Тамара Ростовская - Тетрадь из сожженного гетто (Каунасское гетто глазами подростков)

• Название: Тетрадь из сожженного гетто (Каунасское гетто глазами подростков)
• Автор: Тамара Ростовская
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

„Не забудь!“, „Передай своим сыновьям“, — то и дело повторяет нам Тора».

Известный еврейский историк Шимон Дубнов, который погиб в Рижском гетто, завещал: «Евреи, пишите, фиксируйте все, что с нами здесь происходит, чтобы ничего не было забыто».

Отступление второе

Моя семья

Я родилась в 1929 г. Каунасе, в Литве в семье врачей.

Отец: профессор Владимир Лазерсон родился в Москве. Он был психиатром, психологом и невропатологом — в те времена все эти специальности зачастую соединял в себе один специалист. В последний год перед войной отец был очень занят: он заведовал кафедрой психологии в Вильнюсском университете и продолжал читать лекции в Каунасском. Кроме того, занимался частной практикой. Успешно лечил алкоголиков гипнозом. А по вечерам раздавался стук пишущей машинки: отец писал статьи и готовил к изданию книгу «Психология гениальных людей». У него совсем не было свободного времени. Помню, ребенком, я прочла статью отца, которая называлась «Почему дети лгут?» Я пошла к маме и выложила свою обиду «почему папа занимается воспитанием других детей, а нас не воспитывает?»

Мать: моя мама Регина, урожденная Сапочински, родилась в Плонске, в Польше. Она была детским врачом. Родители познакомились, будучи студентами университета во Франкфурте на Майне. В России тогда была процентная норма и евреев почти не принимали в русские университеты, а желающие учиться уезжали заграницу. Пока дети были маленькими, мать занималась нашим воспитанием и учебой. Но в 1940 году, когда Литву «освободила» советская власть, мама пошла работать детским врачом. Правда, до того, как появились дети, мама работала в Каунасском университете.

Братья: У меня были два брата — Рудольф — старше меня на четыре года и Виктор — на два. Рудольф был очень одаренным, увлекался астрономией. В пятнадцать лет он сдал экзамены на аттестат зрелости… В начале войны Рудольф хотел бежать на восток. Инстинкт самосохранения, видимо, предупреждал его об опасности. Он метался, не находил себе места. Отец не хотел отпускать Рудика одного, а мать была больна, и таким образом семья осталась. Друг отца позвонил нам и уговаривал эвакуироваться вместе. Отец бегло говорил по-немецки и помнил немцев, как просвещенный и культурный народ. Он полагал, что война принесет лишения и неудобства, но не мог себе представить страшные убийства.

Случилось так, что на второй день после начала войны, учитель Рудика позвонил нам и пригласил брата прийти к нему, якобы, обсудить вопрос насчет вручения аттестата зрелости. Брат надел свой новый костюм, приготовленный для выпускного вечера, и ушел. И больше никогда не вернулся. Намного позже мы узнали, что его расстреляли на шестом форте. Единственная вина его была в том, что родился евреем и был очень способным юношей. Ему я посвятила стихотворение «Крик».

Крик

Посвящается Рудику Л.

убитому в 1941 г. в Литве. Ему было 15 лет

Ты для себя копал могилу…
Фашисты пьяные устали,
А ты, мальчишка, полон силы,
Но, Боже, руки как дрожали.

Копал ты долго, неумело
Ту землю, что любил когда-то,
И дрожь пронизывала тело,
И уходила вкось лопата.

О чем ты думал, мальчик бедный…

Зловеще каркали вороны,
В обойму вставлены патроны,
И колокольный звон к обедне —
В тот день воскресный. День последний.

Ты поседел в единый миг,
Сердечко колотилось дико…
Потряс меня истошный крик,
Но мир оглох… Он не услышал
Крика.

С Витей мы были очень дружны: вместе играли, всем делились. Кстати, он просвещал меня по вопросам секса. В семье у нас об этом ничего не говорили. Было наложено табу. Хотя отец, как я позже узнала, был последователем Фрейда, но детей не посвящал в эти вопросы. Витя был типичный гуманитарий. Писал стихи, фантазировал. Мы были очень горды, когда стихотворение его появилось в детском журнале. Родился он шестого июня, в день рождения Пушкина, значит, быть ему поэтом. Увы, не сложилось.

Итак, наша семья, понесшая колоссальную утрату, очутилась за колючей проволокой. Здесь я перехожу на дневниковые записи, которые вначале смахивают на репортаж. И, да простит меня читатель, я, право, в мои тринадцать лет, не знала, как пишется дневник.

Глава 1, 1942 г.

Сентябрь 13 (воскресенье).

Погода плохая. Каждый день льет и льет дождь. Осень началась слишком рано. Настроение плохое. Положение с каждым днем ухудшается. Дома ничего нет; ни муки, ни картофеля. Основная наша пища сейчас — морковь и помидоры, которые пока еще растут на огороде. На рынке гетто продаются лучшие яблоки, сливы и груши, но, к сожалению, все это не для нас.

Сентябрь 14 (понедельник).

Случайно попала в бригаду[1]. Была недалеко от рыбного рынка. К моему большому удивлению, речи и мысли евреев только и вращаются вокруг пакета[2]. Хотя нам запрещено что-либо проносить в гетто или вообще что-нибудь покупать, наши люди рискуют и покупают. Спрятав продукты в разных местах одежды, пытаются пронести через ворота. Даже имея при себе пять килограммов, ухитряются «чисто» пройти проверку. Вот это народ! Такой народ никогда не погибнет. Для него не существует никакие приказания, никакие запреты. Наш народ никогда не будет соблюдать такие запреты. Поэтому он всегда будет существовать и не даст себя уничтожить.

Сентябрь 15 (вторник).

Скучно. Голод ощущается все больше и больше. Нет новостей, которых мы так жаждем. Я благодарю Бога, что имею книги. Когда кругом свирепствует осень, я сижу, съежившись в комнате, и читаю свое богатство — «Детскую Энциклопедию». Стоит только углубиться в эту книгу, и ты забываешь об осени, голоде и холоде. Ты забываешь обо всем. Перед тобой открывается все то, что пережили и выстрадали люди, изобретая разные новшества: машины, книги и др. И как из-за своих изобретений, приносящих пользу человечеству, они подвергались страшным мучениям, сжигались на кострах.

Сентябрь 16 (среда).

В гетто опять неспокойно. Ожидается какая-то комиссия из Берлина, поэтому людям приказано убрать особенно красиво и чисто комнаты, подмести дворы, сказано, чтобы как можно меньше мужчин шаталось без работы.

Говорят, будто бы, от этой комиссии многое зависит. Ну, увидим!

Сентябрь 17 (четверг).

Оживление. Завтра ожидается комиссия. Заметно усилилась проверка у ворот. Трудно что-либо пронести, и поэтому на нашем рынке поднялись цены. Вообще болтают, что эту комиссию литовцы вызвали специально из Берлина, чтобы избавиться от нас. Ну, мы еще посмотрим!

Сентябрь 18 (пятница).

Приехала столь ожидаемая комиссия. Сначала она посетила «веркштаты»[3]. Впечатление неизвестно. Я должна сидеть дома, полицейские никуда не пропускают. А так все по-прежнему. Продаем последние вещи, покупаем продукты и кое-как питаемся.

Сентябрь 19 (суббота).

Комиссия посетила комитет[4]. Шеренги полицейских не пропускают на улицы. Я кое-как пробралась и пошла в лавку за мясом. Получила двойную порцию, только не мяса, а всяких внутренностей: легких, кишок и других частей. Не знаю, что можно сварить из всего этого, завтра попробуем. Хотя это «мясо» слегка попахивает, но это неважно, важно, что его много.

Сентябрь 20 (воскресенье).

Приготовили неплохой обед. Я нажралась как свинья, потому что остальные члены семьи не могли есть. Ощущаю сытость, и сразу мир выглядит иным, кажется, так весело и хорошо жить, хочется шалить. В эту минуту просто не могу понять, как это человек может быть голоден. Не зря есть пословица: «Сытый голодного не разумеет».

Сентябрь 21 (понедельник).

Открылась старая рана — начался учебный год. Больно мне, очень больно, что еще один год пропадает. Но ничего не поделаешь. Утешаю себя чем только могу. Сегодня великий пост — день Йом Кипур (Судный день). Люди постятся. Все так же, как и в прошлом году: поздравления с праздником, пожатия рук, плач и пожелания, чтобы в этом году кончилась война и наши страдания. (Ах, все это старо и банально). Про ту комиссию пока еще ничего не слышно.

Сентябрь 22 (вторник).

У ворот проверяет еврейская полиция. Литовцы все пропускают, только евреи сами отбирают. Люди очень возмущаются таким поведением. По ночам через забор идет торговля. Часовые подкупаются, поэтому они «ничего не видят». Наше положение понемногу улучшается. Продаем последние вещи. Что будет дальше — не знаю. На фронте бои идут все еще у Сталинграда. Бои идут уже на улицах, но немцы пока еще не могут взять город.

Сентябрь 23 (среда).

По ночам усиливается воровство. Особенно много воруют на огородах, принадлежащих комитету. Там совсем неплохо уродилась картошка. Я тоже присоединилась к одной группе детей, ночью мы накопали немало картошки. Но сегодня комитет спохватился и послал людей выкопать картофель. Так ничего нового.