Алексей Очкин - Иван - я, Федоровы - мы

• Название: Иван - я, Федоровы - мы
• Автор: Алексей Очкин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Ой, совсем мальчишечка-солдатик! Сейчас, сынок, корову подою, парного молочка попьешь.

Ваня быстро ушел.

Да... война осталась по ту сторону Дона. Тяжелые "хейнкели" с бомбовым грузом пролетали мимо, к Сталинграду. Истребители танков приводили себя и технику в порядок.

Пришло пополнение. Первые письма бойцам. Только Ване не от кого было ждать.

На третий день пребывания в этом раю лейтенант получил задание: разведать местонахождение батальона и других частей армии, оставшихся в окружении на той стороне.

"Солдатское радио" уже разнесло: "С лейтенантом Огнем пойдут семеро". Несколько раз прибегала Анечка, будто проверить санитарные условия в подразделении. На самом деле все прекрасно понимали, что ее интересует: возьмут ли ее в разведку? С этим она обращалась и к Филину. "Наверняка возьмут Кухту и Черношейкина, - размышлял Ваня, - а про меня забудут..." Однако он не терял надежды - Дымов не вернулся от комдива, и разведчиков еще не отбирали. Ваня загадал: если Дымов, возвращаясь по дорожке, наступит на ветку, то он пойдет с ним за Дон.

Наконец в глубине сада показался лейтенант... Он повернул на дорожку и, возможно, наступил бы на ветку, но тут его окликнул комиссар и, подойдя, спросил:

- У Сологуба был?

Дымов кивнул.

- Может, санинструктора возьмешь? Ранит кого...

- Ну, знаешь, баб мне не надо. Война это или детский сад?

Улыбнувшись, комиссар ушел. Лейтенант постоял в задумчивости, шагнул и наступил на ветку. Ваня, радостный, подскочил к нему.

- Черношейкина и Кухту ко мне! - приказал лейтенант.

- Есть! В разведку их берете?

- Откуда знаешь?

- Знаю...

- Нюх разведчика у тебя есть.

- Так точно! - Козырнув, Ваня убежал.

Дымов прилег под куст. Мимо, чеканя шаг, прошла Аня, поприветствовала его по всем правилам устава. Приподнявшись на локте, он посмотрел на нее удивленно... Аня четко повернулась:

- Вы что-то хотели мне сказать, товарищ лейтенант?

- Нет...

- Тогда разрешите идти?

- Идите.

Дымов не мог понять, что произошло с Аней-санинструктором. Почему вдруг она прониклась к нему таким уважением? И где она так обучилась строевой?.. Прямо залюбуешься! А Дымов, хотя и был лейтенантом ускоренного выпуска, понимал в строевой толк.

К замечтавшемуся лейтенанту подошли Черношейкин и Кухта. Кашлянув, доложили о своем прибытии. Дымов обернулся и, смущенный тем, что они могли прочесть его мысли, подчеркнуто строго распорядился:

- Пойдете со мной. И ваши два расчета тоже. Возьмете сухой паек на три дня. И чтобы автоматы, гранаты и все прочее было в порядке. До вечера спать.

Солдаты ушли, а Дымов, завалившись под куст, все думал о девушке.

Ваня принес кашу в начищенных до блеска котелках и терпеливо, с волнением ожидал, пока "его лейтенант" поднимет на него очи. Тот потянул носом на запах каши с тушенкой и наконец заметил котелки.

- Ты надраивал?

- Ага. Ваш и свой. - Ваня, довольный, протянул Дымову котелок.

- Чего ты мне все: "вы", "ваш"... - заметил лейтенант, уничтожая с аппетитом кашу. - Когда одни, говори мне "ты".

Совсем счастливый, Ваня присел рядом и, принимаясь есть, спросил:

- А чего эта самая к тебе подходила? Вышагивает, как гусыня!

- Анька?

- Ну да.

Дымов довольно усмехнулся:

- Хочет идти со мною.

- И ты ее возьмешь? - возмутился Ваня.

- Не говори так. Она, знаешь... Одним словом, дисциплина. И шаг печатает - залюбуешься.

- Тоже мне... дисциплина!

Дымов нахмурился и протянул ему недоеденную порцию каши:

- А котелок мой замажь. С таким зеркалом быстро попадешь на мушку.

Мальчишка даже растерялся от неожиданного поворота:

- Я что... Я могу замазать. И мой тоже?

Увидев, как у парня задрожал подбородок, Дымов, потягиваясь, сказал уже мягче:

- Как хочешь... Я храпану. Разбудишь, когда солнце скроется. - И улегся.

"И черт меня дернул за язык заговорить с лейтенантом об этой Аньке! клял себя Ваня. - Если бы не она... он, может, и взял бы меня с собой". Ваня так расстроился, что, забравшись в гущу кустов, просидел там целый час. Потом, увидя Филина, выскочил из своего убежища и преградил ему дорогу:

- Товарищ комиссар, разрешите обратиться до вас?

- С лейтенантом хочешь идти?

Ваня изумленно посмотрел на комиссара:

- Подходящая у вас фамилия!.. Он, филин этот, и ночью даже видит...

Комиссар рассмеялся:

- Чего ж тут не видеть!..

Ночью, когда скрылась луна, разведчики тихо уселись в лодку. Ваня стоял рядом и ожидал, что скажет Дымов, но тот только пожал ему руку...

Несколько ночей кряду разведчики переплывали Дон у взорванного моста, но обнаружить наших не удавалось; зато утащили из-под самого носа у немцев те самые пушки, которые лейтенант с комиссаром спрятали в пойме, и переправили их на плотах.

Потом Дымов вел разведку выше по Дону, и Ваня опять не уходил от берега. Пехотинцы, занимавшие здесь оборону, уже привыкли к нему.

Проводив разведчиков, Ваня обычно устраивался под свисающим в воду пологом густых зеленых ветвей ивы. Наблюдать надо было скрытно - немцы периодически освещали речную гладь ракетами. Здесь же прикорнув, Ваня пробуждался задолго до рассвета и сидел, прислушиваясь к ночным звукам. В это время особенно смаривал сон, даже немцы не бросали ракет и не простреливали трассирующими пулями Дон. Вот тогда и раздавался легкий всплеск, будто играла у поверхности рыба. Ваня знал: это возвращались разведчики. Он помогал им бесшумно вытащить лодку, спрятать в прибрежных кустах, потом вместе с ними ел вкусный разведпаек и укладывался спать на пахучее сено в блиндаже. Но в эту ночь он не сомкнул глаз: какая-то тревога овладела им... Пора разведчикам уже возвращаться. Но сколько он ни вслушивался - никакого всплеска.

Черная вода стала сереть... Ему хотелось, чтобы ночь протянулась как можно дольше и, скрыв в темноте наших ребят, помогла им добраться назад. С вечера нависли низкие тучи. Хоть бы дождик пошел... Но поднявшийся к утру ветер очистил небо, и рассвет наступил неожиданно. Угрожающе стал вырисовываться противоположный крутой берег с немецкими укреплениями. Там пробудились... В раннее безмолвие раскатисто ворвался треск пулеметов. Ваня всю ночь просидел в таком напряжении, что не ощущал ни утренней сырости, ни холодных капель росы, стекавших с ивовых листьев за ворот его гимнастерки, но тут невольно содрогнулся от мысли: какой опасности подвергались теперь разведчики, оставшись на том, враждебном берегу. Засветло им уже не вернуться...

Бойцы позвали его в окопы, дали котелок горячей каши. Он к ней даже не притронулся; закутавшись в шинель, прилег в блиндаже. Уснуть не мог...

Лейтенант, которого Ваня раньше недолюбливал, стал ему дорог. Если спросить, почему так случилось, он не ответил бы. Просто ему хотелось быть с Дымовым, походить на него во всем. Начало дружбы, как и любви, всегда очаровательно своим таинством... Еще не знаешь, как дальше сложатся отношения с тем, кто завладел твоим сердцем и думами, но тебя неудержимо тянет быть рядом с этим человеком.

В полдень августовское солнце так палило, что и в прохладном блиндаже было душно. Болела голова. Ваня слышал, как попискивал зуммер телефона, потом к проводу вызывали командира роты, и тот доложил Сологубу, что разведчиков еще нет.

Самое страшное приходило Ване на ум. А вдруг разведчиков захватили немцы... Пытают их каленым железом... Ведут на расстрел...

А между тем разведчики действительно попали в тяжелое положение. Обнаружив наконец наши окруженные части, они поспешно двинулись в обратный путь. К рассвету успели достичь только немецкой береговой обороны, с трудом пересекли ее и очутились на песчаной косе. Тут и там лежали наши убитые солдаты. Прижатые к реке, они до последнего патрона держали оборону, здесь и приняли смерть... Одни, стреляя с колена, завалились с винтовкой на бок, другие упали навзничь, третьи распластались на песке, словно обняли в последнюю секунду жизни родную землю. Немцы не хоронили наших...

Переправиться через Дон уже было невозможно - совсем рассвело. Дымов приказал залечь среди убитых и не шевелиться: поблизости фашистские дзоты. Скоро стало припекать солнце, и разведчики начали задыхаться от раскаленного песка, зноя, трупного запаха. Совсем рядом текла прохладная река, до безумия хотелось броситься в нее, окунуться, глотнуть воды, а потом... хоть помереть.

В полдень сержант Кухта почувствовал: голову так припекло, что вот-вот хватит солнечный удар. Поправил пилотку. Немец в дзоте или испугался, что убитые русские оживают, или ему просто наскучило сидеть. Высунул из амбразуры руку с парабеллумом, черный кружок ствола покрутился. Грохнул выстрел. Одна пуля пробила голову убитого, другая - ногу лейтенанта.

В сапог натекла липкая кровь. Дымов терпел. Знал: стоит ему чем-нибудь выдать себя, перестреляют их немцы, словно куропаток, и задание комдива не будет выполнено. Все нестерпимее жгло ногу... Дымов старался представить, как бы в его положении вел себя Сологуб, и не позволял себе шевельнуться. А фашист все упражнялся в стрельбе, каждый раз мучительно долго выбирая цель.