Герард Реве - Тихий друг

• Название: Тихий друг
• Автор: Герард Реве
• Издательство: KOLONNA Publications, Митин Журнал
• Жанр: Контркультура
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-98144-136-3

Три истории о невозможной любви. Учитель из повести «В поисках» следит за таинственным незнакомцем, проникающим в его дом; герой «Тихого друга» вспоминает встречи с милым юношей из рыбной лавки; сам Герард Реве в знаменитом «Четвертом мужчине», экранизированном Полом Верховеном, заводит интрижку с молодой вдовой, но мечтает соблазнить ее простодушного любовника.

---

— А ты стрижешь только женщин? — спросил я.

— Ну, если сюда зайдет мужчина, а у меня есть время… Конечно, я постригу его, почему бы и нет?.. — ответила Кристина весело и деловито, меня это даже восхитило. — Но мужчины сюда редко заходят.

Я чуть не сказал, что это зависит от того, что за мужчины ходят мимо, но сдержался.

— Здесь таких больше, чем вы думаете, — зазвучало вдруг из-под колпака, хотя его никто не спрашивал: это заговорило покрытое мелом лицо женщины средних лет. — Больше, чем вы думаете.

Может, она имела в виду, что есть такой тип мужчин, которые для того, чтобы побороть в себе стыдливость, с удовольствием стригутся в дамском салоне среди всех этих баб, делают себе маникюр и красят ногти, — да что я говорю, даже хотят накраситься, наложить макияж. Представляете! Я, на самом деле, никогда не знал этого райского соблазна, который — в то время, когда все это происходило — описывали только в немецких пособиях, зато я всегда стремился к экономии: и кто при этом меня подстрижет, женщина или мужчина, мне все равно, лишь бы как можно дешевле, желательно бесплатно, и как можно короче, чтобы хоть два-три месяца не ходить в парикмахерскую. Может, у Кристины есть свободная минутка? Я отдавал себе отчет в том, что прошу ее не только из бережливости, тут и другие мотивы играют роль: например, женщина с меловым лицом наверняка посмотрит искоса, а у нас с Кристиной произойдет совсем иной телесный контакт, чем сегодня ночью-вероятно, она привыкнет ко мне и не сможет больше без меня жить. Мои размышления были основаны на собственном одностороннем опыте: я просто обожал играть волосами какого-нибудь мальчика или расчесывать его, для меня это было таинством зависимости и восхищения.

— А как ты считаешь, Кристина, мои волосы трудно уложить, а? Мне всегда так говорят, — заныл я.

Женщина с белой маской пришла в полубоевую готовность и, слегка повернув голову вместе с колпаком, держала меня под прицелом наполовину покрытых белыми пластырями глаз с набрякшими веками. Девушка с искусственным загаром что-то деятельно мыла в раковине.

— Трудно уложить?.. — я увидел, как Кристина скользнула по мне довольным взглядом: от макушки до затылка, а потом, явно оценивая, и по всей фигуре. Дать знать, нет, просто нагло втереть им — и женщине под колпаком, и старательной, осторожной, милой, но не рожденной для счастья или приключений подсобнице, — что у нас с ней интим цветет вовсю — этого Кристина не погнушается…

— А ты могла бы подстричь мужчину? — продолжал я ныть. — Меня, например?..

— Садись, Герард, — сказала Кристина, несколькими движениями подготавливая кресло и устраивая меня в нем.

Женщина под белой маской подавила испуганный вздох. Слишком загорелая парикмахерша метнула быстрый взгляд, но, видимо, уже смирившись с тем, что все интересное в жизни происходит без нее, опять принялась за работу.

Сидеть в кресле, полностью отдавшись рукам Кристины, ее профессиональным движениям — это повергло меня в мечтательное возбуждение. В безнравственных фотожурнальчиках, подрывающих семейные устои и природную стыдливость, которые тогда — но раньше вообще все было лучше, чем сейчас — конфисковывались полицией, самое неслыханное совершалось именно в таком кресле; при этом парикмахерша обычно обнажала промежность какого-нибудь не обладавшего должным воображением командировочного и удовлетворяла его образом, не поддающимся описанию. Да, я тоже чувствовал теперь удовлетворение, но не только при мысли о мерзких книжечках, — которые были чистым богохульством, потому что отрицали, что человек создан по Его образу и подобию — этому удовлетворению потворствовало сознание лживости моих действий. Я играл роль крутого мужика, который вдруг решил поиздеваться над дамочками в салоне, но это не было шуткой или игрой: позволять женщинам баловать себя как маленького мальчика: подстригать, ласкать, мыть и одевать; слушать сладкий, бесконечный женский щебет ни о чем, пить его, точно нектар, — вот была сокровенная правда моих страстей; втайне я также надеялся, что Кристина накрасит мне губы красивой красной помадой, изящно оттенит веки и уложит мои волосы в нежную причесочку с челочкой, хотя они для этого слишком кучерявые… Да, потом я опять войду в мужскую роль и отшлепаю ее, потому что она осмелилась сместить меня с трона и унизить мое мужское начало…

Что бы то ни было, но с этой горючей смесью пора заканчивать. И мысль, что я смогу осесть тут, в этом доме, и попытаться что-то хорошее из этого выжать, любовную историю, что-нибудь такое, или написать в здешнем саду «великое» стихотворение, пока Кристина готовит мне чай с печеньем, — все это бред, конечно. Мне нужно идти дальше, возвращаться в жестокую свою реальность и самому бороться за существование.

Но в то же время я ничего не мог поделать с тем, что от умелых ласк Кристины, сопровождающих мытье, и от того, как она пропускала пряди волос между пальцев, особенно когда притрагивалась к шее и ушам, мое дыхание учащалось.

— У тебя благословенные руки, — болтал я без умолку, — я совсем не удивился бы, если б оказалось, что ты можешь лечить прикосновением.

Кристина восхищенно засмеялась:

— А все это существует, знаешь, Герард?

Женщина в белой маске, которая сидела теперь через два кресла от нас и проходила в данный момент какую-то процедуру под руками помощницы, вновь вмешалась в наш диалог. Она говорила очень аккуратно, когда-то научилась читать и писать, но выступление, в котором она с завидной простотой свалила в одну кучу телепатию, предсказание будущего, гипноз и магию, было лишь очередным явным доказательством, что, по большому счету, человечество делится надвое: на тех, кто все отрицает, и тех, кто все проглатывает. Я оставил дамам продолжение дискуссии, Кристина начала рассказывать историю о письме и сне, в ходе которой она хотела что-то доказать, но не сумела.

— А какую ты хочешь прическу? — спросила она чуть позже.

Она стояла рядом, наклонившись ко мне.

— На твой вкус, золотце, — ответил я и быстро провел тыльной стороной ладони по ее груди.

Вообще-то, она могла бы дать мне сеанс массажа, подумалось мне, повсюду, включая massage de luxe. Да… так все-таки обосноваться здесь?.. Я уже совсем запутался.

VI

Управившись с моими волосами, Кристина всем сердцем отдалась работе. Помассировала мне лицо горячими полотенцами и уложила волосы, хоть и не с челочкой, но что-то детское в этом было: я стал похож на невинного британского бойскаута или молодого рекрута. Вполне возможно, что, работая, Кристина руководствовалась исключительно эстетическими критериями, оставляя без внимания особенности личности и характера клиента, но если, подстригая меня, она хотела отразить мою внутреннюю сущность, то чудесным образом преуспела, и только слепой не увидел бы этого в зеркале: я не мужчина, нет, я на всю жизнь останусь испуганным маленьким мальчиком, которому необходима опека. И сейчас это проявилось вновь, потому что я стоял у кресла, чувствуя себя в одной из ситуаций, выходу из которых не учат в школе: поборов собственную жадность, предложить ей деньги или нет? Или она воспримет это как полное отсутствие такта и оскорбление?

— Потрясающе. Просто великолепно, — сказал я, с восхищением оглядывая свое чуть оттененное и потому еще более красивое отражение, и осторожно продолжил: — Это же произведение искусства. Как тебя отблагодарить? Такое не купить ни за какие деньги.

— Ах, так я еще должна отдать тебе деньги, — вспомнила вдруг Кристина, — чуть не забыла.

Женщина в кресле вытянула шею, горя желанием получить разъяснение последней фразы, и даже парикмахерша, полностью исключенная из круга нашей сладкой тайны, оглянулась.

То, что Кристина вдруг вспомнила о деньгах, о том, что она, бухгалтер сообщества, должна расплатиться со мной, означало, по-моему, момент прощания:

— Ты не знаешь, во сколько уходит ближайший поезд? Мне бы добраться домой к вечеру.

Будто кто меня ждал…

Мы вернулись в дом, где Кристина сняла и повесила свое кимоно на вешалке в прихожей. Оказалось, она была не в изношенной домашней одежде или ночной рубашке, а в красивом, хорошо выглаженном светло-голубом костюме-двойке, под пиджаком — опрятная блузка кремового цвета. Нет уж, неряхой ее не назовешь, и если она когда-нибудь будет одевать меня в таком же духе, то я точно не зря стараюсь. Да: стать ее куклой, которую она будет раздевать и одевать, ее, ее… Испугавшись, я тут же выкинул из головы итальянское слово, готовое всплыть в памяти.

Выбрав нужный ключ из связки, которую она всюду носила с собой — еще одно доказательство, что именно она была хозяйкой, — Кристина открыла дверь расположенной в передней части дома маленькой продолговатой комнаты — наверное, бывшей гостевой или, если заглянуть еще дальше в прошлое, комнатой гувернантки. Теперь же ее явно использовали для обсуждения разных деловых проблем: тут стоял огромный шкаф с непрозрачными стеклянными дверцами; посреди комнаты — круглый стол с металлическими ножками, который окружали металлические же кресла, покрытые рубчатым плисом; круглая хрустальная пепельница и серебряная зажигалка «Queen Anne» на столе. Напротив открытого шкафа из металла, набитого конторскими папками, стояло металлическое или алюминиевое бюро-цилиндр, крышка которого была закрыта, а перед ним — кресло.