Герард Реве - Тихий друг

• Название: Тихий друг
• Автор: Герард Реве
• Издательство: KOLONNA Publications, Митин Журнал
• Жанр: Контркультура
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98144-136-3

Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.

---

Гусикова «кончина» случилась довольно быстро: он был единственный погибший из взвода…

Сперману тогда выпала честь написать письмо родителям, но у него ничего не получалось, и он передал задание другому. Единственный сын, Гусик, к тому же — всего один ребенок в семье… Его родители держали табачную лавку в Зейсте, Билтховене или где-то в округе… То, что он был единственным ребенком, само по себе ужасно, но за что еще и табачная лавка: у Спермана это вызывало неописуемую грусть, он пытался понять почему, но тщетно. Сперман встал и подошел к освещенной нише.

— Это все я виноват, — пробормотал он, ненадолго задержавшись взглядом на неподвижном, бледном лице Статуэтки. — Я не любил его по-настоящему. Я согрешил.

Сперман знал Писание: человек мог согрешить мыслью, словом и делом, но кроме этой троицы, был еще четвертый грех: халатность.

— Я не отшлепал его. Вот он и погиб.

Потому что так все было устроено, по мнению Спермана. Если бы он любил Гусика по-настоящему, то должен был набраться храбрости, чтобы принять любовную исповедь и причастить его, отшлепать перед всем взводом.

— Это было все, о чем он просил, — бормотал Сперман.

Разве Гусик хотел чего-то еще? Денег? Сигарет? Дополнительный паек пива или пару пользующихся большим спросом тропических сапог, в которых ноги, несмотря на жару, не разлагались? Нет, ни разу… ничего подобного Гусик никогда не просил, только лишь этого покаяния в любви к нему на глазах всего взвода…

— Почему же я его не наказал? — прошептал он. — Тогда бы он не погиб. Это все я виноват, сильно виноват, виноват больше всех. Я не отшлепал его. А Ты… Ты не могла бы его отшлепать?.. Надавай ему посильнее по его солдатской попке… Он ведь не повзрослел ни на день.

И вот сейчас, в отличие от прежних дней, похотливые мысли об обещанной, но так и не претворенной в жизнь, но теперь, может быть, еще возможной пытке Гусика — нагнувшегося, с обтянутой брюками попкой — возбудили Спермана: он расстегнул штаны и потрогал голый уд. Нередко случалось, что — время от времени, в Ее честь и у Нее на глазах — он трогал себя, стоя подле образа Ее и мечтая о мальчиках, чаще всего о таких мальчиках, которые непочтительно говорили о Ней, и потому их нужно было хорошенько наказать; и его мужская влага проливалась к подножию алтаря. И в этом не было ничего безнравственного или предосудительного, и не могло быть, если все это происходило во славу и честь Ее.

Но сейчас Сперман ощутил близость чего-то более святого, чем само это действо, и ему удалось выпустить из рук свое любовное орудие. Да, Гусик о чем только не пиздел, но никогда, ни одного непочтительного слова в Ее адрес не сказал, в этом Сперман готов был поклясться.

— Знаешь, что?.. — заговорил он, приводя в порядок одежду. — Ты… не помолишься за него?.. За Гусика?.. Понимаешь, — продолжил он, — ну за кого еще молиться?.. За того барда?.. За него не надо, он наверняка еще жив, о да, он-то еще не скоро умрет. А Марселя я недавно видел в трамвае. Ну а тот солдат снаружи, — он махнул в сторону, где на улице должен был находиться встроенный в стену кран, — с ним все будет в порядке. Ему надо быть осторожней с маленькими мальчиками, которых он водит в кино, но в остальном с ним все будет хорошо… А я?.. — здесь он засомневался и опустил глаза. — Я, конечно, в определенном смысле еще жив, это да… Но все же, понимаешь… Не могла бы Ты… помолиться… за меня? Нет, не за меня… Ну да, я хотел сказать: за нас обоих?.. Гусик мертв, а я жив, но это все моя вина, вот я про что…

Он вновь поднял голову и взглянул на Статуэтку.

— Я хотел признаться Тебе, — он старался, чтобы голос не дрожал, — эта история про Гусика, я все придумал… Хорошая история, не так ли, но ни слова правды… Короче, Ты сама знаешь… Ноги моей не было в нашей Индии. Я ни дня не служил в армии. Наверное, потому я так живо интересуюсь молодыми солдатами мужского пола. Ну да, есть вероятность, — продолжал он как можно равнодушней, — что это не мое воспоминание, а чужое, какого-нибудь невезучего тезки, что-нибудь такое. И что Гусик на самом деле существовал. Ведь это был все же чудесный звереныш… И как я уже сказал: он никогда ни слова неприличного или некрасивого о Тебе не произнес, этот Гусик… И вообще, это было нечто, знаешь: ночь, палатка, керосиновая лампа… И звуки ночной жизни, доносящиеся в темноте из тропических непроходимых джунглей. Так и стоит перед глазами. Никогда в жизни этого не забуду.

Он пристально вгляделся в лицо Статуэтки, но оно оставалось каменным.

— И что касается греха: я виновен только в четвертом грехе, а разве он относится к смертельным? Да ладно… Только халатность, ожидание, сделаю то, сделаю это, но ничего, ничего: только трусость. Хочешь кое-что услышать, Сударыня? Я мог все сказать Марселю, все, второй раз уж точно, когда он пришел с той горячей рыбой, но ведь не сказал Нет, а почему? Потому что бежал обязательств, вот почему… И потом, в трамвае: вообще-то я сразу понял, что это был он. И если все действительно было так серьезно, то я пошел бы его искать и нашел бы, пожалуй…

— Ты слушаешь? — продолжал Сперман, повысив голос и заговорив чуть быстрее. — Если уж я вчера или позавчера, или когда там и впрямь так хотел великодушно угостить солдат вином, пивом и сигаретами, то почему я этого не сделал?.. Потому что я слишком скуп, Милостивая Госпожа. И если бы угостил, то разве сказал бы тому солдату: я хочу еще раз увидеться с тобой и поговорить? Вот и нет, для этого я слишком труслив, вот в чем дело… И тот зайчик снаружи — Сперман снова махнул в сторону крана, — со всем его культурным прошлым… Ему-то я тоже мог сказать, что богат, что отдам ему все и все буду разрешать, лишь бы он остался со мной… и время от времени раздевался передо мной, а я бы только смотрел на него и иногда дотрагивался… А он ведь наверняка технарь и разбирается в электричестве, в этом я уверен. И если в доме что-нибудь сломается, все связано и где-то заземлено, это мне электрик сказал всего пару дней назад… Несчастный — это да, и дурак, к тому же — робкий и трусливый как заяц, но грешен ли я?..

Сперман почти кричал.

— Черт возьми, я хотел бы хоть раз, хоть раз в жизни действительно, по-настоящему, от души согрешить всерьез, согрешить так, чтобы пути назад не было… — он говорил все быстрее и громче, — чтобы грехи мои были «краснее крови» и чтобы только Ты, Ты могла по исправить! Я имею в виду заступиться, чтобы сделать их «белее пуха». Так ведь написано или нет?.. Почему Ты молчишь?..

И, понизив голос, он продолжал:

— Но и моей жизни еще ничего не случалось. В моей жизни совершенно ничего не произошло. И что Ты можешь сделать для меня?.. Что Ты можешь сделать для того, кто не способен пасть к Твоим ногам, так как не грешил по-настоящему?..

Он покачал головой, еле сдерживая рыдания.

— Нет, — медленно произнес он, опуская глаза. — Я не хочу обижать Тебя. Не хочу богохульствовать… Зачем?.. Я знаю, что Ты — Матерь наша, навечно… Да, я покричал чуть… Прости… Но, пожалуйста, милая Матерь, не забудь того, кому нечего, совершенно нечего рассказать тебе, не забудь того… того…

Его голос охрип, он чуть не плакал:

— Ты… Ради Христа, помолись за меня… Ну да, за меня?.. Я хотел сказать: за всех нас, и за меня заодно?.. Тебе же не трудно?.. Ты… — задыхался он, — Матерь!.. Матерь Слова… Матерь Воскрешения… Святая Матерь Господня… помолись за всех нас… за всех… всегда… всегда… Молись же за нас… Молись за нас, грешников, сейчас… сейчас и в час нашей смерти… Аминь…

(1984)

пер. С. Захаровой

В поисках

I

Одним сентябрьским субботним вечером 19** года молодой учитель географии Артур Домохозяйкин вышел из своего дома на Ораньелаан — улице, возникшей на рубеже веков, но все еще фешенебельной — в провинциальном городке X., и направился в центр. Его автомобиль стоял рядом с домом, но идти было недалеко, осенний вечер был приятным и теплым, так что Домохозяйкин предпочел прогуляться.

Он шел в известный кафе-ресторан «Принц»: там, в конференц-зале, некий профессор парапсихологии — так, кажется, называется эта наука — должен был читать лекцию под названием Паранормальные Явления и Наши Представления о Мире. Домохозяйкин не пропускал ни одной газетной заметки на эту тему — всякие отчеты об исследованиях и опытах и полемика вокруг них, — хотя иногда подумывал, что существуют лучшие способы проводить свободное время. Те же сомнения возникли по дороге на вышеупомянутую лекцию, объявление о которой он увидел в газете. Постепенно ему стало казаться, что он, без всяких на то причин, отправился на богослужение тупой секты невежественных оккультистов, среди которых такому человеку, как он, умному и образованному, просто нечего делать. Он сам не знал, зачем идет туда, и его это раздражало.