женщины с одной стороны, мужчины с другой. После скудного завтрака, состоявшего из чашки воды и порции вареного батата, им выдавали инструменты и вели на работы, которые продолжались до тех пор, пока колокол не возвещал окончание рабочего дня.