Андрей Биверов - 13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины

• Название: 13-й Император. «Попаданец» против Чертовой Дюжины
• Автор: Андрей Биверов
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-58274-7

В нашей реальности старший сын Александра II цесаревич Николай умер от туберкулеза, так и не став тринадцатым Императором России. В этом фантастическом романе он не только выжил, но и взошел на престол благодаря «попаданцу» из XXI века, завладевшему его телесной оболочкой. Как «профессору» из будущего одолеть собственный недуг и запущенные болезни Российской Империи? На кого опереться в борьбе против придворной камарильи и чиновничьей мафии, чтобы впредь на вопрос «Как дела в России?» отвечали не «Воруют!», а «Сажают казнокрадов»? Кому доверить руководство тайной спецслужбой, призванной очистить Империю от врагов народа, террористов и сепаратистов? Как вместо социальной революции провести промышленный переворот? Удастся ли привлечь на службу Престолу гений Достоевского и Лескова, дабы «выжечь глаголом» либеральную заразу, превратив русскую интеллигенцию из «г…на нации» в ее «ум, честь и совесть»? Сможет ли Тринадцатый Император «пересдать экзамен истории» и разрушить «черную магию цифр», сделав «чертову дюжину» счастливым числом для России?

---

Из Знаменского собора мы направились в Сергиево-Казанский. Улицы, по которым мы проезжали, буквально кипели толпами возбужденного народа. Жители города выражали свою радость ярко и шумно. Главные улицы, по случаю моего приезда, были украшены цветами, флагами и транспарантами. Балконы многих зданий были красиво задрапированы цветными тканями, а на фасадах домов вывешены портреты моего батюшки, Александра II, и полотна с моими инициалами.

Утерянное после выговора Извольскому прекрасное настроение вернулось ко мне (или к Николаю, тут уже и не разберешь). Я с любопытством рассматривал все вокруг. Вдоль центральной улицы стройной линейкой выстроились учащиеся школ и студенты учебных заведений. За порядком следило несколько дюжин жандармов в белых парадных мундирах.

Прибыв в Сергиево-Казанский собор, я поднялся в летнюю церковь на втором этаже, где мне были представлены замечательной работы резной иконостас и знамена курских полков, участвовавших в Севастопольской эпопее.

Оттуда, вновь по Московской улице, мы проследовали к зданию Дворянского собрания, где у парадного подъезда нас встречал предводитель курского дворянства шталмейстер Николай Яковлевич Скарятин с уездными предводителями. Попредседательствовав на торжественном собрании в мою честь и переговорив с несколькими дюжинами представителей знатных родов, почувствовал, что устал. Я начал тяготиться экскурсией, хотелось поскорей встретиться с Деном или «побеседовать» с дневником. Мой воспитатель, граф Строганов, заметив мое чувство, мягко свернул нашу дальнейшую светскую программу, и через некоторое время мы отправились назад в дом губернатора.

На выходе из Дворянского собрания я заметил явно только прибывшего и все еще разгоряченного скачкой Барятинского с каким-то седовласым генерал-лейтенантом. Украдкой спросив у шедшего рядом Скарятина, действительно ли вижу бывшего губернатора Курска, я получил утвердительный ответ. Оторвавшись от толпы сопровождавших, быстрым шагом подошел к Дену.

— Искренне рад видеть вас, Владимир Иванович. Право же, не стоило так торопиться, могли бы подождать и в губернаторском доме, — сказал я и тут же понял, что в который раз за день со мной произошел конфуз. Не следя за своим языком, я будто специально посыпал соль на рану достойному человеку. Всего неделю назад генерал-лейтенант Ден был губернатором, честно служа Отечеству, и вдруг внезапная отставка. А я так нетактично ему об этом напомнил.

— Прошу прощения, — смущенно продолжил я, — не составите мне компанию?

— С огромной радостью, ваше высочество, — прогрохотал басом Ден, склонив голову в некоторой растерянности.

Глава 2 ДЕНЬ ПЕРВЫЙ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Увлеченный намечающимся разговором с генералом, я едва не забыл попрощаться со Скарятиным, однако мой наставник не дал мне совершить сию вопиющую бестактность и ненавязчиво напомнил о предводителе курского дворянства. Раскланявшись со всеми, наконец, мы расселись по экипажам и тронулись с места.

Во время поездки к губернаторскому дому нормального разговора с генерал-лейтенантом не получилось. Да и не могло получиться в присутствии всю дорогу насуплено молчавшего и украдкой посматривавшего на нас Извольского. Наследник оказался мастером читать людские лица, так что я ясно видел тщательно скрываемую, но тем не менее вполне очевидную, нарастающую неприязнь к себе со стороны нового губернатора. К ней примешивалось не менее сильное удивление Строганова. Очевидно, от царевича ему таких фортелей раньше ожидать не приходилось. Покопавшись в памяти, я установил — точно, не приходилось. Не любил Николай Александрович неловкие ситуации создавать. С молчаливым любопытством поглядывал на меня Барятинский, о чем-то своем думали Шестов и Рихтер, совершенно растерян, но одновременно рад был Ден. Видимо, мой неожиданный интерес оставался для него непонятен. Честно говоря, мне и самому сейчас он был непонятен. Скачки настроения следовали у меня один за другим. Покорность судьбе, раздражение, испуг, злость и равнодушие. Равнодушия было больше всего.

За этими самокопаниями я не заметил, как мы подъехали к губернаторской резиденции. Обед к нашему приезду уже был предупредительно подготовлен, и, выйдя из экипажа, совершив необходимый туалет, мы были препровождены в обеденный зал. Помещение было большим и буквально залитым светом, льющимся сквозь десяток высоких окон. Солнечные зайчики, во множестве создаваемые тяжелой хрустальной люстрой, играли на полу. Стол тоже был соответствующий: огромный, массивный, из мореного дуба, с изогнутыми ножками, украшенными позолотой, он был накрыт белоснежной скатертью, заставленной различными блюдами. Вокруг него выстроились молчаливые слуги в ливреях. Рассевшись согласно распорядку и совершив короткую молитву, мы приступили к трапезе.

Несмотря на демонстрируемый всеми присутствующими аппетит, искусство шеф-повара и вышколенность слуг, обед начался несколько натянуто. Светская беседа была омрачена упорным молчанием как нового, так и старого губернаторов, даже моей свите поначалу не всегда удавалось маскировать возникающие в разговоре неловкости. Но вскоре угловатость беседы была вынуждена капитулировать перед новой тактикой моего флигель-адъютанта Рихтера. Анекдоты, забавные истории и случаи из жизни, требовавшие лишь молчаливого слушателя, как нельзя кстати посыпались от моих воспитателей и учителей. Тот же Строганов, например, мог часами повествовать про увлекательные случаи, виденные им за его долгую, неординарную и уж точно нескучную жизнь. Про себя он из скромности говорил чрезвычайно редко, хотя, если начинал, оторваться от его истории было решительно невозможно. Граф был отличным рассказчиком, а выбираемые им случаи его жизни были почти невероятны и до невозможного смешны.

Во время обеда я тоже в основном молчал — все мои мысли занимала открытая мне дневником непрезентабельная картина подковерных игр и интриг Курской губернии. При этом я отлично понимал, что более уместно было бы размышлять над реальностью происходящего. Тем не менее ситуация в губернии, в кратком изложении, выглядела следующим образом: генерал-лейтенант Ден был на редкость честным, прямым и бескорыстным человеком, всецело преданным России и императору. Казалось бы, все просто замечательно, но был у генерала и свой недостаток — вспыльчивый и буйный характер, под влиянием которого он нередко совершал выходки на грани фола. Воспользовавшись этим, его многочисленные недоброжелатели, а это почти все чиновники Курска, смогли подтолкнуть принятие решения о замещении генерал-лейтенанта на слабохарактерного статского советника Извольского. Не последнюю роль тут сыграл и сам новый губернатор. Впрочем, его желание занять эту должность объяснить не сложно, так же как и желание курских чиновников занимать свои теплые места и без опаски брать взятки. Однако вникать в чьи-то пожелания и удобства по части казнокрадства я совершенно не желал. Ситуация меня никак не устраивала и вот сейчас напряженно обдумывал, что бы предпринять и… кажется, только что пропустил мимо ушей какую-то забавную шутку моего воспитателя.

— Ваше высочество, а не порадуете ли вы нас своим анекдотом, способствующим пищеварению и общему поднятию настроения? — начал втягивать меня в разговор граф. В голове у меня мелькнуло несколько историй и анекдотов, однако все они не соответствовали духу эпохи и собравшемуся вокруг меня обществу, но один анекдот, верно принадлежавший памяти Николая, мне понравился.

— Конечно, с удовольствием. Прошу простить мне мою рассеянность — целиком ушел в свои впечатления от города, — привычно проявил вежливость я. — Позвольте же мне рассказать вам презабавнейший анекдот, услышанный мной однажды от отца. — Выждав заинтересованное выражение на лицах всех присутствующих и поняв, что уже обеспечил успех анекдоту своими последними словами, приступил к рассказу. — Как-то раз его императорское величество император Николай Первый, бывший в Ростове, посетил, конечно, и Нахичевань. Там все армяне, дожидавшиеся государя огромной толпой, завидев приближающиеся экипажи царского кортежа и, дождавшись их прибытия, закричали благим матом: «Караул! Караул!»… Государь, понявши сейчас, в чем дело, спросил, однако же, генерал-губернатора Воронцова, ехавшего с ним в одной коляске, что обозначает этот крик. Генерал-губернатор сконфуженно отвечал, что они, вероятно, хотели кричать «ура!», да вместо этого кричат «караул!»… Государь много смеялся этому проявлению радости и заметил: «Их следовало бы поучить!» Воронцов, в свою очередь, передал это замечание государя губернатору, а губернатор, конечно, — исправнику. Исправник это замечание намотал на ус и по выезде государя и всего начальства из уезда явился в Нахичевань с возами розог и начал по-своему учить армянских обывателей, и на кого был за что-нибудь зол, то тем всыпал гораздо большее количество розог. Это оригинальное учение покончилось в один день, и армяне вовсе не были в претензии на него. «Ежели надобно учить, так и учи», — говорили они. Но они были в страшной претензии за то, зачем учение было неровное: одному дано более ударов, другому менее. И только лишь по поводу этого обстоятельства они, говорят, возбудили жалобу на исправника.[3]