Бернард Ньюмен - Шпион

• Название: Шпион
• Автор: Бернард Ньюмен
• Жанр: О войне

Оригинал: Bernard Newman, “Spy”. Victor Gollancz, London, 1^st Edition, February 1935

(Перевод текста восемнадцатого издания, вышедшего в 1947 г. Впервые книга была опубликована в феврале 1935 года.)

О книге: Воспоминания английского офицера-разведчика об его разведывательной и диверсионной деятельности в тылу немцев во время Первой мировой войны.

Об авторе. Бернард Ньюмен — известный английский журналист и писатель. Родился в 1893 году, учился в Кембридже, работал актером. Во время Первой мировой войны служил в английской разведке, после войны некоторое время был чиновником в Министерстве труда, затем занялся репортерской деятельностью, начав с публикаций путевых заметок, собранных им во время велосипедных поездок по континентальной Европе. Автобиографическая книга “Шпион”, вышедшая в 1935 году, принесла Ньюмену большой успех, и с тех пор вопросы разведки и шпионажа стали основной темой его как документальных, так и художественных произведений. Умер в 1968 году.

Несмотря на некоторые неточности и ошибочные оценки (к примеру, в своей поздней книге “Мир шпионажа” (1962) Ньюмен утверждал, что британские дипломаты Гай Бёрджесс и Дональд Маклин, члены знаменитой т. н. “Кембриджской пятерки”, сбежавшие в СССР в 1951 году, якобы не были советскими агентами), мастерство рассказчика, живой характер изложения и типично английские юмор и ирония, наряду с удивительной плодовитостью (его перу принадлежат несколько десятков произведений — от путеводителей по странам Европы до книг об НЛО) сделали Ньюмена одним из самых популярных западных авторов, пишущих на тему секретных служб и разведки.

---

Может быть, я уделяю слишком большое внимание этому вопросу, но друзья, которым я описал свои военные приключения, всегда больше всего спрашивают именно об этом моменте. Они могут понять, что я смог обмануть сослуживцев по армии, но не могут вообразить, как получилось, что меня приняла как Адольфа его собственная семья. На самом деле, как я подчеркивал, это было проще, чем кажется. Не одна английская мать была почти не в состоянии узнать ее собственного сына, когда он вернулся с войны, настолько он менялся — менялось его тело, иногда сгорбленное от усталости, иногда намного более здоровое, чем прежде, иногда развалина с издерганными нервами. Разве редки случаи, когда жены не узнавали их собственных мужей? Пусть я был почти на один дюйм выше Адольфа — хорошо, но разве армейская жизнь не могла привести к увеличению роста? Кроме того, по комплекции я был немного шире, так что простое различие в высоте не было настолько заметно. Мои волосы были того же цвета — для постороннего взгляда, во всяком случае — и, что было самое важное, мои глаза почти не отличались по цвету от его глаз. А ведь именно глаза составляют основной признак лица. Мой цвет лица был, конечно, более румяным, чем у Адольфа, но и здесь снова война была достаточным объяснением. Мое самое большое преимущество состоит, конечно, в том факте, что никто не имел ни малейшей причины для подозрений; все же я полагал, что удача, в конце концов, оказала мне хорошую услугу, подвергнув меня опасности и открыв затем новые возможности.

Я встретился с отцом в Льеже на следующий день. Он чрезвычайно волновался — я помнил, что он и моя тетя Гретхен всегда были людьми типа Дарби и Джоан. Поезд шел медленно и переводился на запасной путь, пропуская любой другой состав, идущий к фронту, и только в ранние часы следующего утра мы приехали домой. Там мы нашли мою мать, конечно, в достаточно плохом, но не совсем в таком безнадежном состоянии, как понял мой отец из телеграммы. Она была, однако, очень слаба и не могла держать глаза открытыми больше чем несколько минут. Хотя, конечно, я чрезвычайно сожалел о ней — я очень любил ее, даже до того, как она стала моей матерью — все же, хоть я надеялся, что она быстро выздоровеет, я благословлял ее болезнь, потому что она избавила меня от страха разоблачения. С сестрой у меня не было никаких проблем. Я знал ее достаточно хорошо, и Адольф много рассказывал о ней: письма, которые я получал из дома, были чрезвычайно полезны. Я знал мужчину, за которого она собиралась выйти замуж. Она тоже так сильно переживала за свою мать, что ей было просто не до того, чтобы в чем-то меня подозревать.

Откинувшись в кресле тем вечером, я совершенно расслабился. Все прошло слишком легко. Мне следовало бы знать, что как раз в такие моменты судьба обычно наносит свой подлый удар. Девушка-служанка — типична я миловидная баденская крестьянка — как раз убирала со стола. Я остался в комнате и курил сигару, отец и сестра уже ушли в спальню матери. Девушка закрыла за ними дверь, и я заметил, что она сделала это очень тихо. Уже одно это должно было бы насторожить меня, но то ли после хорошего обеда, то ли после столь успешного преодоления испытаний, которых я так опасался, я не знаю, но мой ум не проявил такой прозорливости, которой следовало бы ожидать. И когда девушка подошла ко мне на цыпочках и прошептала с широкой улыбкой: — Ханси встретит вас в кабинке для переодевания завтра утром в семь, — я, к сожалению, должен сказать, что выказал слишком сильное удивление.

Кто эта Ханси? Я ведь так старался узнать от Адольфа все возможное о его любовных приключениях, если они были. Я был вполне уверен в себе, что после моих бесед с ним, фотографий, которые я видел, и моих довоенных посещений его дома, вполне непринужденно смогу поговорить с любым из его друзей-мужчин. Что касается его женщин, если таковые вообще были, я не был так уверен. Были ли у него женщины? Я решил, что нет. Перед войной Адольф был естественно застенчивым, очень стеснительным и сдержанным молодым человеком. Во время любого из моих посещений не было даже намека на какой-то роман, благородный или нет. Он не был помолвлен, ничего не говорил о женитьбе и так далее. Я ведь столько информации выкачал из него во время моей последней встречи с ним.

— Очень трудно оставаться здесь одному, — сказал я ему. — Достаточно плохо сидеть без мужской компании, но еще хуже оставаться без женщин.

— О, женщины меня не волнуют, — Адольф ответил. — И никогда не волновали.

Я верил ему, потому что не было ни малейших свидетельств о хоть каких-то амурных его делах. Все же мне следовало бы знать, что даже у застенчивых, стеснительных мужчин бывают небольшие тайные романы; и в любом случае мне не следовало бы показывать свое удивление, даже если бы служанка прошептала мне, что в доме пожар. Человек, живущий в ситуации и обстоятельствах, подобных моим, должен быть всегда готов ко всему.

В тот момент, когда я так непреднамеренно поднял брови, я понял, что совершил ошибку, поскольку видел, что в ее взгляде на секунду отразилось удивление. Немедленно я опомнился — я ведь не просто так был раньше актером.

— Ах! — прошептал я. — Именно это меня так интересовало. Значит — завтра в семь часов утра! Хорошо! Я буду там!

Ее взгляд тут же изменился. Она снова заулыбалась, шаловливо взглянув на меня, пока она двигалась по комнате. Фактически, взгляд ее был таким милым, что если бы не ее собственное замечание, я подумал бы даже, что и у не самой была какая-то любовная интрижка с Адольфом. Однако это было очевидно не так; но кто же эта Ханси?

Я задумался, продолжая курить сигару. Как мне лучше всего поступить? Задать наводящие вопросы моей сестре? Но это могло бы привести только к новым осложнений, и в любом случае не принесло бы мне большой пользы — ведь Ханси достаточно распространенное время, и в небольшом городке могло бы быть сто девушек по имени Ханси. Нет, я решил, лучше всего самому прийти в кабинку для переодевания в семь утра и лично все проверить. По крайней мере, на сей раз я был предупрежден. Я знал, что я должен встретиться с кем-то по имени Ханси, и, скорее всего, это будет романтичным свиданием. Потому, перед тем, как пойти спать, я сказал отцу, что хочу завтра утром встать рано и пойти искупаться в озере. Отец вздрогнул от этой идеи — как я и рассчитывал — потому что было все еще очень холодно, а озеро наше питали воды рек, стекавших с горных вершин, где еще лежал снег. Но конечно, мне на самом деле совсем не нужно было купаться, нужно было только зайти в кабинку.

Следующим утром я был там достаточно рано, но Ханси пришла еще раньше меня. Я вошел в небольшую деревянную хижину и нашел ее там, жажда любви была написана у него на лице. По крайней мере, это точно не нуждалось ни в каком объяснении. Стоило нам оказаться там, как она бросилась ко мне, обняла, бормоча, срываясь в рыдания, как рада она меня видеть. Она бормотала об ужасах, которые принесла ей война, и так далее, и так далее — бормотания любви многих миллионов жен и матерей в те ужасные времена. Значит, вот что было тайной Адольфа! Ладно, он сделал довольно хороший выбор. Я должен отдать ему должное. Я прекрасно рассмотрел ее, поскольку она так близко прижалась ко мне, и я должен сказать, что она была очень красивой — немного пухлой, как многие девушки в Шварцвальде, но крепкая, здоровая, с чистым и приятным лицом. Но все же, почему Адольф ни разу даже не намекнул на нее? Однако сейчас следовало разыграть любовную сцену. Хорошо, я мог сделать и это! Я же все-таки сыграл Ромео и полдюжины других не менее романтичных ролей.

Я успокоил ее. Мои заявления привязанности были вполне обычны, но они очень хорошо удовлетворили ее. Тут важна манера, в какой вы говорите о таких вещах; даже уклончивая фраза может означать много, если правильно ее произнести. (Впрочем, это, пожалуй, самая большая трудность для начинающего драматурга — он пишет свои диалоги в слишком сильной манере, не учитывая, какую роль играет выдающееся мастерство актера, никогда не предполагая, что самая обычная фраза может казаться чрезвычайно сильной в устах человека, понимающего свою работу.) Конечно, Ханси хорошо подыгрывала мне, и я был абсолютно уверен, что у нее не возникло никаких подозрений. Было, конечно, необходимо узнать еще кое-что о ней, но это, несомненно, удастся мне со временем. Когда она преодолела первый шок от удивления и радости встречи, ее язык, естественно, начнет лепетать, и тогда я узнаю все, что нужно.

Увы, здесь это не удалось так легко. Она тут же прекратила рыдания, схватила меня за руку и воскликнула: — Ну, пошли! Пошли! Смотри, я принесла его сюда!

Она втянула меня через дверь в отделение кабинки, предназначенное для переодевания женщин. Там, к моему изумлению, я увидел местный вариант детской коляски, в которой отдыхал крепкий младенец, я думаю (хотя я неопытен в таких делах), приблизительно годовалый! Взяв меня за руку, Ханси гордо подвела меня к детской коляске. Ребенок спал. Она попыталась разбудить его, но я мягко остановил ее.