Юрий Алянский - Варвара Асенкова

• Название: Варвара Асенкова
• Автор: Юрий Алянский
• Издательство: Искусство
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Документальная повесть о судьбе русской артистки в восьми главах и двух письмах автора героине.

Документальная повесть Ю. Алянского рассказывает о судьбе знаменитой актрисы Варвары Николаевны Асенковой, блиставшей на подмостках Александрийской сцены в конце 30-х годов прошлого века.

Ее удивительному искусству были подвластны и бойкий водевиль, и высокая трагедия. Многие современники (В. Г Белинский, Н. А. Некрасов и др.) высоко ценили ее талант; ей посвящались статьи и стихотворения, специально для нее писались пьесы. Коротка и трагична личная биография Асенковой. Она ушла из жизни в 24 года.

Ю. Алянский во многом по-новому освещает жизнь актрисы, стремясь разгадать подробности ее биографии, ее сложных и острых взаимоотношений с тогдашним обществом. В книге впервые публикуются письма Асенковой, некоторые интереснейшие документы, новонайденный портрет, изображающий ее в жизни.

---

На другой же день артисты императорских театров открыли подписку на сооружение надгробного памятника Варваре Николаевне Асенковой. Деньги собрали артисты, режиссеры, суфлеры, люди многих профессий, работающие в театре, который теперь, без Асенковой, казался пустым. Большую сумму пожертвовал на этот памятник молодой граф Эссен-Стейнбок-Фермор, зять санкт-петербургского военного генерал-губернатора. По рисунку Ивана Ивановича Сосницкого была сделана изящная часовенка из черного гранита, а в ней на постаменте — головка Асенковой работы скульптора Ивана Витали. На основании надгробия начертали слова.

Все было в ней — душа, талант и красота,
И скрылось все от нас, как светлая мечта.

Друзья долго оплакивали свою Асенкову. Д. Ленский со слезами писал из Москвы Сосницкому об их общей любимице. Вспоминал встречи с нею на сцене и за кулисами, ее лучшие образы, созданные в его водевилях, поездки к ней в Ораниенбаум, где Варенька, всегда неизменно веселая и жизнерадостная, потчевала их чаем с вареньем… Ленский завершал письмо стихами:

Где ты, душа души, роскошная краса?
С тобой дни счастия пропали!
Увы! Тебя уж нет! Ужели небеса
Завидовать земному стали?
Как светлая струя и в чистом хрустале
Она была чужда презренного людского,
И как же было ей жить долго на земле,
Когда в ней не было земного!

«Простите, мой добрый, — продолжал Ленский, — будем жить по-прежнему, в ожидании другой жизни, где, может быть, встретимся с ангелом, который здесь гостил под видом актрисы и под именем Варвары Николаевны Асенковой.»

А театральный критик Н. Долгов, живший позднее, как бы объединяя боль чужих воспоминаний и собственные впечатления сердца, писал:

«В ней был тот charme, который убегает от внешних определений, и когда перечитываешь ее письма, начинает казаться, что самой главной причиной ее очарований была радость бытия… Асенковон были подлинно новы все впечатления бытия, и когда восхищенное дитя выпорхнуло на сцену, оно увлекло всех своей радостью жизни. Эта радость заставила расправить морщины чиновного посетителя первых рядов, отозвалась восторгом в сердцах молодежи и была сразу подхвачена завсегдатаями райка. Веселое, грациозное, женственное, а главное — неподдельно радостное — это и есть Асенкова. И когда ранняя смерть бросила трагическую тень на облик артистки, самое искусство ее начало казаться слишком хрупким для того мира, где каждый успех — область понятных, вполне ясных достижений».

А за кулисами императорского Александринского театра вступила в действие еще одна сила, которая неизменно завершала разрушительное действие Зависти и Злобы, — Равнодушие.

Где-то бушуют страсти, не театральные, самые настоящие — доброжелательство и ненависть, великодушное стремление помочь и яростное желание помешать, клевета и поиски справедливости. А за высокими, тяжелыми, украшенными лепкой и позолотой дверьми кабинетов, за огромными столами восседают театральные чиновники. На листах плотной бумаги пишутся здесь донесения и отчеты, рапорты и резолюции. Превыше всего ценится здесь то, что находится вне театра, в таких же кабинетах министерства двора, и, разумеется, Зимнего дворца. И ни в грош не ставятся судьбы реальных людей, создающих театр, — актеров. Здесь дарит Равнодушие. Бюрократизм. Регламент.

Для этих заводных театральных манекенов в мундирах все равно, руководить ли движением паровой машины или репертуаром, заниматься впервые тогда предпринятым асфальтированием тротуара перед Александринским театром или судьбой актера. И то и другое испытанно укладывается в витиеватые формулы казенной канцелярской переписки. Если сальные свечи дешевле стеариновых — следует приобрести больше сальных. Если в театре неисправна подача воды — надо поторговаться с инженером, предлагающим ее наладить. Если заболел или умер артист…

26 апреля — через неделю после смерти — Гедеонов предписал исключить Асенкову из списков состава театра.

7 мая Александра Егоровна Асенкова обратилась в дирекцию с просьбой выдать ей жалованье дочери по день смерти.

23 мая гардеробмейстер Закаспийский написал рапорт о том, что «при отобрании казенных костюмов у умершей актрисы Асенковой» не оказалось: жилета черного сукна, конфедератки зеленого сукна; юбки белого кембрина; жилета белого пике; косынки черношелковой; пары чулок; шляпы пуховой; колета белого атласа; золотого крестика; передника; карикатурного платья со шлейфом; и чего-то еще. И просил указанные предметы взыскать.

24 мая контора императорских театров просит Александру Егоровну доставить вещи и костюмы по возможности в скорейшем времени.

2 июня Александра Егоровна вернула указанные вещи и костюмы.

Вот, собственно, и все.

К этому прибавлю только одно: равнодушию всегда следует сопротивляться. Ему никогда не поздно сопротивляться. И сейчас, когда пишутся эти строки или когда вы читаете их, я хочу перечеркнуть равнодушие и забвение герценовскими словами: она заслужила нашу грусть.

Второе и последнее письмо автора героине

Милая Варенька!

Думаю, что целая жизнь — Ваша жизнь, — прожитая мною за это время, настолько сблизила нас, что окончательно дает мне право называть Вас так.

Вот и пришел к концу мой рассказ. За эти шесть лет Вашей жизни и два — моей я стал еще старше, а Вы остались двадцатичетырехлетней девушкой, какой навсегда запомнит Вас Россия.

Хотелось бы знать, как восприняли бы Вы собственную жизнь в моем изложении: что-то показалось бы верным, памятным, знакомым, что-то странным, удивительным. Да и не мог я не ошибиться в какой-нибудь детали. Но в главном, я уверен, все рассказанное соответствует действительности.

Вовсе не каждого человека интересует, что будет после него. Некий эгоист заявил даже, что не возражает, если после него будет потоп. Вас бы интересовало будущее. Я расскажу Вам о том, что было после Вас. Но вместе с тем это будет рассказ про Вас — снова про Вас! — потому что люди, ценители русского театра, всегда помнили Вас.

После Вашей смерти семья Ваша, жившая главным образом Вашими трудом и средствами, вынуждена была переехать с Невского на Колокольную, в более скромную квартиру. И вот настал день, когда Ваша сестра по матери, Люба, захотела устроить свою жизнь. К ней посватался молодой человек, обладавший, возможно, многими достоинствами, кроме одного — очень важного — средств к существованию. И тогда Любовь Павловна решилась обратиться к царю с таким письмом:

«Ваше императорское величество!

Вам пишет девушка бедная, не имеющая никакого права на внимание государя, но движимая надеждою, что письмо ее достигнет цели хотя бы потому только, что она сестра артистки Асенковой, которая при жизни своей была неоднократно осчастливлена милостями Вашего величества.

Государь! У меня нет, как у покойной сестры моей, таланта, который бы дал мне возможность приобресть имя артистки, но у меня, как у всякой женщины, есть сердце, умеющее любить. Между тем жених мой, коллежский секретарь Ленц (служащий в горном департаменте министерства финансов) также человек без всякого состояния и без всякой возможности вести жизнь женатого человека.

Положение мое грустно, безотрадно. Вся надежда моя на Вас, государь! Имя покойной сестры моей, которое ношу я, и чувство, которым полно мое сердце, подали мне мысль прибегнуть к Вашему величеству. Дерзость моя велика, но велико и милосердие монарха, на которое, после бога, единственно уповаю.

Вашего императорского величества всеподданнейшая раба

Любовь Асенкова 8 марта 1850 года».

Это отчаянное обращение нашло весьма холодный отклик. Рукою министра императорского двора князя Волконского на письме начертано: «Высочайше повелено наперед узнать о поведении просительницы и где воспитывалась».

Тень оскорбительного отношения к артистам, как людям сомнительной нравственности, легла и на Вашу сестру.

Соответствующую проверку, надо полагать, произвели. Не знаю, каким именно способом государь удостоверялся в моральной благонадежности Любови Асенковой? В конце концов Вашей сестре выдали пособие в размере 150 рублей.

Вы вряд ли запомнили совсем юного человека, часто посещавшего Ваши спектикли и мечтавшего стать драматургом, чтобы писать водевили и драмы, в которых играли бы Вы, его любимица. Мало ли молодых людей оказывалось завсегдатаями Ваших выступлений, малое ли число из них хотело стать присяжными драматическими писателями и дарить Вам перлы своего таланта!

Тот, о ком я говорю, по его рассказу, бывал у Вас. Увы, и это не было основанием для подлинной душевной близости. Некоторые из тех, кто сидел у Вас дома, за Вашим столом, потом смели не поклониться Вам!