Алексей Очкин - Иван - я, Федоровы - мы

• Название: Иван - я, Федоровы - мы
• Автор: Алексей Очкин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

В короткое затишье боя Дымов пытался заговорить с Ваней. Тот отмалчивался, а санинструктора Анечку - теперь ее батальон все время действовал с подразделением Дымова - совсем не замечал.

12

Обстановка в Сталинграде становилась все тяжелее, и дивизию Сологуба, словно челнок, командарм бросал из одного пекла в другое. После Мамаева кургана - на оборону уже разбитого завода "Красный Октябрь", потом, когда нависла угроза над районом "Баррикад", перевели туда. Здесь, в конце сентября, фашисты нанесли большими силами удар, и дивизия Сологуба оказалась прижатой к Вишневой балке, прозванной позже "Балкой смерти". Отбивались из последних сил в жарких развалинах, среди искореженного железобетона и горячего пепла. Жаркий воздух обжигал легкие. Тлели на бойцах гимнастерки. Лейтенант Дымов написал на своем комсомольском билете: "Отдам жизнь за Родину - ни на шаг не отступлю". Все комсомольцы так поклялись.

Боезапас был на исходе, и сержант Кухта, весь черный от гари, размахивая автоматом, поднялся:

- Ну, гады, подходи! Подходи!

- Ложись, директор! - сбил его с ног Дымов.

- Гранат нет! Патроны кончаются!

- Огонь! Хочешь, патроны будут? - подбежал Ваня к лейтенанту.

- Не прорвешься, не пущу!

- Гляди, гляди... - потащил его Ваня к груде дымящихся развалин. Тут труба! Я пролезу! А больше никто не пролезет...

- Лезь! - приказал лейтенант и обнял его: - Если что... не обижайся на меня.

Ваня спустился в колодец и нырнул в трубу. Наверху было жарко, как в печи, все грохотало, а здесь сыро, прохладно, тихо. Пригнув голову, Ваня полз вначале на коленках, потом труба настолько сузилась, что можно было ползти, только подтягиваясь на локтях. "Если труба еще сузится, тут не только ящик с патронами не протащишь, но и сам не пролезешь", - подумал он.

Труба по горизонту опустилась ниже, появилась вода, застоявшаяся, едко пахнущая. Уровень воды все повышался, теперь она доставала Ване до горла. Задыхаясь от едкого, удушливого запаха, Ваня попробовал было перевернуться на спину, но передвигаться в таком положении не смог. Снова перевернулся на живот и, отплевываясь, полз и полз, пока не стало мутиться в голове. Руки и ноги скользили по противному осадку на дне трубы. Повернув голову набок, он прижался щекой к самому верху трубы и хватал ртом и носом смесь, в которой почти не оставалось кислорода. А уровень воды все повышался.

И тут произошло самое страшное... Его голова вся погрузилась в эту смердящую жидкость. Подбородок коснулся мягкого осадка на дне трубы. Ваня резко поднял голову и ударился затылком о верх трубы. И может быть, именно это вернуло ему силы. Ваня лихорадочно попятился назад. Отплевывался и пятился, пока под ним не стало сухо. Понял: из его затеи ничего не вышло. Но возвращаться назад ни с чем было еще хуже, чем погибнуть.

Отдышавшись, он все-таки решил ползти вперед. Добрался до того места, где жидкость заполняла всю трубу. Набрав в легкие побольше воздуха, нырнул, продвинулся вперед. В висках застучали молоточки.

Трижды нырял он... Наконец уперся в мягкую, как ил, кашицу - она, будто пробкой, закрывала всю трубу. Отполз на исходную позицию. Отдышавшись, вернулся к пробке, толкнул. Еще и еще раз пятился, глотал воздух и снова нырял. И вдруг его втянуло головой в самую пробку и понесло по трубе. Он задыхался, теряя сознание... Пришел в себя оттого, что кто-то тормошил его...

Ваню вынесло по трубе в такой же, как на той стороне, колодец. Здесь находился командный пункт батальона. И когда Ваня разворотил пробку, едкая жидкость хлынула на спящего комбата и напугала дежурного телефониста у аппарата. Они-то и привели Ваню в чувство. Узнав, кто он и откуда, комбат сказал:

- Мой батальон, друг, почти полностью погиб за "Баррикады". Вечером жду пополнения с переправы. Продержитесь до ночи, придем...

Командир батальона послал на помощь отделение бойцов - все, что у него было. На телефонном кабеле они волокли по трубе ящики с винтовочными и бронебойными патронами, ящики с гранатами.

К этому времени горстка пехотинцев и истребителей Дымова была окружена в каменных развалинах. Видя, что сопротивление наших слабеет, немцы постепенно сжимали кольцо. Они решили взять русских с минимальными для себя потерями и продвигались, прячась за броней танков. В этот самый момент и появились бойцы с ящиками боеприпасов. Танки подошли совсем близко, но вдруг... молчавшие до этого бронебойки и автоматы неожиданно начали стрелять. Полетели гранаты. Наши перешли в контратаку и отбросили немцев на прежние рубежи. Несколько танков горело среди развалин.

Ваню все благодарили, жали руку, а ему хотелось одного - напиться чистой воды и спать. Его одолела такая усталость, словно он перетаскал все тяжести на земле. Натруженные мышцы болели. Он уже сквозь дрему услышал, как Кухта говорил что-то об Ане... И еще слышал, как немцы начали обстреливать из минометов.

- В вилку берут, подлецы! - возмущался Чернощейкин.

Оказывается, Аня пробралась к горящему немецкому танку. Прежде чем его подожгли, он успел гусеницей засыпать в окопе раненого бронебойщика вместе с противотанковым ружьем. Откопав раненого, Аня на плащ-палатке притащила его в укрытие и теперь побежала за бронебойкой. По ней и вели огонь немцы. Ваня приподнял голову и увидел как она, добежав до горящего танка, схватила бронебойку и повернула обратно. И тут земля, взметнувшаяся от разрыва мины, закрыла ее. Дымов сорвался с места...

- Лейтенант Дымов, назад! - закричал комиссар Филин.

Но не слышал ничего Дымов, бежал к Ане. Земля осела, и все увидели, что девушка лежит неподвижно. Теперь немцы открыли огонь по Дымову. Сон у Вани как рукой сняло. Он рванулся было за лейтенантом, но Филин успел его перехватить.

- Товарищ комиссар! Пусти! Его убьют!..

- Стой, тебе говорят! Не догонишь!..

- Так его ж убьют! Пусти!

- Чтоб сразу двух дураков убило.

Дымов подбежал к Ане, поднял ее на руки и пошел назад. Вокруг рвались мины. Но лейтенант ничего не замечал, с тревогой смотрел на ее бледнеющее лицо и желал лишь одного: чтобы она жила. Возможно, эта надежда и помогла ему пройти не задетым ни одним осколком. Тяжело дыша, он перебрался через груду битого кирпича, выдохнул хрипло:

- Плащ-палатку...

Черношейкин бросился в блиндаж.

Солдаты помогли опустить Аню на разостланную Черношейкиным плащ-палатку, бестолково сбились вокруг.

Аня лежала без стона. Только от боли кусала губы и смотрела на Дымова, как провинившаяся школьница на учителя. Дымов глядел на ее детские, в резиночку чулки. В те июльские дни, когда ехали на фронт, они были ярко-оранжевые. А теперь, штопаные и перештопанные, выгорели до неопределенно-белесого цвета. И как она умудрилась в них три месяца проползать, вытаскивая раненых, когда успевала штопать, стирать?

Застыли глаза Ани.

Только сейчас Ваня рассмотрел, что они у нее синие-синие. С улыбчивым лицом, с русыми волосами, подобранными строго на затылке, прикрытая шинелью Дымова, она лежала смирной девочкой, лишь ветер шевелил непокорную прядку волос.

Комиссар снял фуражку, за ним обнажили головы бойцы. Один Дымов застыл в оцепенении, не веря в то, что Ани уже нет... К нему подошел Ваня, взял за руку. Очнувшись, Дымов сорвал левой рукой пилотку, прижал ее к глазам, а правой так сжал Ване руку, что тот чуть не закричал. Но терпел: "Раз моему лейтенанту больно, пусть будет больно и мне!"

13

Ваня не знал, чем помочь Дымову в горе... Никогда не унывающий лейтенант ходил теперь как потерянный. И без того худой, он еще больше осунулся. Зато, когда начинался бой, его полные неуемной тоски глаза становились затаенно-суровыми, дерзкими, и тогда он снова был прежним отчаянным лейтенантом Огнем. Ваня старался не оставлять его одного, и Дымов не гнал его от себя, как раньше. В последнее время они совсем не расставались, и все стали называть их, как братьев: "младший" и "старший". Вместе ползали по расчетам, собирали у комсомольцев членские взносы. Когда оборвалась связь с командармом и посыльные к нему не смогли добраться, вызвался лейтенант, а с ним, конечно, и Ваня.

Отправились в ночь. Долго кружили среди горящих развалин, пробираясь к берегу Волги. От раскаленного сыпучего песка не спасали сапоги. Спустились с крутого обрыва и словно нырнули в холодный темный колодец. Под ногами хлюпал мокрый песок. Ветер на Волге дул свободно и порывисто, срывая с волн брызги. После жары Ваню знобило. В тени обрыва река у берега была черная, а дальше в ней отражался горящий город. На воде островками горела нефть. И Ване казалось, что город не отражается на Волге, а наяву горит на дне реки. Иногда порывы ветра приносили с пожарищ метелицу искр, и красные точки с легким шипением гасли в воде.

Впереди, будто огненная лава, стекала с обрыва из разбитого бака нефть. Подниматься на обрыв и обходить баки было рискованно: где-то в этом месте, предупредили Дымова, немцы вышли к Волге. Дымов с Ваней стали раздеваться. Они за это время научились понимать друг друга без слов. Скрутив ремнем обмундировку и сапоги, полезли в воду, и только сейчас почувствовали, что уже октябрь.