Николай Огнев - Дневник Кости Рябцева

• Название: Дневник Кости Рябцева
• Автор: Николай Огнев
• Жанр: Прочая детская литература

---

2

В читальне Хайло взглянул грозно, сказал:

- Выйдите, ребята, на пять минут.

И читальщики прошелестели газетами, захлопнули книги, скрылись. Тогда Хайло сел на скамью, уперся в Маньку глазами - она чувствовала, хоть и не смотрела, - и спросил:

- Ну? В чем дело?

Маньке стало почти что весело: значит, Хайло не знал. Значит, соврать можно и... и из клуба не вышибут. Выпалила:

- С матерью поругалась. Мать из дому выгнала.

И смело глянула на Хайло. На нее в упор глядели добрые серые усталые глаза. Таких глаз Манька никогда у Хайла не видела. Смотрела, смотрела и поняла: куда-то делась прямая такая, страшная морщинка у Хайла над глазами, - раньше всегда была, а теперь не было.

- За что выгнала-то?

Манька еще не придумала соврать, юльнула глазами в сторону, на бородатого Карла Маркса, моргнула, и в это время снова поймала взгляд тех же серых добрых глаз прямо перед собой. Хайло, словно случайно, двинул локтем - и:

- А? Мань? За что выгнала-то? - А глаза впились в Маньку - не увернешься.

Манькины глаза сами собой закрылись, невтерпеж стало; потом голова подвернулась, словно птичья, и Манька принялась пристально разглядывать кусок ковра на полу, между бедром и рукой.

Чья-то горячая рука легла на Манькино плечо; чей-то чужой, как будто уже недобрый, голос стукнул:

- Ну?!

- Вот что, Хайло, ты только не сердись, что не отвечала, мне все тошно, а ты такой, я тебе больше матери доверяю, я тебе все сейчас скажу, погоди... Ты погоди, ты не сердись, я все равно уйду из клуба, я сама уйду, только ты никому не говори. Я сама знаю, что не скажешь, потому что ты такой...

Манька вскочила, задыхаясь: никогда не говорила так много сразу, не приходилось.

- Меня все тошнит, тошнит, и есть ничего не хочется, и селедки все хочется, и потом... знаешь... перестало... как у всех девчат бывает... а я... гуляла с одним... ну... ну... и все...

Рухнула на скамейку, голову на руки - и шею подставила Хайлу: ну вот, теперь он знает, пусть вышибает из клуба хоть сейчас. Маньке все равно.

- Мать знает?

- Не-ет, мать не знает, - удивилась вопросу Манька. - Она все глазами тыркает да тыркает, все приглядывается: а это я тебе соврала, что она меня выгнала. А узнает - беспременно выгонит.

Голос у Маньки был дрожащий, обрывистый, как слезы; в сердце опять застучала злоба: ну чего тянет, не выгоняет, скорей бы уж, что ли.

- Зачем же из клуба-то уходить? - спросил Хайло тихо и внятно.

- А что ж, девчата разве не засмеют? - злобно сказала Манька. - А ребята разве потерпят? А сам ты... Я нешь не знаю? Я убегу, убегу!! закричала она истошно. - Я и из дому убегу, я на бульвар убегу, я проклятая, я позорная, нечего мне в клубе делать... Ну вас всех!..

Манька рванулась было к двери, но твердая Хайлова рука ухватила ее повыше плеча.

- Стой, Гузикова!

Может быть, Манька в том и нуждалась, чтобы кто-то ей сказал твердо и властно: "Стой, Гузикова". Может быть, еще не все было потеряно; может быть, все эти плакаты и портреты на стенах и вся уютная, теплая, в коврах читальня так и останутся своими, родными, близкими...

- Стой, Гузикова! - Хайло повторил; и Манька окончательно вросла в пол, как гвоздь в стену.

- Вот какая вещь, видишь... В кратких словах: все поправимо. Поняла: все поправимо. Я не стану тебе объяснять, что и как, времени терять нельзя. Только раньше ответь ты мне на один вопрос. Но уж тут врать нельзя. Отвечай: кто? Верней: клубист или не клубист.

Спросить об этом час назад, - Манька, наверное, промолчала бы. Но теперь, теперь, после того, как он бузил при всех, словно ему и горюшка мало, Манька равнодушно:

- Володька-арестант.

- А! Володька! - сказал Хайло, и прямая страшная морщинка встала на лбу, как штык. - Так! Пустили черта в клуб, а он - гадит! И что же: жениться не хочет?

- А я не спрашивала. Он все от меня бегал недели две, больше, а вчерась я ему сказала... про это... Ну, он словно задумался, потом стал ругаться... и потом... потом...

- Ну?!

- Убежал. Так бегом и убежал. Я хотела... я хотела опять сегодня... сказать, а он хохо... хохо... хохочет с ребятами...

- Ладно, - стукнул Хайло зловеще и тонко. - Так вот запомни: все поправимо! Ты не кисни. Положись на меня! Можешь положиться на меня?

- Могу, конечно.

Судорога в горле прошла, и Манька взглянула на прямую морщинку: на кого же и положиться, коли не на Хайло?

- Ну вот! Ступай в клуб и жди, пока позову.

- Как же... с девчатами-то? Все ведь знают?

- Ты разве сказала?

- Сказать не сказала... только догадались, наверно...

- Вздор! Никто не догадался! Скажи: работала в духоте, не пообедала, и все тут. Побузят и кончат! Да... еще: сколько тебе лет?

- Я девятьсот седьмого года... Семнадцатый.

- Ссссволочь! Да что ты это? Это не ты, это я про Володьку! Ну, марш!

3

Хайло встал в дверях спортивной комнаты; голые ребята в красных трусиках работали со штангами и на турниках. Сказал громко:

- Актив, в кипятильник!

Тотчас двое ребят положили гантели, стали надевать брюки, рубашки; в драмкружке оборвалось пение и смех, к Хайлу подошел высокий активист в барашковой шапке, несмотря на лето, и спросил:

- Куда? В кипятильник? - и двинулся за Хайлом; Ваську Сопатого Хайло сменил у двери, повел за собой.

Кипятильником ребята называли комнатушку с бездействующим кубом; в помещении клуба когда-то раньше был трактир; теперь не хватало дров, а в кубе ночевали иногда заработавшиеся до ночи клубисты.

- Четверых ребят нет. Ну, да не беда, - сказал Хайло, залезая на куб. - Ну вот, ребята, видишь, какой случай, Манька Гузикова, кажется, тяжелая, беременная, а начинил ее Володька-арестант. Теперь жениться не хочет, бегает.

Дальше слова Хайло заударяли молотками, и в такт им захлопал его кулак по медной крышке куба.

- Я говорил вам, чертям, нельзя принимать в клуб такого мерзавца, как Володька! Это неважность, что я сам был хулиганом! Одного исправить можно, другого - нельзя. Это сразу видно по человеку. Но это не по существу. Тут, видишь, вопрос надо разобрать глубже. Что теперь делать?! По-моему заставить его, сукинова сына, жениться! Кто имеет?

- Да-а, заставишь его, важнецкая штука! - протянул высокий парень в барашковой шапке. - Скажет: я не я и лошадь не моя.

- А толк-то какой? - спросил один из парней, снятых с гимнастики, кудрявый и веселый. - Ну, женим мы их, а дальше что? Чуд-дак! Он пойдет и на другой день разведется.

- Ну, это ты, Ахтыркин, зря, - стукнул Хайло. - Это следить можно, а то алименты платить будет.

- Уследишь за им, важнецкая штука! - влез опять высокий. - А кроме того, как женится, ты думаешь, сласть какая ей будет? Лупить он ее смертным боем будет - и все, а алиментов с этого хулигана не взыщешь.

Высокий говорил уныло и протяжно: похоже было, что выражение "важнецкая штука" он и вклинивал только для того, чтобы продлить речь.

- Чуд-дак, - подтвердил кудрявый Ахтыркин. - Да она сама от него на другой день сбежит!

- Ну а ты, Васька? - обернулся на соседа Хайло.

- Ух-х-х-ма, - засопел Васька. - Так-то оно так, да и эдак-то оно вот эдак. Ф-ф-ф-ффма! Я еще - этого, ф-ф-ф-ма, не разобрался в вопросе.

- И долго же ты, черт сопатый, будешь разбираться?! Тут, видишь, надо сейчас же ответить, а не разбираться. - Морщинка на лбу Хайла нагнулась, словно собираясь ударить на Ваську в штыки. - Девчина, видишь, ждет ответа. А ты тут разбираешься!

- Это, конешно, ф-ф-ф-ма, так, - засуетился Васька смущенно. - Тут другого ответа нет, и... и не может быть, фм-м-ма! Но ведь опять-таки, хм-м-ма, что касается касательности, то ведь тут опять же относится вопрос, хым-м-м-м, какая помочь должна быть?

- Помощь должна-а быть, - утвердительно протянул высокий. - Тут пе-ервое дело, важнецкая штука: помощь.

- Ну, в общем, я вижу: согласны, - закрепил Хайло. - Я понимаю вас так, что вы от помощи не отказываете, только остается вопрос: чем и как именно помочь. Кто имеет? Да, я забыл сказать: семейное положение паршивое. Мать из дому выгонит, ежели узнает. Ну?!

Ахтыркин навертел кудри на палец, дернул изо всей силы книзу:

- Вот... предложение. Взять ее клубу... полностью содержать, пока не родит... Живет пусть здесь, в клубе. Ну... - Ахтыркин дернул палец еще сильнее, словно хотел оторвать клок волос от головы.

- Ну, это... фм-м-м-ма, - заерзал Васька. - Не-ет, такое дело, хым-м-м-м, не подходит. Тут подход касаемый другой, в относительности. Хм-ма! Денег ей выдать... на жительство. Пусть, этого, фым-м-м, живет как хочет. Отдельно от матери.

- Ва-алынка, - протянул высокий. - А потом она с ребенком куды денется? А? Ээ-э-то ты рассудил? Деньги! Ва-жнецкая штука! А потом как и куды?

- Да и денег нет, - перебил Хайло решительно. - Откуда возьмешь денег? Сам все плачешь: на книги нет, на дрова нет! А ведь это много надо: клади не меньше три червонца в месяц! Ну, кто еще имеет?

- Аборт! - выпалил молчаливый активист.

В кипятильнике стало слышно, как поют и возятся через коридор в комнате драмкружка. Потом кто-то заорал: "Фе-едька!" Кто-то протопал тяжелыми сапогами, - видно, бегом. Хайло спросил: