Семен Клебанов - Прозрение. Спроси себя

• Название: Прозрение. Спроси себя
• Автор: Семен Клебанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1984

В книгу вошли две остросюжетные повести о наших современниках — «Прозрение» и «Спроси себя», объединенные темой нравственного и гражданского воспитания молодого поколения. Автор исследует важнейшую проблему ответственности советских людей друг перед другом, перед моральным кодексом нашего общества. С повестью «Спроси себя» читатели знакомы, она была издана в «Молодой гвардии» в 1976 году. Повесть «Прозрение» новая.

---

«Не человек, а компьютер, — подумал Дмитрий Николаевич. — Всегда говорит только правильные слова. Невозможно представить, что он разволнуется, совершит какую-нибудь ошибку. Например, пожалеет человека. Грубую ошибку — пожалеет и поможет… Грубейшую — пожалеет и защитит…»

Летчик приподнял голову — правый глаз у него был забинтован.

— Извините, не узнаю.

— Мы с вами еще не знакомились. Моя фамилия — Ярцев.

— Профессор… Дмитрий Николаевич?!

— Лежите. А где же сосед Денис?

— В шахматы играет. У него порядок. Через неделю домой. Счастливый!

— А вы как? — Дмитрий Николаевич нажал кнопку, вызывая сестру.

— Раз вижу сына Никитку — прекрасно. Десятого последняя операция. Жена говорит, в рубашке родился.

Дмитрий Николаевич отошел к противоположной стене и, приложив к ней газету, попросил прочитать заголовки.

— «Мелодии друзей».

— А рядом?

— «Крылья на пьедестале».

— Хорошо. А над фотографией?

— «Встреча в порту».

В палату вошла Ручьева. Остановилась у двери, — вероятно, никак не ожидала увидеть Ярцева.

— Если вы не возражаете, я посмотрю больного, — сказал Дмитрий Николаевич.

— Конечно, конечно!

Ручьева торопливо подошла, стала снимать повязку.

Дмитрий Николаевич вынул из желтого замшевого футляра лупу и начал осматривать глаза.

Ручьева стояла рядом, положив руку на плечо летчика, словно оберегая от боли.

Прощупав висок, надбровную дугу, Дмитрий Николаевич спросил:

— Бывают острые вспышки покалывания?

— Уже нет, — на одном вздохе ответил Белокуров.

— Стало быть, после вмешательства нейрохирургов воспалительный процесс прекратился. Так, Ирина Евгеньевна?

— Да. Сейчас готовимся к последней чистке.

— Ну что ж, жена ваша права — вы в рубашке родились, — сказал он Белокурову. — А когда вновь взлетите, не делайте круг почета над больницей. Договорились? Ирина Евгеньевна у нас человек тихий и скромный…

В его кабинете было душно. Он открыл окно, впустил городской ветерок с запахом бензина и асфальта.

Зазвонил телефон.

Дмитрий Николаевич поднял трубку, не подозревая, что услышит голос Вадима Дорошина.

— Здравствуй, — сказал он. — Спасибо. Хорошо. Как твои дела?

Дорошин довольно сбивчиво заговорил, что множество раз названивал Дмитрию Николаевичу и на работу, и домой. Хотел написать, но не знал, где Дмитрий Николаевич отдыхает. Накопились всякие делишки, и есть неотложные. Вот, например, как быть с Мариной? Судя по всему, ее не примут в институт, не получила проходного балла. А у него есть возможность подключить одного товарища…

— Не стоит, — прервал его Дмитрий Николаевич. — Если Маринка не поступит, особенной трагедии нет. В следующий раз будет серьезней готовиться.

— Смотри, тебе видней, — ответил Дорошин, чувствуя, что разговор не клеится.

Прозвучали еще какие-то малозначительные фразы, и никто не сказал: «Надо бы повидаться»…

Закончив дела в больнице, Дмитрий Николаевич поехал в магазин «Подарки» купить сувениры для немецких коллег.

Домой он вернулся усталый, бухнулся в привычное свое кресло и только тогда почувствовал, каким напряженным был этот день.

Подошла Елена и, ни о чем не спрашивая, села напротив.

Они молча смотрели друг на друга.

Чутьем, какое бывает у любящих женщин, Елена поняла, что он сейчас переживает.

— Митя, вещи я приготовила, уложила в чемодан. Кажется, ничего не забыла.

Он поднялся и поцеловал ее в глаза.

— Знаешь, Митя, ты едешь в счастливый день.

— Да?

— Ты забыл?.. Завтра годовщина нашей свадьбы.

— Господи! Как же я… Прости, Леночка! Завтра мы отпразднуем! Соберем гостей! Нет, нет, все надо по-другому! Мы будем вдвоем. Пойдем в ресторан, сядем за тот же столик, где я просил твоей руки. Согласна?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Скворцов глянул на удостоверение Ледогорова и произнес, не скрывая иронии:

— Что ж я натворил, если ко мне следователь из Москвы прилетел? — Он с прищуром посмотрел на Вячеслава Александровича. — В мои-то семьдесят вредно волноваться.

— Неужели семьдесят? — вежливо поразился Вячеслав Александрович. — Шестьдесят, больше не дашь.

— Беру. С удовольствием.

— Как отдыхаете?

— Спасибо, отлично. — И, улыбнувшись, вспомнил рекламные строки путеводителя: «Иссык-Куль словно первая любовь. Покинуть можно, но забыть никогда…» Слушаю вас.

— Леонид Алексеевич, вы знакомы с Ярцевым Дмитрием Николаевичем?

— Сразу отвечать или потом на все вопросы?

— На этот вопрос я хотел бы услышать ответ сейчас. Может, вы совсем другой Скворцов.

— Да нет, тот самый… Извольте. Дмитрия Николаевича знаю хорошо. Офтальмолог. Доктор медицинских наук, профессор. Не ошибся? Вас этот Ярцев интересует?

— Этот.

— Дмитрий Николаевич в Москве? — поинтересовался Скворцов.

— В отпуске.

— Обычно он осенью уезжал. Любил эту пору. А нынче… Не знаете почему?

Вячеслав Александрович хотел было сказать «нет», но вовремя вспомнил про десятиклассницу Марину.

— Дочь в институт поступает. Вот и нужен родительский глаз.

— Это верно, — мягко согласился Скворцов. Он подошел к шкафу, достал бутылку минеральной воды, поставил на круглый столик, покрытый клетчатой салфеткой. Затем принес небольшие стаканчики и, прервав паузу, сказал: — Рекомендую, прекрасный напиток.

Вячеслав Александрович пил маленькими глотками и думал, когда же Скворцов перестанет деликатничать и прямо скажет: «А что, собственно, случилось с уважаемым Ярцевым? Долго мы в жмурки будем играть?»

Но Скворцов почему-то не торопился задать главный вопрос, терпеливо выжидал, когда же следователь сам скажет, зачем пожаловал.

— Вы давно знаете профессора Ярцева?

— С сорок первого года.

— Стало быть, с начала войны? — уточнил Вячеслав Александрович.

— Стало быть, с начала войны, — подчеркнуто повторил Скворцов. — Видимо, это обстоятельство дало вам повод искать меня. Не так ли?

— Вы правы, — кивнул Вячеслав Александрович. — Тем более уместно вспомнить, что после войны вы рекомендовали Дмитрия Николаевича на работу в клинику.

Скворцов понял: следователь начал допрос.

— Вот это вы писали? — Вынув из портфеля рекомендацию, следователь передал листок Скворцову.

Генерал мельком пробежал строчки.

— Точно. Мои слова. Нужно подтвердить? Могу еще раз подписать.

— В этом надобности нет. Дмитрий Николаевич теперь крупный специалист.

— Приятно слышать. Значит, я тогда не ошибся… А листок к чему? Наверное, смущает что-то? Ведь так, Вячеслав Александрович?

— «Смущает» — это слишком громко сказано. Просто следователю иногда полезно знать несколько больше, чем сказано в тексте.

— Простите, больше, чем сказано, может иметь другой смысл. А я имел в виду свой, определенный.

— Как появилась рекомендация? Ее просил Дмитрий Николаевич?

— Нет. Он даже не знал про нее. Я сам принес ее главному врачу.

— Вам Ярцев говорил, что ведет переговоры о работе в клинике?

— Разумеется.

— Зачем было скрывать от него? Как это понять, Леонид Алексеевич?

— Ярцев — человек щепетильный. Привык всего добиваться сам. Кажется, про бумажку мы все обговорили?

— Все обговорить, конечно, не удалось, — заметил Вячеслав Александрович.

— Опять ищете иной смысл? Так мы с вами на одном месте топтаться будем. Скучное занятие. Словно новички на стрельбище. Все пуляем мимо мишени. Пожалуй, самое время определить цель. Кто есть кто? И как изволите понимать наш разговор? То ли идет допрос обвиняемого, то ли в свидетели меня зачислили? Проясните обстановочку, Вячеслав Александрович! Опыта в этой области, к счастью, не имею.

У Ледогорова, конечно, была трудная миссия. Он мог бы сразу рассказать о том, что привело его в санаторий «Голубой Иссык-Куль» и нарушить отдых Скворцова. Но процесс следствия до определенней поры не позволял ему раскрыть все происшедшее с Ярцевым. Была у него иная задача. И он стремился обходить острые углы в разговоре с генералом. Однако наступил момент, когда Скворцов потребовал от следователя ясного ответа, по какому поводу он дает показания.

И Вячеслав Александрович, поняв, что все возможности отвлеченных рассуждений исчерпаны, сказал:

— Леонид Алексеевич! Вы не обвиняемый и не свидетель. Как видите, я не веду протокол, не предупреждаю вас об ответственности за ложные показания. Мы просто беседуем. Почему интересуемся Ярцевым?

— Именно это меня волнует! — резко произнес Скворцов.

— Так случилось, что прокуратура вынуждена сейчас вернуться к расследованию одного дела, которое разбиралось тридцать пять лет назад.