Семен Клебанов - Прозрение. Спроси себя

• Название: Прозрение. Спроси себя
• Автор: Семен Клебанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1984

В книгу вошли две остросюжетные повести о наших современниках — «Прозрение» и «Спроси себя», объединенные темой нравственного и гражданского воспитания молодого поколения. Автор исследует важнейшую проблему ответственности советских людей друг перед другом, перед моральным кодексом нашего общества. С повестью «Спроси себя» читатели знакомы, она была издана в «Молодой гвардии» в 1976 году. Повесть «Прозрение» новая.

---

Но Хромов услышал уверенное и доброе:

— Все хорошо.

Хромов закивал головой, в горле заклокотало, и, оробев, он не смог поблагодарить, а только глухо выдохнул:

— Радость-то какая, господи!.. — Слезы показались у него на глазах.

Дмитрий Николаевич сел рядом и стал успокаивать его, понимая, что сомнение и страх еще гнездятся в отцовском сердце.

Потом Хромов, точно очнувшись, всмотрелся в усталое лицо профессора и сказал:

— Не зря все твердили: Ярцев, Ярцев… Чем же мне одарить вас?

Дмитрий Николаевич рассердился:

— Да вы что?! И не стыдно?

Но Хромов, не слушая его, пообещал:

— Я вам речку подарю. Вот! Приезжайте, гляньте на подарок!

С той поры Хромов стал называть свой линейный участок — Светлое. Мало-помалу прижилось это название и в округе.

Наконец-то машина вырвалась за кольцо окружной дороги и юркий «Москвич», набирая скорость, устремился к заветной реке.

К полудню апрельское солнце стало пригревать. И все вокруг обрело яркие, звонкие тона: и голубой, почти осязаемо струившийся воздух, и словно бы побеленные стволы березняка, и золотисто-рыжие стожки прошлогодней соломы.

Дмитрий Николаевич свернул на обочину, остановил машину.

Справа от шоссе вешняя вода высоко залила крутой склон, поросший кустарником. Ледяное крошево, шурша, кружилось меж затопленных ветвей.

Щурясь от солнечного света, Дмитрий Николаевич глядел на вечную неутомимую работу реки.

Он был рад встрече с этим весенним многоцветьем, предвкушал отдых в светелке, где днем распахнуто окно, а вечером мгновенно, разом набегает сон, один час которого дороже целой ночи в городе.

До домика бакенщика оставалось сорок километров.

Дмитрий Николаевич неторопливо ехал по лесной дороге. Он опустил боковые стекла и вдыхал пахнущий мокрой землей воздух. Лес встречал гостя нескончаемым праздничным хороводом деревьев.

Неожиданно впереди возник милицейский мотоцикл. Еще издали лейтенант, подняв руку, подал знак остановиться.

Дмитрий Николаевич вышел из машины.

— Вам синяя полуторка не встречалась? — Лейтенант торопливо козырнул, оглядывая Ярцева.

— Вроде бы нет.

— По шоссе ехали?

— У развилки я выходил. Спускался к берегу.

— Значит, не видели?

И, не договорив, лейтенант рванул с места мотоцикл.

Дмитрий Николаевич еще долго смотрел ему вслед. Но в лесном солнечном коридоре было пусто, только доносился треск удаляющегося мотоцикла.

Хромов не просто обрадовался приезду Дмитрия Николаевича, он был счастлив.

Позавчера, отправляя из райцентра телеграмму, он написал:

«Ледоход в разгаре. Не прозевайте».

И хотя Хромов не был уверен, что дела позволят профессору приехать, он все же сходил в сельмаг и купил бутылку шампанского, что завезли еще к Новому году, буханку ноздреватого и пахучего хлеба, который Дмитрий Николаевич предпочитал пирогам и ел, запивая холодным молоком. Целую кринку выпивал.

Продавщица сразу догадалась, кого ждет Хромов, и с хлопотливым интересом спросила:

— Водку пить твой профессор не научился?

— Ты зубы не скаль, граммофон с языком. Вот.

Хромов вышел, хлопнув дверью.

За обедом говорили о житье-бытье, но Хромов больше рассказывал про дочь Аленку. Нынешним летом она закончит институт и поедет учительствовать на Дальний Восток.

— Распределили?

— Сама напросилась. Есть у нее моряк-пограничник. К нему решила податься. Вот.

— А вам бы хотелось, чтоб здесь была, рядом с папашей?

Хромов вздохнул:

— Сами знаете, настрадалась она. Не хочу теперь приневоливать. А вот Глаша не отпустила бы… — Он смолк, притих, словно пожалел, что вырвались слова о жене.

Спать легли рано, едва засмеркалось и потянуло вечерней свежестью.

Ночью Дмитрию Николаевичу снился сон: собирал он грибы, белые, боровички, всем грибам полковники. Набрал полные ведра, а вокруг грибов — тьма-тьмущая, хоть коси, только класть некуда. Кричит он, зовет Хромова, а того нет — пропал. Один-одинешенек Ярцев в лесу.

Утром за завтраком профессор сказал:

— Сон привиделся мне: грибы собирал. Это что, к болезни?

— К дороге.

— Значит, пора…

Хромов прищурил глаз, ухмыльнулся.

— В бога вы не верите, — сказал он. — Не положено ученому человеку, А сны признаете, В который раз про них спрашиваете. Это как понимать, Дмитрий Николаевич?

— Очень просто, Афанасий Мироныч: много еще неизвестного, неразгаданного. А знать-то хочется все. Есть такая жадность…

— Есть, — охотно согласился бакенщик.

* * *

До встречи Ярцева с Крапивкой оставалось пять лет.

ГЛАВА ПЯТАЯ

После ночного дежурства к профессору пришла врач Баранова «поговорить о делах».

Войдя в кабинет Ярцева, она предварила разговор настороженным предупреждением: «В нашем коллективе творится что-то страшное. Я не имею права молчать». Безбровое лицо Марии Ивановны слегка покраснело, короткие руки прятались в карманах халата.

— Я вам очень доверяю, Дмитрий Николаевич. — На ее лице истаяла робкая улыбка. — Вас это должно обеспокоить, ибо касается человека, которого вы опекаете.

Дмитрий Николаевич знал, что Мария Ивановна не отличалась тем, что именуется «остротой мысли». Так, рядовой врач. Но особа настырная. Своего не упустит.

— Говорите, — нехотя предложил он.

И Баранова стала рассказывать, как во время ее ночного дежурства Белокуров пожаловался на боль. Она взяла историю его болезни и ознакомилась с ней, чтобы понять, какую помощь следует оказать. Затем вернулась на пост и сделала запись о случившемся. Снова полистав страницы, она обнаружила в записях Ручьевой явную неточность.

— Вопреки установленному порядку Ручьева вносит самовольные исправления в историю болезни летчика Белокурова. Такой уважаемый человек, летчик, заслуживает самого внимательного отношения!

— А другие больные, не летчики, разве не заслуживают? — спросил Дмитрий Николаевич.

— Летчик — это… — Она еще больше зарделась. — Мы должны приложить все силы. А Ручьева нарушает принятую методику!

— Мария Ивановна, пожалуйста, спокойнее.

— Я волнуюсь!

— Тем более. Поберегите себя.

Что-то желчное, кляузное обозначилось в разговоре. Дмитрий Николаевич отвел взгляд. Ему захотелось встать и уйти, но настойчивость Барановой все равно не позволила бы сделать этого.

— Вам, конечно, нужны факты, — продолжала она. — Они есть. Причем неоспоримые! — Баранова вынула из папки историю болезни летчика и, открыв ее на странице, где лежала розовая закладка, почти шепотом сказала: — Дата процедуры не соответствует ангиограмме! Это подлог!

Дмитрий Николаевич прочитал записи Ручьевой. Стал рассматривать ангиограмму. Действительно, даты были разные.

— Расхождение очевидное, — согласился он.

— Надо реагировать! — настойчиво сказала Баранова.

— В каком смысле?

— Административном!

— Вы обратились не по адресу. Я не главный врач. Передайте вашу жалобу ему.

— А нужна ли огласка? Я хотела доверительно… Чтобы Ирина Евгеньевна впредь не подводила вас.

Ярцев посмотрел на Баранову.

— Вы очень предусмотрительны.

Она обиженно взглянула на Дмитрия Николаевича, аккуратно вложила закладку на прежнее место, словно боясь потерять главное доказательство вины Ручьевой, и пошла к двери.

У порога остановилась.

— Даже два человека могут одну истину понимать по-разному, — многозначительно заявила она.

— Смотря что считать истиной, — ответил Дмитрий Николаевич.

Баранова вышла, поспешно затворив дверь.

Дмитрий Николаевич рассеянно взглянул на часы — был полдень. Сейчас должна появиться сама Ручьева. Он обещал принять ее в двенадцать часов.

Обычно она легко и уверенно входила, будто всегда была убеждена, что ее появлению рады.

Он вспомнил строки Уитмена и улыбнулся:

«Молодые и старые женщины ходят по городу. Молодые женщины очень красивые. Но старые еще красивее».

Ручьева опаздывала.

«Странно… — подумал Дмитрий Николаевич. — Она всегда была аккуратна. Что могло случиться? Вряд ли Ручьева могла совершить столь необдуманный шаг. Столь очевидную ошибку. Нет, это что-то другое…»

В дверь наконец постучали.

— Войдите, — отозвался Дмитрий Николаевич.

Ручьева, шагнув в кабинет, развела руками:

— Извините, Дмитрий Николаевич. Электричка опоздала.

— Слушаю вас, Ирина Евгеньевна. Садитесь, пожалуйста.

— Дмитрий Николаевич, состояние Белокурова заставляет, как мне кажется, обсудить вопрос об операции, которую будут делать нейрохирурги. Я прошу вас принять участие в консилиуме. Когда вы располагаете временем?