Газета Завтра Газета - Газета Завтра 416 (47 2001)

• Название: Газета Завтра 416 (47 2001)
• Автор: Газета Завтра Газета
• Жанр: Публицистика

---

Другие растворились в городах и кишлаках Афганистана, чтобы начать беспощадную партизанскую войну.

Третьи затаились в горных пещерах Гиндукуша, ожидая, пока американцы прекратят авианалеты, и тогда можно будет заново начать поход на север.

Война не закончена. Просто начался ее новый этап. Афганский котел продолжает кипеть. И брызги кровавого кипятка из него еще долго будут ошпаривать соседей…

Владислав ШУРЫГИН

[guestbook _new_gstb]

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="

"; y+=" 10 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

11

[email protected] 5

[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]

Александр Проханов РЕКВИЕМ ПО АТОМОХОДУ «КУРСК»

Атомная лодка "Курск" в бетонном ложе сухого дока страшна и беспомощна, как огромный чудовищный орган, вырванный из чрева умертвленной цивилизации, — непознанная, ускользнувшая, осталась в океане, среди рассолов, таинственных течений, гулов необъятных глубин. И теперь по этому черному, скользкому, в сукрови и слизи органу станут определять сущность и природу исчезнувшего, недоступного для глаз существа. Оружейники, металлурги, баллистики, специалисты по теории взрыва, криминалисты, прокуроры, разведчики — уже побывали на лодке. Исследовали ее, как патологоанатомы исследуют мертвое тело, как археологи изучают всплывшую Атлантиду, как астрономы обозревают огромный, прилетевший из Космоса болид. Теперь их нет — только расхаживает вдоль черного непомерного тулова караул матросов, пролетает в тучах белая чайка, валяются на бетоне сигаретный окурок и обломанный, оброненный бутон красной гвоздики. Из-под сырого моросящего неба с морским душистым ветром вхожу в носовой пролом лодки, как в зев железного, выдранного из горы туннеля, где дует непрерывный ледяной сквозняк преисподней.

Жуткая эстетика взрыва — лохматый цветок из огромных рваных лепестков металла, скрученных в спираль шпангоутов, зазубренных кромок. Окисленное железо, обугленный кабель, спекшийся асбест. Подошвы скользят в желтой маслянистой жиже. На одежду капает ржавая грязь. Ноздри жжет удушливый сернистый запах, каким тянет из недр туманного кратера, из воронки вакуумной бомбы. Образ катастрофы. Так выглядит разрушенный Грозный, Разлом Большого Каньона. Место падения Тунгусского метеорита. Стою в том месте, где пролетела раскаленная плазма огня, слепая взрывная волна, ледяной удар океана. Каждая живая клеточка тела, каждая кровяная частичка страшится, мертвеет от ужаса. Уродливый, стиснутый и сжатый металл — оттиск взрыва. Портрет неведомого убийцы лодки.

Подводный атомный крейсер строился на стапелях СССР. Стал вместилищем высших достижений советской техносферы. Предельным выражением мощи, смысла, развития, которое было остановлено ударом тектонической силы, переломившей остов не просто цивилизации Советов, но и всей мировой истории, затупив ее коммунистический вектор.

Двигаюсь в огромной гортани, куда взрывом загнало кляп скомканных металлических клочьев. Слышу слабый хрип и стон умертвленного времени. Рассматриваю множество сорванных с места деталей, элементов обшивки, приборов контроля, каждый из которых — и та железная в заклепках плита, и крохотный лепесток серебра, и медная обожженная трубка, и стальная оплетка с выдранными волокнами кабеля — каждая обессмысленная взрывом частичка таит информацию о целостном непомерном явлении, имя которому — Советский Союз.

В этом подводном ковчеге таинственным образом поместилась исчезнувшая "красная эра". Ее войны, стройки, проекты. Ее вожди и философы, художники и пророки. В ней фиолетовый луч "Авроры", лизнувший фасад дворца. И бешеный скок Первой Конной, туманящей крымское солнце. Комсомольские города на Амуре. Маяковский на фоне плаката. Дымящие домны Урала и пшеница первых колхозов. Оборона Москвы с ползущими немецкими танками и серый дымящий Берлин с красной капелькой флага. Серебристый корабль Гагарина и спелые хлеба целины. В этой лодке могила отца, погибшего в сталинградской степи, и седая голова моей матери. Наша крохотная комнатка, где на дедовском старинном столе переливался хрусталь чернильницы. И красная кирпичная школа, где худощавый учитель читал главу из "Тихого Дона".

Трогаю пальцами холодную вмятину на обожженной обшивке. Из рваной трубы сочится черная маслянистая жижа.

Шар огня, рванувший в первом отсеке, стальная плазма, испепелившая Главный пост, превратила в пар командира и штурмана, торпедистов, акустиков, и они, распавшись на малые атомы, растворились в Мировом океане. Другие, оглушенные взрывом, с раздробленными костями, погибли в первые минуты пожара. Третьи, надев кислородные маски, в ледяной черноте, слушали, как хлещет вода, затопляя лодку. По горло в ледяном рассоле, наощупь колотили в обшивку, взывали о помощи, писали предсмертные письма, обнимались, молились. Скользкий свод лодки, мерцающий в свете моего фонаря, хранит размытые неясные контуры. Наскальные изображения, оставленные неизвестным художником. Отпечатки душ, бившихся о железо обшивки, вылетающих из стальной западни сквозь зеленую муть океана, пенные волны, под низкие тучи с холодным косым лучом в заоблачную бесконечную синь.

Ступаю по отсекам, чувствую сквозь меховую куртку ледяные языки сквозняка, чуть слышные, налетающие на лицо удары незримых бестелесных существ.

Моряки, погибшие в лодке, были советскими людьми, сохранившими в десятилетие смуты лучшие черты возвышенного благородного племени, населявшего "красный материк" СССР. Из городков, деревушек, из тесных квартирок и обшарпанных гарнизонных подъездов, простившись с матерями и женами, обняв отцов и детей, они встали на боевые посты. У могучих машин, у электронных мерцающих пультов, у торпед и ракетных контейнеров, направляли подводный корабль, огромный, как город, в глубины мира. Когда случилась беда, они, умирая, плечом к плечу, стояли по грудь в воде, держа на своих головах безумный порочный мир с его святотатством, отступничеством, забвением веры. В минуты, когда они умирали, банкиры считали деньги, кривлялась на эстраде певица, ложился в мраморную душистую ванну уехавший отдыхать Президент. И только женщина в курской деревне страшно закричала во сне. Проснулась, и в окнах ночной избы змеилась щупальцами жуткая золотая звезда.

Когда пришла им пора умирать, в черной воде встали рядом с ними Гастелло и Талалихин, Александр Матросов и Зоя, двадцать восемь панфиловцев и Маринеско. Они умирали, как "красные мученики". Причислены к лику "красных святых".

Два взрыва, один за другим, уничтожили Советский Союз. Взрыв 91-го года, когда Ельцин, роняя на гербовую бумагу квашеную капусту, поливая Беловежский пакт пьяной водкой, расчленил государство. И взрыв 93-го, когда танки Ельцина громили Парламент, расстреляли восставший советский народ. Тротиловый эквивалент двух этих взрывов разорвал носовую часть лодки, потопил великое детище советской эпохи. Враждебная цивилизация Америки, лодка класса "Лос-Анджелес" подкралась и коварным ударом цокнула оболочку "Курска", как плут разбивает косым ударом пасхальное яйцо. Вмятина на правом борту несет в себе частицы стали, выплавленной на заводах Детройта. Еще захлебывались в черном железе моряки, когда президент США позвонил Президенту России. В Москву прилетел главный разведчик Америки. Тайну гибели "Курска" знал русский командир, пытавшийся отчаянным маневром избежать столкновения. Знает командир "Лос-Анджелеса", исправляющего повреждение на ремонтном заводе Бостона. Знают президенты двух стран, связанные страшной порукой. Катастрофа и гибель "Курска" — есть невидимый, неназываемый фактор в отношениях двух государств.

Черная яма умолчания, на которую насыпан тонкий валежник ложных, отвлекающих версий, легковесный пестрый сор пропаганды.

Я уходил на атомной подводной лодке из самой северной базы флота Гремиха в Баренцево море, под полярную шапку, где совершалась невидимая миру борьба. Советские и американские лодки шныряли, догоняя друг друга. Уходили от погони, прятались в ложбинах донных полярных гор, замирали, сносимые течениями, исчезали с гидролокаторов на кромке пресной и соленой воды. В рубке акустика, вслушиваясь в таинственную какофонию моря, в тихие музыкальные скрипы проплывавшего облака планктона, в нежное курлыканье касаток, в мелодичные посвисты рыбьих косяков, я уловил на секунду металлический, похожий на скрежет удар, — сигнал, отраженный от американского "стратега", чьи ракеты нацелены на Москву, Урал и Сибирь. Были всплытия у Полюса, когда титановая спина атомохода разламывала ледяной панцирь, и черная громада, отекая ручьями, вспучивалась среди ночных льдов, то изумрудно-зеленых, то нежно-розовых под сполохами сияний. Были ракетные стрельбы из-подо льда, когда вдалеке, на ледовой поверхности, начинало светиться пятно, словно со дна всплывало таинственное светило, и в пятне огня, белого раскаленного пара, прожигая торосы, медленно возносилась ракета, похожая на огромное, озаренное изваяние. Убыстряла лет, уменьшалась, уходила в черные небеса, оставляя искрящийся след. И потом в необъятной бархатной черноте драгоценно и грозно сверкали созвездия, и ладонь прилипала к поручню рубки.