Арнольд Цвейг - Воспитание под Верденом

• Название: Воспитание под Верденом
• Автор: Арнольд Цвейг
• Жанр: Историческая проза

---

С юга приближается тонкое комариное гудение французских моторов.

Артиллерийский парк расположен в северной части лагеря; со всех сторон бегут караульные, врываются в спальные помещения.

— Воздушная атака! Выходить! Надеть противогазы, не зажигать огня! Сбор — за кухонным бараком.

Там, за кухней, местность постепенно понижается, образуя земляной горб, отгораживающий штабели снарядов.

Многие солдаты спят, не сняв походных башмаков, остальным достаточно нескольких секунд, чтобы проснуться, влезть в сапоги, надеть шинель или мундир, а то и просто в нижнем белье или в брюках соскочить с диким шумом и грохотом на деревянный пол. В эту серую ночь бараки остаются пустые, с распахнутыми дверьми. Топот подбитых гвоздями подошв заглушается заградительным огнем пулеметов и орудий. Прожекторы, высматривая врага, охватывают пространство белыми щупальцами. Они должны помочь сбить комариный рой: там три, а может быть, и пять самолетов. Как высоко они летят! Рассыпавшись по всему южному склону, безоружные солдаты поднимают головы с сырой травы или жесткой глины и, затаив дыхание, прислушиваются. Все глядят в небо, из которого вот-вот грянет буря. Да, на этот раз и в самом деле имеют в виду именно их. Сверху, с зенита, доносится тонкий свист, он нарастает все резче, сильнее, и вдруг — вспышка огня, треск, глухие раскаты грома. В месте попадания на секунду как будто разверзлись огненные недра земли, затем долина вновь погружается во тьму. Девять раз взревела долина, потом машины французов сделали петлю, чтобы уйти от огня зенитной артиллерии, и удалились к западу. Быть может, им предстоит еще сбросить бомбы по ту сторону Мааса.

— На этот раз, — говорит дрожащим голосом Галецин-ский своему другу и соседу Карлу Лебейдэ, — нам опять повезло.

— Ты думаешь? — недоверчиво спрашивает Лебейдэ, с поразительной невозмутимостью зажигая припасенную на ночь папиросу. — А я, Август, позволю себе выразить мнение, что они метили в вокзал, ему порядком и досталось. А нами они, видишь ли, займутся в следующий раз.

Собственно, очень заманчиво было бы сбегать теперь в долину: там в свежих воронках от бомб валяются горячие осколки и зарядные трубки, которые можно выгодно продать; завтра утром железнодорожники, конечно, подберут все лучшее. Но унтер-офицеры гонят солдат спать.

Бараки тем временем проветрились, охладились. Половина второго; можно еще часа четыре хорошенько поспать. Галецинский подходит к своей койке и освещает ее электрическим фонарем в поисках крыс. Свет фонаря падает на соседнее место, налево. Чорт возьми, там кто-то лежит и спит.

— Карл, — зовет Галецинский шепотом, с величайшим удивлением в голосе, — гляди-ка, вот этот уж, наверное, не страдает бессоницей.

Оба солдата почти с благоговением смотрят на спящего Бертина. Он не слышал тревоги, налета, взрыва бомб, которые на протяжении семидесяти или восьмидесяти метров, по ту сторону проезжей дороги, разрушили железнодорожное полотно и разворотили лупа. На следующее утро он будет единственный, кто не поверит рассказам о событиях этой ночи, полагая, что его «разыгрывают»; он потратит часть послеобеденного отдыха на осмотр воронок, которые вдруг за ночь образовались в полях; каждая из этих воронок такой глубины, что в ней можно поместить телефонную будку; он будет нагибаться, трогать руками разбитые рельсы, чтобы убедиться, что между путями образовались свежие ямы. Как далек он был во сне от мира войны, мира, в котором возможна была гибель юного Кройзинга.

Впереди, в нескольких километрах, пулеметы, при бледном свете ракет, сметают развороченную землю; несколько тысяч человек жмутся в воронках или за брустверами, чтобы спастись от швыряемых в них целыми снопами гранат, — люди, засыпанные землей, раненные или задетые осколками, разорванные на куски прямыми попаданиями, удушенные газом. А здесь, в полутора милях, солдат под тридцать лет, человек с чутким слухом, не проснулся даже от воздушной атаки, уйдя в глубочайшее прибежище, какое только мыслимо для человека, — в небытие, близкое к потере сознания и к смерти.

СОПРОТИВЛЕНИЕ Глава первая УЗЛОВАЯ СТАНЦИЯ

Все крупные и мелкие населенные пункты в районе Мааса использованы немцами для размещения тыловых учреждений; здесь они расположились как у себя дома. Конечно, тыловики отдают должное геройству4 фронта, проявляющему стойкость среди лишений, грязи и огня; однако сами они полностью сохраняют чувство собственного достоинства. Чем глубже в тыл, тем яснее становится, что война превращается в систему управления и обслуживания. Тут неограниченно властвует аппарат чиновников в военной форме; эти господа неохотно слушают речи о том, что придется когда-либо возвращать захваченное. Все, что им требуется, они реквизируют, выдавая векселя, по которым впоследствии придется платить Франции. Аккуратность, подтянутость, военный дух как таковой — вот что для них самое ценное. Проживание в оштукатуренных каменных домах, по-крестьянски примитивных, лишенных удобств — горячей воды, выложенных кафелем ванн, кожаной мебели, они считают жертвой, за которую народ и отечество должны будут когда-нибудь вознаградить их. Так они воюют.

Селение Дамвилер укромно расположено у захолустного вокзальчика Ле-Мезиен — одно из сотен селений, не играющее никакой роли в жизни своего района. Положение не изменилось и сейчас, когда вместо деревянных башмаков французских крестьян в синих куртках мостовые 'и тротуары стали обивать тяжелые, подбитые гвоздями подошвы немецких солдат и начищенные до блеска, сапоги офицеров. Иные из начальствующих лиц проживают постоянно в Дамвилере, другие находятся здесь временно: их гонит сюда на денек скука окопной жизни или надобности войсковой части. К первым относится, например, господин майор Янш, ко вторым — капитан Нигль.

Скучные будни… Германское государство опирается на кадровых офицеров и ландвер. В тылу — главным образом на офицеров запаса и ландштурма. Все это важные господа, с кортиком на боку, с каской на голове. Блестящее острие каски как бы олицетворяет вершину их человеческого благополучия; больших высот не могут представить себе ни чиновник казначейства Нигль из Вейльгейма, ни учитель гимназии Пзальтер из Нейруппина, ни сотрудник газеты Янш из Берлин-Штеглица. Впрочем, Янш занимает особое положение: будучи сотрудником, «Еженедельника армии и флота», он разыгрывал из себя военного и в мирное время. Тогда доход этих людей составлял приблизительно марок триста в месяц. Теперь же кассир, сколько бы ни тянулась война, кладет им на стол первого числа каждого месяца тройной оклад жалованья. И это — сверх того, что еда, напитки и табак стоят им сущие пустяки, а квартира и корреспонденция вовсе ничего не стоят. Словом, можно кое-как продержаться, не правда ли? Точно так же живут сотни военных чиновников в Крепионе, Вавриле, Романи, Шомоне, в Жамезе, Витарвиле и во всех других оккупированных местах. Ясно, война им никогда не приестся, несмотря на то, что они частенько позевывают, жалуются на пустоту, на утомительную невидную работу. Там, где за сторожевыми постами полевой жандармерии начинается тыл, людей охватывает скука повседневной службы, этого прозябания без борьбы за существование, без жен и детей, без науки и искусства, без граммофона, кино, театра и почти без политики. Тыл так же необходим, как циркуляция крови матери необходима ребенку во чреве ее, — кровь питает, дает соки для роста, доставляет постоянно <все те вещества, в которых нуждается ребенок.

«Снабжение» — вот волшебное слово тыла. На безусловной надежности тыла зиждется все: от доставки прессованного сена и боевых припасов до поездов для отъезжающих в отпуск и выпечки солдатского хлеба. На фронте не продержатся без тыла и недели!

Так тешится тыл сознанием своей безмерной важности; каждый ординарец, каждый штабной фельдфебель исполнен этим чувством, а более всего — господа офицеры. Они несут службу, неплохо едят, попивают доброе местное вино, подкапываются один под другого и оказывают друг другу небольшие услуги. Вот, например, майор Янш, командир нестроевого батальона Х-20, позвякивает шпорами, поднимаясь по лестнице в квартиру лейтенанта Пзальтера. Майор снисходит до посещения лейтенанта. Майор, по прозвищу Янш-Длинный, наносит визит курносому лейтенанту Пзальтеру из конного транспорта, с черными, очень коротко остриженными волосами, шрамами на лице и близорукими глазами. Что это: конец мира? Ничуть не бывало. Лейтенант обоза распоряжается транспортными средствами. Майор нестроевой роты вне службы не может приказывать ему. И если он нуждается в его услугах, то вынужден любезно просить об этом.

Комендант Дамвилерского вокзала принадлежит к компании офицеров парка Муаре, враждующих с майором Яншем. Комендант — из тех, кто готов допытываться о каждом ящике вина, который Яншу вздумалось бы отправить домой, не говоря уже о ящиках с иным содержанием. Нельзя ли при помощи этих ящиков вырыть яму майору, в которую он незаметно провалился бы? (Только для того, чтобы при случае ущемить его еще сильнее, они с Грасником сговорились пока что не касаться неприятной истории с водопроводным крапом.) Вот отчего майору Яншу приходится отправлять грузы с других вокзалов. А теперь и младенцу станет ясно, почему майор Янш с благосклонностью во взоре присаживается у письменного стола своего коллеги Пзальтера, чтобы поболтать с ним, или, как это называет сам майор Янш, почесать языки.